Всеволод Кочетов - Секретарь обкома

• Название: Секретарь обкома
• Автор: Всеволод Кочетов
• Издательство: ИХЛ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1961

Роман «Секретарь обкома» — страстная книга, ратующая за творческое отношение к жизни, к труду во имя коммунизма, против всего косного, отжившего, что мешает нашему продвижению вперед. Глубокая убежденность автора в правильности отстаиваемых им идей придает произведению большую эмоциональную силу.

Основная удача романа — это образ его главного героя, секретаря обкома КПСС Василия Антоновича Денисова. Человек высокой культуры, смелых поисков и большого личного обаяния, он являет собой пример подлинного партийного руководителя, отдающего все свои творческие силы борьбе за счастье народа. В решении задач коммунистического строительства он находит новые формы руководства и партийного воздействия на умы и сердца людей.

---

— Здравствуйте, — ответила Майя без улыбки. Она искала в его глазах, на его лице ответа на свои мысли: что думает он о ней, такой, какой стала она после этого несчастья, как посмотрит на нее такую. Он смотрел хорошо, очень хорошо. И Майя наконец-то улыбнулась. — Здравствуйте, — повторила и, вытащив из-под одеяла, подала ему свою белую руку с длинными пальцами.

— Майечка, — сказал он, держа ее руку в ладонях. — Я тогда так испугался. Вы даже и представить не можете.

— О, а я не успела испугаться! — Майя улыбнулась ещё светлее.

— Нам пора, — сказала сообразительная Галя. — Да, да, — подтвердила Люся. — Сегодня ещё столько дел, столько дел. Мы рады, что тебе лучше, что ты поправляешься. Не скучай, в четверг, может быть, снова придем. А не мы, так другие девочки. И так вчера жребий тянули. — Они по очереди почмокали Майю в лоб и в щеку, попрощались с Александром и ушли.

И вдруг на какое-то мгновение стало нечего говорить. Александр косился на старушку, которая лежала на соседней койке, на её посетителей — многопудовую, медлительную толстуху и на сухонького, тихого старичка, который говорил так, будто бы шуршали осенние листья на деревьях. Но те были заняты своим и ни на него, ни на Майю не обращали никакого внимания.

— Я очень рада, что вы пришли, — сказала наконец Майя.

— И я очень рад вас видеть. Я же вам говорю: очень, очень тогда испугался.

— А я не успела даже ни о чем подумать. Увидела вас — и на этом все кончилось.

— Вам было очень плохо, мне рассказывали. Но теперь вам будет хорошо. Все миновало.

— Да, конечно. — Она вытащила и вторую руку из-под одеяла. — Жарко. — Рука была в лубках. — Разбился локоть. Боялись, что не будет здесь сгибаться. Но профессор сделал все так хорошо, что рука останется совсем целая. — Она помолчала и добавила: — А мне сказали, что вы тоже болели.

— Чепуха. Легкая контузия.

— Нет, все-таки это очень неприятно. А как ваш малыш поживает?

Александр стал рассказывать о Павлушке, о его проделках. Майя слушала с улыбкой.

— Он очень милый, ваш малыш, — сказала она. — Я люблю таких озорных мальчиков. Озорные — всегда умные и добрые. А вот бывают тихие, — кажется, просто ангел. Они нехорошие. Они жалуются, дни подглядывают. Они жадные, они только думают о себе. Ваш мальчик шалун, но очень добрый. Он хотел, чтобы я взяла себе все его самые лучшие игрушки.

— Да, это на него похоже. Он каждый день что-нибудь утаскивает в детский сад, какую-нибудь игрушку. Ухитряется прятать под одеждой, уж не знаю даже где. Я же сам его одеваю.

Они так и проговорили о Павлушке до того часа, когда вошла дежурная сестра и попросила посетителей оставить больных в покое.

— До свидания, Майя, до свидания! — Александр поглаживал ее мягкую, теплую руку. — Если позволите, в следующее воскресенье я снова приду.

— У нас не только по вос… — начала было Майя и страшно смутилась, покраснела так, как ещё, пожалуй, с ней и не случалось.

Александр постарался сделать вид, будто этого восклицания не расслышал, что ничего не заметил, ещё раз погладил ее руку и вышел. Он, конечно, позабыл о том, чей халат наброшен на его плечи, и если бы сестричка не окликнула сама, он так бы и сдал его гардеробщице.

София Павловна спросила дома:

— Как себя чувствует эта девушка? Ты, надеюсь, передал ей привет от меня.

— Нет, мама, позабыл. Всю дорогу помнил, а пришел туда и позабыл. Чувствует она себя хорошо.

Юлия утащила его в свою комнату.

— Шура, ты должен на ней жениться. Это судьба. Ты понимаешь? Судьба!

— Юля, зачем эти глупости? Я не собираюсь жениться, я не хочу жениться. У меня…

— Ты хочешь сказать, что у тебя ещё в сердце кровоточит рана? Да? Перестань об этом думать. Так нельзя. Ты молодой, ты должен жить. Она, эта девушка, тебе во всем поможет. Ты верь моему опыту — такие, как она, встречаются раз в столетие.

Александр усмехнулся.

— А ты, Юля? Ты же говоришь, что лучше тебя никого и на свете нет.

— Да, вот я — вторая. — Улыбнулась и Юлия. — Но я все-таки хуже, хуже ее. Я эгоистка. Я не смогу пожертвовать собой, я не смогу отказаться от своего счастья во имя счастья другого. А она может. Она все может.

— Ты как Сивилла прорицаешь.

— Не смейся. Все, что я говорю сейчас, я говорю серьезно, очень серьезно. — Она с минуту смотрела в глаза Александру, и вдруг из-под ее ресниц быстро покатились крупные слезы. — Шурка, Шурка!.. — с каким-то тяжким стоном сказала она и уткнулась лбом ему в плечо. — Ничего, ничего-то ты не понимаешь.

Он неуклюже погладил ее по спине, усадил на тахту, принес из кухни воды в стакане.

— Выпей!

— Не хочу, дорогой мой. Не хочу. Спасибо. Он потом сказал Софии Павловне:

— Мамочка, с Юлией-то что-то не того… Чего-то вы с отцом не учитываете.

— Мы всё, Шурик, учитываем. Но сделать ничего не можем. Она влюбилась. Может быть, впервые в своей жизни. И, кажется, безнадежно, без взаимности.

— Что ты говоришь, мамочка! А в кого же она влюбилась?

— В Игоря Владимировича Владычина. — В секретаря Свердловского райкома?

— Ну да.

Александр вновь зашел в комнату к Юлии. Она лежала на тахте, лицом в подушки. Он погладил по её подкрашенным жестким волосам, невольно вспомнил белое золото локонов Майи, нежное и шелковистое; Юлия не обернулась, не подняла головы и ничего не сказала.

Потом Александр позвал Павлушку.

— Пойдем-ка, братец, погуляем. Хоть уже и темно на улице, а ещё только восемь часов, подышим перед сном свежим воздухом.

Он нашел в сквере местечко на дальней скамье, возле детской площадки с качалками и шведской стенкой для ребячьего лазания, сел там, засунув руки в рукава пальто. Павлушка носился вокруг. Ему очень нравилось кататься с разбега по разъезженной ледяной дорожке. Он злился на двух довольно-таки плотных мам среднего возраста, в меховых шубах. Этим мамам тоже нравилось кататься на ледянной дорожке.

— Мальчик, давай по очереди, — уговарили они его. — Ты прокатишься, потом я, потом опять ты, потом эта тетя…

Две другие мамы медленно и плавно качались на доске-качелях. Доска потрескивала под ними, но их это не смущало.

А дети всех мам, сошедшихся на площадку, толпились тем временем в кустах за скамейкой, на которой сидел Александр, и рассуждали на международные темы.

— Папа сказал, — говорила одна девочка лет семи. — Папа сказал: если они посмеют пускать в нас ракеты, мы нажмем кнопку и…

— Что ты понимаешь — кнопку! — передразнил мальчик немного постарше ее. — Ты бы уж лучше молчала. Мы воевать не собираемся. У нас будет мирное шу… счи… су… шчи…

— Шущиствование! Не умеет, а говорит! — закричала вторая девочка.

— Мы замагнитим все их самолеты, все пушки, все! — сказал ещё какой-то мальчуган. — Они даже с места не смогут стронуться.

— А я их всех зарублю!

Александр с удивлением обернулся на этот звонкий голос. Конечно же, и он уже там! В ребячьей толпе стоял и на равных правах принимал участие в дискуссии Павлушка. Плотные мамы в шубах свободно катались на ледяной дорожке одни.

Он стал думать об этих мамах: кто они, чем занимаются, кто их мужья? Сашенька была совсем не похожа на таких, слоняющихся без дела, ищущих хоть какого-нибудь занятия. У Сашеньки дел всегда было хоть отбавляй. Она изучала два языка, она была активисткой в профсоюзной организации, отвечала за культурно-массовую работу-Ее постоянно приглашали в райком комсомола, — с путевками райкома она ездила по заводам читать лекции. И очень сердилась, когда Александр говорил, что так нельзя, надо же и для дома оставить время, с Павлушкой почаще заниматься. «Вот стану старой, — говорила она, — вот тогда и буду сидеть целый день дома». — «И так старуха; — поддразнивал Александр. — Смотри, усищи какие растут»-. — «Тебе смешно, тебе смешно, — чуть не плакала Сашенька, — а ведь они и вправду растут! Что я с ними буду делать? Ну что, что, что? Стану, как дура, усатая!» Он, смеясь, утешал ее, говорил, что у всех женщин, которые оставили след в истории, непременно были усы. «Я не хочу оставлять следов! Пусть мне делают операцию. Я не могу с усами!» Усами и усищами она называла несколько смешных и трогательных волосков, которые едва можно было разглядеть над уголками ее губ. Эти волоски были самым убийственным оружием против нее. Она их очень стеснялась. «Сашка, Сашка… — думал Александр, замерзая на скамейке. — Неужели ничто уже и не вернется больше?» — «Ты молодой, ты должен жить! — слышал он голос Юлии. — Она тебе во всем поможет. Такие встречаются раз в столетие». — «А такие, как Сашенька, встречаются, может быть, и ещё реже», — ответил он мысленно на эти вновь услышанные слова и окликнул Павлушку.

Василий Антонович уже был дома, когда они вернулись с гулянья.

— Ну как у вас в цехе? — поинтересовался Василий Антонович. Он задавал этот вопрос почти каждый день.