Карен Робардс - Однажды летом

• Название: Однажды летом
• Автор: Карен Робардс
• Издательство: АСТ, Новости
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-7020-1083-3, 5-237-02900-0

Они встретились однажды летом в маленьком городке — молодая учительница Рейчел Грант и Джонни Харрис, которого считали убийцей. Она была единственной, кто понял его и принял таким, как есть. Единственной, кто так и не поверил, что он виновен. Единственной, кого он страстно любил и пламенно желал…

---

Глядя на его удаляющуюся фигуру, Рейчел с внезапным ужасом почувствовала, как сильно бьется ее сердце.

7

Он отчетливо расслышал звук приближающегося автомобиля. Джонни даже не потрудился обернуться и поднять руку, чтобы проголосовать. Разве найдется здесь, в Тейлорвилле, желающий подвезти его? Нет, вот в чем беда. Он же был Джонни Харрисом, убийцей. От него шарахались, как от вонючего скунса.

Проклятие, даже поесть нельзя как следует. При воспоминании об унижении, которое он испытал за ужином, Джонни заскрежетал зубами. Он привык есть быстро — пока на еду не набросились другие. Манеры, салфетки — вся эта ерунда никогда не имела значения. Но, оказывается, была важна для нее. Что ж, черт возьми, придется освоить все эти премудрости. Ему не хотелось выглядеть слабаком в глазах Рейчел. Ненавистно было и воспоминание о том, как она пыталась всучить ему деньги. Аванс — так она это объяснила. Он же назвал ее жест благотворительностью, жертвой которой он никак не хотел становиться.

Новенький красный пикап вихрем пронесся мимо, сверкнув лакированными боками в сгущающихся сумерках. Джонни проводил его взглядом, в котором сквозила легкая зависть. В машине сидели мужчина, женщина и двое маленьких детей — девочка и мальчик. Семья. Именно такой видел он ее в своих мечтах. Черт возьми, о чем он только не мечтал в тюрьме, лишь мечты не давали окончательно свихнуться.

Но сейчас он имел дело с реальностью. Джонни брел по обочине асфальтовой дороги, которая пересекала самую бедную окраину пригорода. Ветхие фермерские строения с двориками, заваленными всяким хламом, перемежались одноэтажными лачугами, утопавшими среди гор все того же хлама. Детишки — босоногие и грязные, играли в зарослях сорняков. Толстые женщины в домашних халатах, из-под которых выглядывали голые коленки, широко расставив ноги, сидели на покосившихся крылечках своих домов. Костлявые мужчины в нижних майках почесывали под мышками и тоже праздно поглядывали на дорогу. Тощие голодные собаки неизвестных пород с лаем кинулись навстречу Джонни.

Добро пожаловать домой.

Как это ни ужасно сознавать, но он — часть этого квартала, а квартал — часть его самого. Когда-то он был таким же босоногим мальчишкой, грязным и голодным. Мать ничем не отличалась от тех толстых и неопрятных женщин, что смотрели сейчас ему вслед. Отец, тот еще сукин сын, скорый на расправу и брань, тоже ходил в майке, которая, судя по дыркам и пятнам, украшавшим ее, была единственной.

Это были его люди. Их судьбы были сходны с его судьбой. Их дурная кровь бродила в его жилах.

Когда-то он надеялся удрать из этого мира.

Когда-то. Черт возьми, на что он только не надеялся в. этой жизни!

Вскоре на пригорке показался одноэтажный каркасный дом — такая же развалина, как те, мимо которых он только что проходил. Усыпанная гравием дорожка вела к крыльцу. Два проржавевших грузовика-пикапа — оба без колес — стояли на бетонных блоках, загораживая проход к дому. По двору разгуливали куры. В открытую входную дверь виднелось мерцание телевизора.

Дома кто-то был. Джонни не знал, радоваться этому или огорчаться.

Он подошел к жилищу, ступил на крыльцо и заглянул в сетчатую дверь, изрешеченную дырками и заплатами.

На грязном диване, уставившись в телевизор, лежал седой и тощий старик в заляпанной рваной майке. Он посасывал дешевое пиво из бутылки.

У Джонни перехватило дыхание.

Дома. На радость или на беду, но он вернулся домой.

Джонни открыл дверь и вошел.

Вилли Харрис поднял на него взгляд, явно опешив от вторжения чужака. Но уже через мгновение, похоже, узнал гостя.

— Ты, — брезгливо произнес он. — Я знал, что рано или поздно вернешься. Как пес к хозяину. Отойди, ты загораживаешь мне экран.

— Здравствуй, отец, — ласково произнес Джонни, не двигаясь с места.

— Я же сказал: убери задницу!

Джонни отошел. И не потому, что испугался окрика отца, или его кулаков, а лишь затем, чтобы осмотреть дом, увидеть, что изменилось за годы его отсутствия. Он прошел в маленькую кухню с ободранными белыми шкафами и карточным столиком, за которым они ели… когда было что поесть. Даже если и не тот самый столик — разве могла подобная хлипкая конструкция продержаться столько лет? — то, во всяком случае, его близнец, с такой же выщербленной поверхностью. Возле раковины, как всегда, были свалены грязные тарелки, только теперь их было гораздо меньше. Неизменные занавески в розовый цветочек — еще более грязные и драные, чем прежде, — свешивались с того же закопченного кронштейна над раковиной.

В доме были все те же две крохотные спальни и подобие ванной. Джонни заглянул во все комнатенки. Интересно, жив ли еще тот широкий матрац, на котором спали, постелив на пол, он, Бак и Грейди? Сью Энн, их единственной сестре, выделяли отдельную кушетку. Родители располагались на ночь — в другой комнате, пока мать не сбежала в Чикаго с каким-то парнем. После этого отец стал таскать в некогда супружескую постель всех шлюх, какие только подворачивались под руку. Иногда кому-то из ребят — чаще всего Баку — тоже перепадало их трахнуть.

Дома.

Он вернулся в гостиную и выключил телевизор.

— Пошел к черту! — рявкнул отец, и лицо его исказилось от злости. Поставив бутылку с пивом на пол, он развалился на диване.

— Как живешь, отец? — Джонни присел на край дивана, освободившийся после того, как Вилли убрал оттуда босые ноги, и, когда отец предпринял попытку вновь включить телевизор, легко перехватил его руку.

В нос ему пахнуло перегаром и зловонием, исходившим от старика.

— Черт бы тебя побрал, отпусти мою руку! — Вилли дернулся, пытаясь высвободиться, но безуспешно. Джонни улыбнулся и крепче сжал запястье. Не до боли, но лишь в порядке предупреждения. Времена изменились, и он уже не был тем мальчишкой, который мог стерпеть от отца и зуботычину, и удар под дых.

— Ты теперь один здесь живешь?

— Твое какое дело? Будь уверен, тебе уж не удастся сюда вселиться!

За десять лет разлуки Вилли не написал сыну ни строчки, не навестил в тюрьме, не позвонил, и тем не менее Джонни все простил отцу и искренне надеялся, что отец обрадуется встрече.

— Я и не собираюсь вселяться. У меня квартира в городе. Я просто приехал проведать тебя, узнать, как ты себя чувствуешь.

— До того как ты заявился, я себя чувствовал гораздо лучше.

Ничто не изменилось. Черт возьми, неужели так ничто и никогда не изменится в этом городе?

— Слышал что-нибудь о Баке или Сью Энн?

Вилли фыркнул:

— Я что, собираю сплетни, как эти чертовы Уолтонсы? Нет, ничего о них не слышал. Да и не хочу слышать. Так же как о тебе.

Его слова больно ранили. Так не должно было быть, но так случилось.

Джонни уже подумывал о том, чтобы встать и уйти, покинув этот дом навсегда. Чтобы никогда уже не видеть этого старого упрямца. Но он не мог себе этого позволить. Тюрьма научила его ценить людей, человеческие отношения. И родственные связи. Терять их Джонни не хотел.

— Послушай, отец, — тихо произнес он. — Ты ненавидишь меня, я ненавижу тебя, верно? Так было всегда. Но так быть не должно. Мы можем все изменить. В мире слишком много одиноких людей. Ты что, хочешь умереть в одиночестве, чтобы никто не всплакнул на твоих похоронах? Черт возьми, я этого не хочу! Мы же семья, старик. Родная кровь. Неужели ты этого не понимаешь?

Отец с минуту сидел, уставившись на него. Потом потянулся к бутылке с пивом. Глядя на него, Джонни почувствовал, как болезненно распирает его от зарождающейся надежды. Может быть, чем черт не шутит, им и удастся начать все сначала.

Вилли отставил бутылку и утер рот тыльной стороной ладони.

— Смотри-ка, как ты разнюнился в тюрьме. Надорвался, поди, на работенке-то, прямо сопливой бабой стал. Ладно, некогда мне тут с тобой. Убирайся из моего дома.

На мгновение у Джонни возникло непреодолимое желание вмазать кулаком по наглой физиономии. С трудом совладав с собой, он отпустил костлявую руку отца, которую держал все это время, и поднялся.

— Гореть тебе в аду, старик, — безучастно произнес он, развернулся и вышел.

Грохот захлопнувшейся за ним двери был единственным ответом, который он получил.

Выйдя во двор, Джонни завернул за угол дома, направившись к сараю. Все такой же покосившийся, он стоял на месте. Судя по видневшемуся в окошках сену и доносившимся оттуда звукам, сарай теперь использовали как курятник.

Пригнувшись, Джонни вошел в низенькую дверь.

Вот он здесь. Джонни глазам своим не верил. Загаженный куриным пометом, с изъеденными шинами и дырявым виниловым сиденьем, из которого торчали плюшевые внутренности, но все-таки стоял на том же самом месте, возле стенки, где Джонни его оставил, мотоцикл.

«Ямаха-750» — вишневый, с серебристой отделкой, купленный на его собственные деньги, заработанные честным трудом. Господи, как же он гордился им и лелеял, словно любимую девушку. Когда пришли его арестовывать, Джонни загнал мотоцикл в сарай, едва ли предполагая, что пройдет почти одиннадцать лет, прежде чем он сможет вывести его оттуда. Похоже, за все эти годы к мотоциклу никто не прикасался, разве что куры.