Эдвард Бульвер-Литтон - Призрак

• Название: Призрак
• Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
• Жанр: Ужасы и Мистика

Роман Эдварда Бульвер-Литтона "Призрак" (в оригинале "Zanoni") описывает историю любви и стремлений к тайным знаниям. Молодой человек по имени Занони, член древнего тайного общества, влюбляется в талантливую певицу Виолу Пизани, дочь неаполитанского композитора и скрипача Гаэтано Пизани. Поклонник Виолы Глиндон также любит ее, однако видит в Занони учителя, имеющего возможность открыть ему оккультные знания. История развивается во времена Французской Революции 1789 года.

---

На другой день Глиндон отправился во дворец Занони. Воображение молодого человека было сильно возбуждено тем немногим, что он видел и слышал об этом странном человеке, к которому его влекло таинственное и непреодолимое чувство.

Могущество Занони казалось громадным и почти сверхъестественным, его намерения — прекрасными; а между тем его обращение было холодно.

Почему он игнорирует попытку Глиндона сойтись с ним и в то же время спасает его? Каким образом узнал Занони о неизвестных самому Глиндону врагах? Его любопытство было живо задето, он чувствовал благодарность и решился на новую попытку примирения с угрюмым тайноведом.

Занони был дома и принял Глиндона в обширной и высокой гостиной, в которую вошел вслед за ним.

— Я пришел поблагодарить вас за ваше вчерашнее предостережение, проговорил Глиндон, — и просить вас еще раз об одолжении, которым я вам обязан, — сообщить мне, с какой стороны я должен ждать опасности и нападений.

— Вы влюблены, сударь, — сказал по-английски Занони, слегка улыбаясь, но вы плохо знаете Юг; а не то вы знали бы, что здесь нет влюбленных, не имеющих соперников.

— Вы говорите серьезно? — спросил Глиндон, краснея.

— Совершенно серьезно. Вы любите Виолу Пизани, ваш соперник — один из неаполитанских князей, самых могущественных и неумолимых; вы сами видите, подвергаетесь ли вы опасности.

— Но простите меня, как вы узнали об этом?

— Нет ни одного смертного, которому бы я давал отчеты о самом себе, гордо ответил Занони. — Станете ли вы следовать моим советам или игнорировать их — это меня не касается.

— Ну, если я не должен спрашивать вас, пусть будет по-вашему; но по крайней мере посоветуйте мне, что нужно сделать?

— А вы последуете моему совету?

— Отчего же нет?

— Оттого, что вы храбры, вы любите волнения и тайны; вы захотите быть героем романа. Если бы я вам посоветовал покинуть Неаполь, сделали бы вы это, пока в нем существуют враг и женщина, над которыми вам хотелось бы одержать победу?

— Вы правы, — отвечал англичанин. — Нет, и не вам осуждать это решение.

— Но вам остается другое средство; любите ли вы Виолу искренно, пламенно? Если да, то женитесь на ней и увезите вашу жену на родину.

— Но, — возразил Глиндон, немного смущенный, — Виола не из моего круга. И потом, ее занятие... Одним словом, я раб ее красоты, но не могу жениться на ней.

Занони нахмурился.

— Значит, ваша любовь есть только эгоистическая и чувственная страсть, тогда я не могу вам дать совета. Молодой человек! Судьба не так неумолима, как кажется. Великий Властитель вселенной не отказал человеку в свободе, мы все можем проложить себе дорогу, а Бог даже из наших противоречий может создать гармонию. Вы имеете перед собой выбор. Благородная и великодушная любовь может даже теперь обеспечить ваше счастье и спасение; безумная и эгоистическая страсть приведет вас неминуемо к гибели.

— Вы читаете даже будущее?

— Я сказал все, что было нужно.

— Синьор Занони, вы, который берет на себя роль моралиста, - сказал Глиндон, - неужели вы сами так равнодушны к молодости и красоте, что можете уверенно сопротивляться их очарованию?

— Если бы пример постоянно согласовался с правилом, — отвечал Занони, горько улыбаясь, — то учителя были бы редки. Поведение человека может иметь влияние только на узкий круг; добро или зло, которое он делает другому, заключается скорей в правилах, которые он может распространять. Его действия ограничены во времени и пространстве; его идеи могут распространяться в целой вселенной и вдохновлять людей до последнего дня. Все наши добродетели, все наши законы извлечены из книг и правил, которые суть мысли, а не действия. Юлиан имел добродетели христианина, а Константин все пороки язычника. Поступки Юлиана вернули к язычеству несколько тысяч последователей, мысли Константина, волею небес, помогли обратить к христианству многие народы земного шара. В своем поведении самый скромный рыбак этого залива, с жаром верующий в чудеса святого Януария, может быть лучше Лютера; между тем Бог позволил, чтобы идеи Лютера произвели в новейшей Европе самую большую революцию, которая когда-либо имела место. Наши идеи, молодой человек, — это наш ангельский элемент, наши действия — земной элемент.

— Для итальянца вы много размышляли, — сказал Глиндон.

— Кто вам сказал, что я итальянец?

— Однако, когда вы говорите на моем языке, как англичанин, я...

— Довольно! — воскликнул Занони с сильным нетерпением.

Потом, после минутного молчания, он проговорил спокойным тоном:

— Глиндон, отказываетесь ли вы от Виолы Пизани? Хотите вы несколько дней подумать о том, что я вам сказал?

— Отказаться от нее! Никогда!

— Так вы хотите жениться на ней?

— Это невозможно.

— Хорошо. В таком случае она откажется от вас. Я вам говорю, что у вас есть соперник.

— Да, князь N, но я его не боюсь.

— У вас есть другой, которого вы будете больше бояться.

— Кто это?

— Я.

Глиндон побледнел и встал.

— Вы! Синьор Занони! Вы! И вы смеете мне признаваться в этом!

— Смею? Увы! Бывают минуты, когда мне хотелось бы бояться.

Эти высокомерные слова не имели, однако, ничего надменного, скорее в них звучало что-то печальное. Глиндон был раздражен, уничтожен, но находился под властью какого-то странного влияния. Однако у него было в груди честное сердце англичанина, и он скоро оправился.

— Синьор, — сказал он, — меня нельзя обмануть громкими фразами и мистическими приемами. Вы можете иметь могущество, которого я не сумею ни понять, ни достичь; но также можете быть только ловким и дерзким авантюристом и обманщиком.

— Ну! Продолжайте.

— Я хочу, — продолжал Глиндон решительно, хотя и немного смущенно, — я хочу, чтобы вы знали, что если я не позволю первому встречному убедить себя жениться на Виоле Пизани, то от этого мое решение никогда не уступать ее другому нисколько не уменьшится.

Занони гордо посмотрел на молодого человека, горевшие глаза и оживленное лицо которого указывали на его мужество и способность подкреплять свои слова делом. Потом он прибавил:

— Какая смелость! Но она к вам идет. Все равно, примите мой совет, подождите еще десять дней, и тогда вы мне скажете, хотите ли вы жениться на самой прекрасной, самой чистой девушке, которую вы когда-либо встречали.

— Но если вы ее любите, почему... Почему?..

— Почему я желаю, чтобы она вышла замуж за другого? Чтобы спасти ее от меня самого! Выслушайте меня. Этот ребенок, кроткий и без образования, имеет в себе зародыш благородных качеств и самых высоких добродетелей. Она может быть всем для человека, которого полюбит, всем, что только человек может видеть в женщине. Ее душа, развитая любовью, возвысит вашу, она повлияет на вашу будущность, на вашу судьбу; вы сделаетесь счастливым и знаменитым. Если же, наоборот, она будет моим достоянием, я не знаю, какая судьба ожидает ее, но я знаю, что есть испытание, которое переносится очень немногими мужчинами и до сих пор ни одной женщиной.

Говоря таким образом, Занони сильно побледнел, и в его голосе было что-то, отчего горячая кровь его собеседника застыла.

— Что это за тайна, окружающая вас? — спросил Глиндон, не будучи в состоянии удержать своего волнения. — Действительно, вы не похожи на других людей! Вы, может быть, как предполагают некоторые, маг или только...

— Замолчите! — проговорил Занони со странной улыбкой. — Разве вы имеете право задавать мне такие вопросы? Италия, правда, еще имеет инквизицию; но могущество ее ослабело, как лист, уносимый ветром. Дни пыток и гонений прошли; человек может жить, как ему нравится, и говорить, как ему хочется, не опасаясь ни позорного столба, ни казни. Я презираю гонения; поэтому простите меня, если я не уступаю любопытству.

Глиндон покраснел и встал. Несмотря на свою любовь к Виоле и естественный страх к такому сопернику, он чувствовал, что его тянуло к этому человеку, которого он имел основания подозревать и бояться более всех. Он протянул руку Занони.

— Ну, — проговорил он, — если мы должны быть соперниками, то оружие впоследствии решит наши права. До тех пор мне хотелось бы быть вашим другом.

— Другом! Вы не знаете, чего просите.

— Опять загадка!

— Загадка! — воскликнул с горячностью Занони. — Да, но не хотели бы вы разрешить ее? Только тогда я дам вам эту руку и назову вас своим другом.

— Я осмелюсь на все, я буду бороться со всем, чтобы достигнуть нечеловеческой мудрости, — отвечал Глиндон, и его лицо засветилось диким и экзальтированным восторгом.

Занони посмотрел на него молча и задумчиво.

— Семена деда живут и во внуке, — сказал он вполголоса, — однако он мог бы... — Он вдруг остановился, потом громко продолжил: — Ступайте, Глиндон, мы еще увидимся; но я спрошу у вас ответа только тогда, когда решение будет необходимо.