Павел Лосев - На берегу великой реки

• Название: На берегу великой реки
• Автор: Павел Лосев
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Повесть П. Лосева «На берегу великой реки» посвящена детству и ранней юности великого русского поэта, певца печали и мести народной, Николая Алексеевича Некрасова.

Первая часть повести рисует детские годы поэта, картины тяжелой жизни подавленных нуждой и горем крепостных крестьян.

События второй части развертываются в древнем городе Ярославле, где Некрасов учился в губернской гимназии.

На протяжении всей книги показывается становление мировоззрения поэта, формирование его личности.

На родине поэта – в Ярославской области – первая часть повести П. Лосева вышла под названием «У берегов большой реки».

Настоящее издание дополнено и переработано автором.

---

Запыхавшиеся, оживленные, подошли Коля и Андрюша к своим друзьям-приятелям. Здорово накатали гору! Блестит, как стекло. Вот сел на свою ледянку – разломанную старую корзину – Савоська. Он сильно оттолкнулся ногами, успевая на ходу вытереть рукавицей нос:

– Но, поехали!

Коля поставил голубые санки у самого обрыва и удобно устроился на них. Сзади – Андрюша, обхвативший брата руками. Резкий толчок – и только ветер засвистел в ушах.

А сверху уже спускались крохотные санки Алехи Мухи. С форсом пролетел на салазках с железными полозьями Митька Обжора. Он всегда что-нибудь жует, даже теперь, когда летит с горы.

Последним свалился сверху, как тяжелый куль, Кузяха. Он сбил Митьку с ног, и тот, подавившись недожеванным куском, разразился кашлем. Из глаз его бежали слезы. Не успев откашляться, он начал браниться:

– Ух ты, урод беспалый! Погодь, ужо я тебя взбутетеню![7]

Кузяха петухом налетел на Митьку:

– А ну, взбутетень! Попробуй! – выставил он вперед кулаки. На левой руке у Кузяхи всего четыре пальца. Мизинец он успел отстрелить на охоте.

– Да рази Митька будет драться, – поддразнивала Кланька. – Куда ему, боится!..

– Это я-то боюсь? – хорохорился Митька. – Захочу, одной левой рукой из него кислую капусту сделаю.

Но Кланька продолжала дразнить:

– Так уж и капусту! Смотри, как бы из самого тебя тюрьку не сделали. Верно, Кузяха?

Чего там спрашивать! Кузяха не даст себя в обиду. Он развернулся и двинул Митьку по лицу. Удар был не очень сильным, пустяковым, но Митька упал на снег и завыл:

– У-у-у. беспалый! Вот я тятьке пожалуюсь. Пошлет тебя на «девятую половину». Всыплют горячих, будешь знать, как драться. И батьке твоему, ворюге Орловскому, всыплют.

Ну как тут удержаться! Не позволит Кузяха оскорблять отца. Батька его в жизни ничего чужого не брал. И Митьке еще попало. Он надсадно, как аббакумцевский дьячок, гнусил.

– Орловский вор украл топор!

Нет, это уж совсем нестерпимо. Новый удар, на этот раз основательный, – и Митька полетел с ног. Теперь он ревел, как недорезанный телок.

– Гм-ы! Ма-а-мка!

Глупая Кланька от восторга упала в снег, и, захлебываясь смехом, припевала:

Староста, староста,
Попляши, пожаласта!

В другое время Митька задал бы ей перцу за такую песенку. Но сейчас не до нее. Он сморкается, плюется, поглаживает щеку и воет, воет, воет.

– Перестал бы ты, наконец! Что ты, как собака голодная! Надоело! – не выдержал Коля, пробегая с санками мимо Митьки.

– Да-а, а чего он дерется, беспалый, вот ему будет ужотко. Тятьке пожалуюсь.

– Сам виноват, – заступился за друга Коля. – Зачем напраслину возводишь? Не стыдно?

Шмыгая мокрым носом, Митька затих. Но Кланька не давала ему покоя. Прихлопывая рукавицами, она задорно напевала:

Староста, староста,
Попляши, пожаласта!

И никто не вступался за Обжору. Ничего ему больше не оставалось, как убраться отсюда подобру-поздорову. О нем сразу же забыли. Катание продолжалось вовсю.

Раньше всех устали девочки. Они сели около прибрежной ракиты на перевернутое корыто и стали потихоньку разговаривать. Коля слышал, как Лушка вздыхала:

– Ой, поесть охота! Хоть бы корочку какую завалящую. Мамка третий день хлеба не печет – мука кончилась.

– А мы лепешки из мякины жуем, – жаловалась Кланька, – весь язык исколола.

Помолчав, словно обдумывая свое положение, девочки затянули, как взрослые женщины по вечерам на завалинке, тоскливую песню про горькое житье-бытье.

Неподалеку от поющих сел отдохнуть запыхавшийся Андрюша. Он вытирал рукавичкой липкий пот на лбу. Андрюше надоело слушать скучную песню, и он робко упрашивал девочек:

– Спойте что-нибудь повеселее! Ну, пожалуйста!

Озорновато переглянувшись, девочки хихикнули и запели:

Андрей-воробей,
Не гоняй голубей,
Гоняй галочек
Из-под лавочек…

– Вы что к нему пристаете? – услышал обидную песенку Коля.

– А мы не пристаем, мы поем!

И, верно, пришлось бы проучить девчонок, если бы в эту минуту не крикнули:

– Митька вертается!

Коля повернул голову в сторону деревни. Оттуда двигалась какая-то черная точка.

– Жучка! Мишкина Жучка! – узнал Алеха.

И вот собачонка уже перед ребятами. Она радостно взвизгивала, валялась в мягком снегу. А за ней плелся в больших дырявых валенках ее хозяин – Мишка Гогуля, плотный, как свинчатка, паренек с постоянно удивленными разными глазами: один голубой, другой серый.

– Что так поздно? – спросил Савоська, почесывая Жучку за ушами.

– Так ведь как раньше-то уйдешь? Матка то одно, то другое заставляет. Дров наколол целый воз, а ей все мало, – деловито ответил Мишка.

– А салазки твои где? Потерял?

– Да нет. Матка запрятала. Не дам, говорит, пока навоз из хлева не выкинешь. А его гора целая – на неделю работы. Я и убег. Будет мне теперича, накостыляет матка по шее. Ну и пущай! Покататься страсть как хочется.

Савоська успокоил его:

– Авось не накостыляет. Всех дел не переделаешь. А ну, давай, садись ко мне.

Но тут вмешался Кузяха:

– Он со мной. Верно, Мишутка, со мной?

Остановившись возле Мишки, Коля ласково предложил:

– Бери наши, жалеть не станешь!

Мишутка растерялся. Он смущенно глядел то на одни, то на другие санки. Забота друзей и осчастливила, и обескуражила его. Конечно, голубые лучше. Но уж очень они красивые. На них и садиться-то страшно. Куда проще с Савоськой устроиться. И он опустился на корзинку.

А Коля обиделся… Ну, почему Мишутка отказался? Разве плохи голубые санки? Подходящие! Далеко катятся.

– Давай с тобой меняться, Кузяха, – сказал он приятелю.

Кузяха не решался:

– У меня старые!

– Ну и что? Они мне нравятся!

– Ладно, пожалуй, сменяемся на немножко.

А девчонки совсем притихли. Они слепили круглые шарики из оттаявшего в кулаке снега и стали играть в «камушки». Подбрасывая шарики вверх, Кланька легко схватывала их на лету. Потом это же проделывала Лушка. Но у нее получалось хуже. Один шарик отлетел в сторону. Лушка потянулась за ним и заметила позади кустов, шагах в ста от ребят, большую серую собаку.

– Эвон, еще Жучка! – с удивлением произнесла она.

Кланька не поняла:

– Какая Жучка, где Жучка?

– А эвон, за кустами. Ты встань, встань.

Кланька нехотя встала и глянула в ту сторону, куда указывала подруга. В глазах ее появился испуг.

– Ишь, какая агромадная. Должно, из Гогулина.

– Давай спросим Мишутку, – предложила Лушка, – он гогулинский. Эй, Гогуля! Подь сюда!

– Ну, чего там?

– Иди глянь – чья это собака? Страшенная!

Теперь увидел и Мишутка. Серая собака, поджав хвост, словно застыла.

– В Гогулине таких нет, – уверенно произнес он. – Вот я сейчас Жучку на нее напущу. Жучка! Жучка! Фью! Фью!

На свист хозяина подлетела Жучка. Мишутка вытянул руку вперед:

– Возьми! Куси!

Не трогаясь с места, Жучка начала громко лаять.

– Куси, куси! Чужая!

Но Жучка и не думала кусать. Она трусливо прижалась животом к снегу и тихонько попятилась назад. А большая серая собака шевельнулась и тоскливо провыла несколько раз подряд.

– Волк! – чуть не задохнулся от испуга Мишутка.

Подпрыгнув, как ужаленные, девочки с отчаянным визгом бросились бежать, выкрикивая на ходу:

– Волк! Волк!

Вслед за ними помчалась и Жучка. Изредка оглядываясь назад, потрусил Мишутка. Клубочком покатился маленький Алеха Муха. Размахивая длинными рукавами, утекал от беды Савоська.

Тревожное «волк» настигло Колю в ту минуту, когда он на Кузяхиных санках катился с братом под гору.

– Бежим! – побелел как полотно Андрюша.

Легко сказать – бежим! Кругом сугробы, а впереди крутой берег.

– Какой там волк, – начал успокаивать Коля брата, – выдумали тоже… Это все девчонки!

Но Андрюша, дрожа, прижимался к брату и готов был расплакаться. В эту минуту на горе показался Кузяха.

– Вылезайте! – возбужденно крикнул он. – Я прогнал волка!

Мальчики, обрадованные, влезли на гору. Перед ними печальная картина. Кругом в беспорядке валялись санки и ледянки.

А Кузяха, захлебываясь от волнения, рассказывал:

– Ка-ак я замахнусь на него палкой, да ка-ак крикну во все горло, он и давай бог ноги! Тятька говорит, днем волки людей опасаются. А вот ночью лучше им не попадайся. Загрызут! Только я и ночью не боюсь, хоть сто волков будь…

Оживленно переговариваясь, они поспешили к деревне. Еще издали Коля увидел, как перепуганные ребята теснились около забора усадьбы. Кузяха насмешливо крикнул им:

– Эй, зайцы косоглазые! Здорово лепетнули. Только пятки засверкали!

Отозвался один Алеха:

– Да, лепетнешь! Волчище – ужасти какой!

Савоська и Мишутка конфузливо молчали. Чего там оправдываться – виноваты!

В эту минуту прозвучал сердитый голос:

– Вот они где, молодчики!

Из-за угла вывернулся подпоясанный красным кушаком староста Ераст. Увидав Колю и Андрюшу, он укоризненно покачал головой: