Илья Игнатьев - Мишка Forever

• Название: Мишка Forever
• Автор: Илья Игнатьев
• Жанр: Современная проза

После известных событий в ru.net, связанных с некоторыми блогами, Автор вынужден ПРЕДУПРЕДИТЬ, что все события, обстоятельства, действующие лица и их имена в этом ХУДОЖЕСТВЕННОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ являются ВЫМЫШЛЕННЫМИ и существуют лишь в воображении Автора, а всякое совпадение с реальной действительностью СЛУЧАЙНО и НЕПРЕДНАМЕРЕННО

---

- Знаю, конечно, на брудершафт.

- Парень, да тебя и учить не надо! Я сражён! Наповал, просто. Так вы меня с Вадькой вдвоём совсем мозгами забьёте, убогого! Я те попинаюсь! Мишка, блин, сок разолью! Тише ты, спят все, в самом деле... Ну, вот, ёлки, забыл чего сказать хотел.

- Слова, слова, - улыбается Миша. - На брудершафт хотели.

- Да это я не забыл. Чтобы я выпить забыл, - ха! Хоть и соку... Да ладно, дёрнем, как Вадька выражается. За тебя, Миша! Да, хорошо, не Otard, но всё равно, - хорошо. Держи.

- За вас, Ил!

- Ну вот. Теперь можешь говорить мне - ты.

- Буду.

Мы с Мишей замолкаем, мы не смущаемся, нет. Так просто... Но молчать я долго не могу.

- Ты мне скажи, ты спать не хочешь?

- Не-а, завтра высплюсь. Ха, вдвоём с мамой, она с ночной, ну и я за компанию. Ил, а ты правда книгу написал?

- И написал, и напечатал даже. Про Александра Македонского, тебе же говорили. Только это не художественная книга, она, Мишка, специальная, для профессиональных историков. Военно-историческое исследование это называется.

- Всё равно круто! А ещё напишешь?

- Уже пишу. Правда не книгу, это скорее статья будет. И название уже придумал. Хочешь, скажу по секрету? И чтобы никому...

- Хочу, а почему по секрету?

- А чтобы название не спёрли! Название такое, Мишка, - что ты! Любой бы рад был...

- Какое? Ну же, Ил, не тяни, говори!

Я воровато оглядываюсь по сторонам, быстро притягиваю Мишку за голову к себе, и таинственно шепчу ему в ухо:

- Называться это будет: "Обеспечение Римской армии в дальних походах при отрыве от баз снабжения. Эпоха усыновленных императоров и Антонинов."

Я откидываюсь от мальчика, смотрю в его глаза, а в них поднимается весёлая серая волна.

- Ты гонишь, да? Ой, Ил! Я хотел сказать, - ты меня разыгрываешь? Прикалываешься надо мной, да?

Обидеться мне, что ли на паршивца? А какое волшебное чувство, - будто мне тринадцать, и будто этого парня я всю жизнь знаю...

- На кой это мне надо, сам вот подумай, напряги мозжечок свой! Гонишь... Твоё счастье, что спят все, а то бы всыпал я тебе, неделю бы ты потом стоя спал! Как боевая лошадь... Ах, ты ж! Сок убери! А ну кончай, блин! Мишка, дрянь такая, я ж тебя подушкой задушу! Вот так вот. Это и есть преимущество опыта перед молодостью. Ой! Ну, всё, - будет тебе щас фотофиниш!

Мы с Мишкой Шиловым возимся, боремся, щипаем друг друга, захлёбываемся сдавленным смехом, и всё это совсем тихо, спят же все, да и никто нам сейчас не нужен.

Боги! Чувства, чувства! Сколько мне сейчас лет? А Соболев, точно гад. Ведь у него с Егоркой наверняка также всё, - и чего же он молчал? Это же так... Сколько мне лет, - неужто я снова мальчишка? Гладкая кожа Миши, - будто полированный металл с нежной текстурой, японцы зовут это "хада". И я снова мальчишка, - любящий, верный, нежный и горячий... И я снова самолётик, только мотор у меня теперь, - это вот этот бьющийся между моими сильными крыльями мальчик...

- Всё, Ил, всё, хорош, а то я точно орать начну!

- То-то! Сдаёшься, значит?

- Щас! Я никогда не сдаюсь, это перемирие просто, понял? А потом, днём, при лётной погоде, я те такое покажу... Всё, Ил! Ладно, не покажу, если не хочешь.

- Попробуй только не показать, я тебя Борьке скормлю! Ладно, перекур.

Я убираю с ног сбившееся в кучу одеяло, встаю и иду к столу. Закурив свою ментоловую Sherman"ину, я усаживаюсь прямо на столешницу, - мне же снова тринадцать! - и, болтая ногами, с удовольствием смотрю на Мишку. Тот снова сидит по-турецки, взъерошенный, раскрасневшийся, глаза сверкают серой сталью, прямо на зависть всем моим клинкам. И кулаки упёр в колени. Ну, точно, - Ёритомо перед битвой! Я даже присвистываю в восхищении.

- Сиди! Сиди, Мишка, не шевелись...

- А чё? Таракан, что ли, на мне?

- Сам ты... Сиди, сказал.

Я подхожу к витрине, беру с подставки шлем и, подойдя к Мише, осторожно покрываю им голову мальчика.

- Банзай! - выдыхает паршивец, выбросив вперёд и вправо сжатую в кулак руку.

- Банзай, - соглашаюсь я. - Полный банзай.

- Вот бы сфоткаться так, - Миша вопросительно смотрит на меня.

- Да запросто, только не сейчас, камера у Вадьки в комнате. Утром я тебя в полный доспех одену, и сфоткаю. Как тебе идея? Понятно, ничего не говори... И фотографии сразу же распечатаем, дома покажешь, и друзьям тоже.

- Как это, - сразу? - Миша сдвигает шлем с глаз.

- У меня камера цифровая, - я киваю головой в сторону компьютера.

- Круто! Все лягут! Не детская фотка будет. А шлем не очень удобный, если честно.

- Какой есть. Кабуто. Шлем по-японски, - кабуто. Этот именно, - оки-тэнугуи-кабуто.

- А ты японский знаешь?

- Нет, куда мне. Терминологию оружейную знаю, а язык нет.

- Так надо учить! Что ж ты, Ил? - укоризненно заявляет Мишка, и снимает шлем.

- Вот сам и учи! Указывать он мне тут ещё будет! Ты вот какой язык учишь?

- Английский, какой же ещё!

- Вот давай и японский, до кучи, а я посмотрю.

- А если вместе?

- Отстань, Мишка, старый я уже.

- Вот теперь ты точно гонишь! Старый он. Дедушка Илья, - тоже мне!

- Знаешь, Шилов, всегда мне было интересно узнать, - как японский шлем держит удар европейской булавы...

Мишка смеётся, довольный. Я забираю у него шлем, усаживаюсь к нему на диван. А он приваливается к моему плечу, - теперь уже сознательно. Сделал мальчик выбор... И я тоже сознательно, вовсе не таясь, не скрывая желания и нежности, обнимаю его. И нежности всё же больше, чем желания и чувственности. И я не удивлён, - всё ведь у нас с эти мальчиком ещё впереди. Всё будет, - и первый глоток, и опьянение счастьем после первого глотка, и всё то, что не поддаётся ни описанию, ни анализу. Чувства, это чувства. А сейчас меня топит нежность и Любовь, - как всё быстро и как я этого ждал, оказывается.

- Мишка, - шепчу я мальчику в русую макушку. - А ведь я ждал тебя. Не вскидывайся, - чего ты? Ждал... Я не знал, что это ты будешь, не знал, что ты будешь такой вот. Но как я тебя ждал...

- Да, Ил. Выходит, что и я тоже... Ждал, а сам и не знал, чего ждал. Прикинь, сам не знал, и тут ты! Скажи, а как всё будет?

- Как? По разному, наверное... Но всегда теперь всё будет у нас хорошо, - мы же хорошие люди. А главное, всё будет так, как мы захотим. Да ты не грузись, всё ведь решено уже. Судьба, брат, тут не поспоришь, да и не надо тут спорить. Ты запомни только, - я никогда ничего не сделаю такого, отчего бы тебе стало больно, плохо, и даже просто неуютно. Всё, что для тебя хорошо, - хорошо и для меня. И вот ещё что. Когда мы вдвоём, то ты всегда главный. Понял?

- Здорово! Ты не думай, Ил, я ведь не наглый, и не жадный я. Не думай. Я понимаю, что значит, - главный. И почему главный, когда вдвоём только...

- Я не знаю, что ты понимаешь, а потому скажу, почему. Когда мы вдвоём, главный ты. Когда с нами Вадька, - главный он. Когда Соболев, тогда главный Соболев. Я так живу, и ты тоже можешь жить так. Хочешь?

- Да. И всегда хотел, оказывается. Погоди, а когда же ты будешь главный?

- Да всегда! Ты что же, не понимаешь? Сам суди, это же я позволяю вам быть главными, - выходит, что я всё-таки главнее!

- Ты... Ты ещё и хитрый, ни фига себе! Ну и ладно, один чёрт, я-то хоть и по званию, но главный, сам сказал! Ой! В ухо плюну! Ил, так же нельзя, не предупредил... Мама, я дяде Мише пожалуюсь! Ах, ты... Ты чё, это ж нечестно, - руки в одеяло закрутил! Ну, смотри, Ил! Сам начал. Я тогда с Вадькой сговорюсь, понял? И с Егорычем, и с Борькой ещё. Полный абзац тебе тогда будет! Ага! Боишься? Сразу бы так. А то руки он в одеяло завернул...

Наши лица совсем близко, последние слова Миша шепчет мне уже прямо в губы. Мы замираем на секунду, Мишка вытаскивает свои ладони, зажатые меж нами, и кладёт их мне на затылок. Коротко, властно, - он же главный, - Мишка тянет меня к себе, губы в губы, сердце к сердцу. В голове проносится лишь: - кто ж из нас первый? - и огромная изумрудная волна....

Я сквозь волшебство первого раза смутно удивляюсь умению Миши, его ловкости в этом самом сложном в мире танце... Дети века...

- И-ил... - выдыхает Мишка, - Ил, никто не зайдёт?

- Никто... Хочешь, дверь запру?

- Да ладно, пусть...

- Ты где так целоваться научился, паршивец?

- Сам ты! Балда, мне ж четырнадцать, у меня всякое было, потом расскажу.

- Конечно потом...

Я, не сдерживая себя больше, впиваюсь в Мишку Шилова. Облака, прорезаемые молниями, вспышки первого раза. Тело мальчишки начинает звенеть в моих руках. Аккомпанемент. А Мишка ведёт в этом танце. Он стягивает с меня футболку, - мы отрываемся друг от друга, чтобы стянуть её совсем. Ёлки, я же старше! Я берусь за мальчишкины бёдра, я пью из блюда его живота, - вот так, плавки прочь. Стройные античные колоны бёдер, антаблемент лобка, - и вот он, трепещет, гордо, важно и застенчиво. Он, - главное на земле оружие и главная пацанячья тайна. И теперь эта тайна доверена мне, теперь этот извечный клинок в моём арсенале.

Мишка бьётся в моих руках, - ещё бы, я ж ничего не забыл, это моё умение навсегда. Совсем немного времени, и Мишка кончает. Это как вулкан, - мне и страшно, и оторваться я не могу. Мальчик давит стон, судорога выгибает его навстречу мне, и влага, горячая, неуловимого и восхитительно незабываемого вкуса влага Мишкиного желания у меня на языке. И волна откатывается, оставив на берегу в моих руках омытое моей Любовью Мишино тело.