Павел Лосев - На берегу великой реки

• Название: На берегу великой реки
• Автор: Павел Лосев
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Повесть П. Лосева «На берегу великой реки» посвящена детству и ранней юности великого русского поэта, певца печали и мести народной, Николая Алексеевича Некрасова.

Первая часть повести рисует детские годы поэта, картины тяжелой жизни подавленных нуждой и горем крепостных крестьян.

События второй части развертываются в древнем городе Ярославле, где Некрасов учился в губернской гимназии.

На протяжении всей книги показывается становление мировоззрения поэта, формирование его личности.

На родине поэта – в Ярославской области – первая часть повести П. Лосева вышла под названием «У берегов большой реки».

Настоящее издание дополнено и переработано автором.

---

Бенедиктов! Что-то не доводилось слышать такой фамилии. Интересно, о чем он пишет? Открыв наугад страницу, Николай прочел:

Пиши, поэт, слагай для милой девы
Симфонии сердечные свои!
Переливай в гремучие напевы
Несчастный жар страдающей любви.
Чтоб выразить отчаянные муки,
Чтоб весь твой огнь в словах твоих изник, —
Изобретай неслыханные звуки,
Выдумывай неведомый язык!..

– А ведь здорово! – восхитился Николай. – Переливать в гремучие напевы несчастный жар страдающей любви… Изобретать неслыханные звуки. Ловко!

Ах, как жалко, что не удалось ему побеседовать с Иваном Семеновичем. А еще жальче его самого. Бедный! Ему бы поскорее на юг. Деньги? У Николая есть немного. Надо еще с Мишкой поговорить. И другие, конечно, не откажутся помочь. Ивана Семеновича все любят. Он славный. Не то, что Мартын. Того никто бы не пожалел, если бы его забрала хвороба. Даже обрадовались бы, наверно…

Начитавшись в этот вечер Бенедиктова, Николай за один присест сочинил стихотворение о чудной красавице, о ее черных, жгучих очах и пленительном взоре. Получилось, как будто, не так уж плохо. Но все-таки стихотворение ему не нравилось. Чего-то в нем не хватало, а чего – Николай так и не мог понять.

Полушкина роща

…Оплачем наши прошедшие мечтательные радости, погорюем о настоящем, заглянем в будущее.

Из письма Н. Некрасова сестре

Чуть свет кто-то постучал в окно. Кровать Николая стояла рядом, и он, проснувшись прильнул к стеклу.

За пыльным окном смутно мелькало лицо Мишки. Ему ничего не стоило, дылде эдакому, дотянуться до подоконника. Николай открыл форточку и услышал Мишкин голос:

– Хватит дрыхнуть. Все царство небесное проспишь. Поднимайся, в Полушкину пора.

Сунув в карман большой кусок пирога с печенкой (Трифон купил вчера на Мытном рынке), Николай выскочил на крыльцо. Дядька спал на кухне сном праведника. Не слышал ничего и Андрюша, которому, видно, стало лучше.

На улице ждала веселая компания: кроме Мишки, – Коська Щукин, Васька Белогостицкий, Андрей Глушицкий, Никашка Розов, Пьер Нелидов. Все – свои, одноклассники.

Двинулись в путь. Несли с собой два мешка: в одном – большущий каравай хлеба, пучок зеленого лука (ох, уж этот Мишкин лук!), завернутая в тряпицу сковородка; в другом – чугунный котел. И у каждого, исключая Пьера Нелидова, – деревянная ложка искусной работы мстерских[20] древорезов, позолоченная, с цветочками. Куда как хороша она для ухи: ни губы, ни язык не обожжешь. Не то, что серебряная, которую прихватил Пьер.

Незаметно добрались до городской окраины. Впереди открылся выбитый, с ямами и ухабами, Романовский большак. Он вел на бурлацкую столицу Рыбинск, в глухое медвежье Пошехонье.

Вскоре свернули к Волге. Начинался лесок. Листва на белых березах радовала своей нежной зеленью. Молодо выглядели даже старые сосны: иглы у них новенькие, липкие, пахучие.

Полушкина роща тянулась вдоль крутого волжского берега. Робко шелестели листьями тонкие осинки – они даже самого легкого ветерка пугаются. Ломкий корявый ольшаник густо заполонил сырую низину оврага, разрезавшего рощу на две половины.

А дубы, дубы! Вековые, кряжистые, могучие, как богатыри, выстроились они в длинный ряд вдоль высокого берега, прикрывая полянки и все на них растущее от беспокойного, резкого ветра, рвущегося с севера – от Вологды, от Архангельска. Мало людей в этих местах, никто здесь не живет, А когда-то дымили тут серные и купоросные заводы купца Полушкина.

Это были обыкновенные деревянные сараи, длинные, с низко нахлобученными крышами. Потом купец умер, оставив их в наследство своему пасынку Федору Волкову и его братьям. Но Федору Волкову было не до заводов. Он увлекся лицедейством – театральными представлениями – и вскоре стал первым актером российским. А сараи постепенно разрушались, заросли бурьяном. И осталось от них одно лишь название – Полушкина роща.

– Что призадумался, друже? – шагая рядом с Николаем, заговорил Андрей Глушицкий. – Не горюй, смотри веселее на божий мир. Все пройдет, как написано на кольце царя Давида. Правильно написано! Я с этим согласен.

Глушицкий все больше нравился Николаю.

Он милый и умный. Жаль только, стихами не увлекается. У него своя стихия – геометрия: катеты, гипотенузы, углы, прямоугольники и эти самые «Пифагоровы штаны», которые во все стороны равны.

Улыбнувшись краешком рта, Николай снова углубился в свои думы.

– Да что с тобой? – забеспокоился Глушицкий. – Ты, брат, нездоров?

Николай грустно покачал головой:

– Нет, я-то здоров. А вот Ивану Семеновичу плохо. Доктор говорит, на юг ему нужно, а то помрет.

– Чего же он не едет?

– Эх ты, чудак! А деньги где? Он на жалованье живет.

– Да, нескладно получается.

– То-то и оно…

Разговор их прервался – пришли на место. Сложили груз под тенью ветвистого дуба, и Мишка, считавший себя за главного, подал команду:

– В рюхи!

Притащили запрятанные в кустах еще с прошлой осени короткие березовые кругляши и палки. И пошла писать губерния! Со свистом летели увесистые палки, разрушая замысловатые фигуры городков.

Проигравшие возили победителей на себе верхом. Николай уже дважды катался на Мишке. Но под конец и тот взял свое. Взгромоздившись Николаю на спину, он основательно помял ему бока. Да к тому же еще обидно прикрикивал:

– Но-о, каурая! Царя возила!

Потом ловили рыбу. Сидели с удочками на берегу Волги. Клевало плохо. За час поймали десятка с два колючих мокроносых ершей. Конечно, для ухи ерш – первое дело, если еще хороший головлик или щучка есть. А они-то и не попадались.

– Дружочки мои! – загорланил вдруг на всю рощу Коська. – Я знаю, где рыба. Сматывай удочки. За мной!

Коське поверили. Он зря болтать не будет. Все устремились за ним. Остался на месте только пухленький Пьер Нелидов.

– Пардон! Я положительно устал, – потягиваясь по-кошачьи, гундосил он.

Идти пришлось недалеко. Шагов через двести впереди заблестела вода: не то лужа, не то бочажок.

– Тут! – твердо сказал Коська, сбрасывая с себя рубашку. Остальные стояли без движения с изумленными лицами.

– А вы чего? Раздевайтесь!

– Уж не купаться ли прикажешь в этом болоте? – насмешливо спросил Николай. – Пиявок кормить?

Коська рассердился.

– Черти полосатые! Ничего-то они не смыслят. Ничегошеньки!

Он смело полез в воду. Оказалось совсем неглубоко; чуть повыше колена. Коська шагал зигзагами, баламутя воду ногами. Скоро она сделалась мутно-коричневой, как кофе. То тут, то там запрыгали мел* кие лопающиеся пузырьки.

– Хватай, хватай! – отчаянно закричал Коська, выбрасывая на траву длинного зубастого щуренка. Вот он снова нагнулся на том месте, где кипели пузырьки, и еще одна рыбина блеснула на солнце.

Скинув с себя одежду, Николай прыгнул на помощь Коське. За ним поскакали в воду и другие. Бочажок закипел от дружного бултыханья ребячьих ног.

– Ого! Красавчик какой! – обрадовался Николай, вытаскивая пестро-зеленого окуня. – Здоровущий!

– Братцы, она кусается! – пропищал испуганно Васька Белогостицкий, держа в руках извивавшуюся сизую хищницу-щуку. Утиный рот ее широко открыт, зубы свирепо оскалены.

Улов получался знатный. Ай да Коська! И как это он догадался?

– Как? Очень даже просто! – объяснил Щукин, на ходу продолжая хватать рыбу. – Весной-то ведь что получается? Половодье! Расходится Волга во все стороны. И сюда вот дошла: эвон, какая тут вымоина. А рыбе что? Она корм ищет. Заплыла в эту вымоину. Глянь, вода-то уж назад хлынула. Рыба здесь и осталась. А мы тут как тут! Помутили воду, рыбе темно и душно. Она наверх, а мы ее цап!..

Вернулись к месту привала оживленные, веселые. Рыбу тащили в Коськиной рубахе.

– Не зря тебя люди Щукиным кличут! – похлопывал Мишка приятеля по голой спине. – Щукин ты сын! Вот ты кто! Ха-ха-ха!

Разморенный жарким солнцем, Пьер Нелидов сладко спал под зеленым кустиком. Никашка Розов ухмыльнулся и положил ему на грудь трепыхающуюся щуку. Подпрыгнув, она ударила Пьера холодным хвостом по носу. Пьер в испуге вскочил на ноги и, дико озираясь, готов был дать тягу. Но, увидев у своих ног щуку, он виновато улыбнулся:

– Рыбка! А я думал, змея!

Потом взгляд его упал на сложенную в кучу, добычу:

– Это вы наловили?

– А кто же? Уж не ты ли? Дрыхнул без задних ног! – посыпалось со всех сторон. – Теперь придется тебе поработать, а мы отдохнем. За повара будешь. Чисти рыбу!..

Что оставалось делать: пришлось браться за нож. В жизни никогда не держал Пьер в своих руках живой рыбины. С какого конца ее чистить: то ли с хвоста, то ли с головы?

Хорошо, что помог ему Николай. Жаль стало смешного в своей беспомощности Пьера.

Разожгли костер. Бойко затрещали сухие сучья. Потянуло приятным лесным дымком. Васька Белогостицкий притащил воды. Котел водрузили на самую середину огня. Нарезали белыми кружочками картошку и лук, бросили в воду несколько душистых листочков лавра и черных горошинок перца. Это Мишка с собой прихватил из отцовского магазина. Рыбу опустят потом, когда забурлит в котле. Эх, и хороша же будет уха!