Валерий Брумель - Не измени себе

• Название: Не измени себе
• Автор: Валерий Брумель
• Издательство: Профиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Герои романа — известный спортсмен и врач, открывший новые методы лечения костных травм. Судьбы этих людей различны, но в их характерах есть общее, что объединяет их на пути к достижению цели: одержимость, нравственное мужество, духовная цельность.

---

— Юрасов Аркадий. В результате выстрела соседа образовалась сильная деформация левого плеча с несколькими переломами. До нас лечился восемь лет, перенес шесть операций. Здесь находится три с половиной месяца. После наложения аппарата функция плеча была восстановлена.

Калинников произнес:

— Посмотрите, интересно…

Он передал врачам фотографию, те смотрели, передавали дальше.

Фотография дошла до меня, я увидел: левое плечо этого пациента до лечения в клинике Калинникова походило на гофрированную трубку от пылесоса.

А теперь видите, какой бодряк!

Бывший больной улыбнулся еще шире. Рука у него действительно была абсолютно прямой, только вся в шрамах — от семи перенесенных операций.

Я спросил:

— А поднять он ее может?

Мужчина гаркнул:

— Так точно, товарищ проверяющий! — И, как на зарядке, воздел ее кверху.

Все захохотали. Я тотчас взял на себя роль проверяющего, строго произнес:

— А вперед?

Он вытянул руку так же стремительно.

Я спросил:

— Довольны?

— Абсолютно! — отчеканил бывший больной.

Калинников был доволен не меньше. Улыбаясь и подыгрывая мне, он сказал:

— А во сколько такой бодряк государству обошелся, знаете? — И добавил: — Товарищ проверяющий?

Пациент тотчас выпалил:

— Тыщ сто будет, Степан Ильич!

— Ну это вью, пожалуй, загнули, — не согласился Калинников.

Аркадий Юрасов пояснил:

— Так я ж еще в старых деньгах!

Врачи снова покатились со смеху. Калинников переждал хохот, поинтересовался:

— Вы какую зарплату получали?

Бывший больной ответил:

— Двести пятьдесят рублей.

Шеф уточнил:

— И, значит, пока вы восемь лет лечились, по инвалидности вам платили. Так?

— А как же! — улыбнулся бодряк. — Как-никак в Советской стране живем!

Калинников предложил:

— Давайте подсчитаем. Сорок процентов — сто рублей. Умножим на восемь лет да еще на двенадцать месяцев. Плюс медикаменты, инвентарь, зарплата врачей, медсестер, поделенные на каждого больного. — Он на несколько секунд опустил веки. — Стоимость обучения нового квалифицированного рабочего на ваше место, стоимость аппарата, питания… — Калинников открыл глаза, подытожил: — Вот, тысяч двадцать с лишним получается! Притом в новых!

Юрасов не согласился:

— Не! Тогда уж больше!

Красик обернулся ко мне, негромко проговорил:

— А у нас он обошелся всего в 1 020 рублей.

— Ну, все! — сказал Калинников пациенту. — Можете быть свободны.

Юрасов громко отчеканил:

— Товарищ профессор. Разрешите вернуться на трудовую вахту?

В тон ему Калинников ответил:

— Разрешаю!

Аркадий Юрасов круто развернулся и, чеканя шаг, двинул к выходу. Опять под всеобщий хохот. Сдерживая смех, Калинников покачал головой, сказал мне:

— Первый, кто меня в профессоры произвел!

Очередной ассистент начал:

— Представляется Кропотова…

— Стоп! — сразу остановил его Калинников. — Вы что, русского языка не понимаете? Я же предупредил: эту Кропотову обсуждать на хирургическом совете нельзя. Вам что, неясно было?

Ассистент недоуменно посмотрел на Полуянова. Тот сказал:

— Но ведь мы ее уже обследовали, Степан Ильич.

Калинников упрямо замотал головой:

— Нет!

Полуянова поддержал Красик:

— Она у нас ничего не просит. Только заключение. Что в этом плохого?

— Нет, — повторил Калинников. И спросил: — Она что? Уже закончила свое лечение в этом… в Челябинске?

Красик спокойно ответил:

— Нет. — И поправил: — В Тамбове. Калинников досадливо спросил:

— Так какое мы имеем право направлять свое заключение в этот Челябинск?

Заместитель по науке рассудительно ответил:

— Но нам никто не может запретить его направить. — И снова повторил: — В Тамбов.

В третий раз Калинников решительно произнес:

— Нет!

Один из врачей, Хрумин, поддержал шефа:

— Степан Ильич абсолютно правильно говорит. Мы не имеем на это морального права. Это неэтично.

— Минутку, минутку! — поднялся Красик. — Вот я, на минутку закрыв глаза, сейчас очень четко представляю себя в роли этой больной из Челябинска.

Калинников поправил:

— Тамбова.

— Ну да, — согласился Красик. — И что же получается? Я, эта больная, лечусь уже третий год, перенесла две операции, толку никакого, я, естественно, начинаю сомневаться: а правильно ли меня лечат? — Красик неожиданно обратился ко мне: — Вам это лучше известно. Скажите, верно я говорю или нет?

Я кивнул ему.

— Дальше, — продолжал он. — Я, эта больная, приезжаю сюда, прошу, чтобы меня обследовали и дали заключение. Мне говорят: лечат вас по вашему месту жительства неправильно, но подобного заключения мы вам дать не можем. Это, видите ли, неэтично! Так какое мне дело, — вдруг впервые повысил он голос, — какое мне дело до всей этой вашей псевдоэтики?! Зачем я сюда приехал?

— Приехала, — уточнил Калинников.

— Да, приехала, — поправил Красик. — Чтобы меня по-прежнему калечили?

Калинников посоветовал:

— А теперь так же, на минуточку закрыв глаза, представьте себя травматологом из этого… — Он обернулся к ассистенту: — Откуда она на самом деле?

Тот спокойно ответил:

— Из Караганды.

— Да, вот оттуда! — сказал Калинников.

Заместитель по науке сразу согласился:

— Пожалуйста! — И закрыл глаза.

Шеф поинтересовался:

— И что?

Не открывая глаз, Красик ответил:

— Пока ничего такого не вижу!

Хирурги дружно захохотали. Я тоже. Эти люди имели дело с очень тяжелыми больными, но рабочая атмосфера у них была очень доброжелательной. Мне это сразу понравилось. Из всех не смеялся только Калинников.

— А должны увидеть, — сказал он Красику, — что после нашего заключения он может обидеться и вообще отказаться лечить эту больную…

На сей раз возразил Полуянов:

— Ну и что? Это, по крайней мере, куда лучше, чем уродовать ее дальше.

— …Или направить ее к нам, — не обратив внимания на его реплику, продолжал Калинников, — где ей придется ждать несколько лет. Вы меня поняли?

Он выжидающе посмотрел на Красика и Полуянов а.

Хрумин вновь произнес:

— Степан Ильич абсолютно прав! Мы напишем, что этой больной рекомендуется наш компрессионно-дистракционный метод, а травматолог о нем, может, и понятия не имеет!

Калинников косо взглянул на него и добавил:

— Потом мы не Москва, чтобы давать указания, а небольшой периферийный город.

— А что я вам все время говорю! — сразу подхватил Красик. — Институт надо строить в Москве, а не здесь. Говорю или не говорю?

Шеф недовольно согласился:

— Ну говорите.

— Да, говорю! — подтвердил заместитель. — А вы все равно не слушаете! Поэтому мы всегда будем наталкиваться на нашу периферийность!

Калинников раздраженно ответил:

— В Москве мы только тем и будем заниматься, что постоянно улаживать чересчур сложное отношение столичных травматологов к нашему методу. Вам ясно?

Красик откликнулся:

— Почти. Но что все-таки с этой Кропотовой, Степан Ильич?

— Ничего! — резко отозвался шеф. — Пусть войдет! Но запомните: в первый и последний раз!

Тот улыбнулся и заверил:

— В самый последний. Это уж точно!

Ассистент направился за больной.

Калинников остановил его:

— Погодите!

Доктор повернулся ко мне:

— Извините, женщине предстоит раздеться, а вы все-таки не врач. Потом, вам пора отдыхать.

Я послушно покинул кабинет.

Вернувшись в палату, я лег на койку, поудобней пристроил больную ногу, закрыл глаза. Передо мной, как в немом кино, заново прошла череда тех больных, которых я увидел на хирургическом совете. Подумалось:

«Зачем ученым отыскивать антимиры где-то, когда они у нас под боком: душевнобольные, пьяные, преступные, тюремные… Я, например, уже давно попал в антимир калек. Выберусь ли я из него когда-нибудь? Но этот человек, Калинников, в каком мире живет он? Наверное, сразу в двух. Своей жизнью в страданиями других. А я? Я всегда только самим собой. Как в прошлом мире, так и в этом».

Потом я спросил себя:

«Неужели можно любить людей так, как этот врач? Безответно. Если честно, то даже жену и ребенка я любил только тогда, когда было хорошо мне. Людей я научился только побеждать. Видимо, поэтому я ощущаю себя таким маленьким в сравнении с этим человеком».

Странно, но от этой мысли мне вдруг стало легче. Я словно освободил от чего-то душу.

На другой день я попросил Калинникова разрешить мне присутствовать на операции. Надел халат, повязал до глаз марлевую повязку. Присев на край подоконника предоперационной, опять стал наблюдать за Калинниковым.