Уильям Хоффер - Только с дочерью

• Название: Только с дочерью
• Автор: Уильям Хоффер
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-05-004239-9

Книга Бетти Махмуди в соавторстве с Уильямом Хоффером «Только с дочерью» – реальная, леденящая кровь история о бегстве из Ирана волею судьбы оказавшейся там американки. Жестокий урок всем девушкам, мечтающим о браке и жизни на мусульманском Востоке!

---

– Теперь вы за это заплатите, – изрек Махмуди. – Твой сын Джо погибнет в войне с Ближним Востоком. Можешь не сомневаться.

Я видела, что Махмуди меня просто изводит, и все же не могла провести грань между реальностью и его садистскими фантазиями. Я выходила замуж за совершенно другого человека. Так как же мне было понять, где реальность, а где вымысел?

– Пошли, – сказал он, – мы должны подняться на крышу.

– Зачем?

– На демонстрацию.

Это могло означать только одно: демонстрация будет антиамериканской.

– Нет, я не пойду, – ответила я.

Не говоря ни слова, Махмуди поднял Махтаб на руки и вынес ее из комнаты. Она закричала от страха и неожиданности, пытаясь вырваться, но он держал ее железной хваткой.

Вскоре сквозь открытые окна я услышала разносившиеся отовсюду безобразные выкрики. «Мааг барг Амрика!» – скандировал хор голосов с крыш. Я уже знала, что означает эта фраза, так как множество раз слышала ее в иранских последних известиях, – «Смерть Америке!».

«Мааг барг Амрика!»

Крики становились все громче и неистовее. Я зажала уши ладонями, но это не помогало. «Мааг барг Амрика!»

Я плакала от жалости к Махтаб, которая находилась на крыше вместе со всеми родственниками, в стальных объятиях одержимого отца, требовавшего от нее ненависти к своей стране.

«Мааг барг Амрика!»

В ту ночь в Тегеране слились воедино четырнадцать миллионов голосов. Перекатываясь с крыши на крышу, набирая силу, доводя людей до исступления, этот сокрушительный, невыносимый речитатив разрывал мне сердце.

«Мааг барг Амрика! Мааг барг Амрика! Мааг барг Амрика!»

– Завтра мы едем в Кум, – объявил мне Махмуди.

– Что это такое?

– Теологический центр Ирана. Священный город. Завтра первая пятница мохаррама – месяца скорби. В Куме находится гробница. Наденешь черную чадру.

Я вспомнила нашу кошмарную поездку в Рей, которая завершилась тем, что отец избил собственную дочь. Зачем этой семье надо было таскать нас с Махтаб за собой по святым местам?

– Я не хочу туда ехать, – сказала я.

– Поедешь.

Зная мусульманские законы, я выдвинула веский аргумент:

– Я не могу приблизиться к гробнице. У меня менструация.

Махмуди нахмурился. Всякий раз это служило напоминанием о том, что даже по прошествии пяти лет после появления на свет Махтаб я не могла родить ему еще одного ребенка – сына.

– Все равно поедем.

На следующее утро мы с Махтаб проснулись в состоянии глубокой подавленности. У Махтаб был понос – реакция на нервное перенапряжение, к которой я уже привыкла.

– Ей нездоровится, – сказала я Махмуди. – Лучше оставить ее дома.

– Мы поедем все вместе, – сурово повторил Махмуди.

В отчаянии я оделась по всей форме: черные шаровары, длинные черные носки, черное манто и черный русари поверх головы. Затем я завернулась в ненавистную черную чадру.

Мы отправились в машине Мортезе, племянника Махмуди, вместе с Амех Бозорг, ее дочерью Фереште, самим Мортезе, его женой Настаран и веселой дочуркой Нелуфар. Прошла целая вечность, прежде чем мы выехали на шоссе, затем еще два часа пути – бампер к бамперу с другими машинами, до отказа набитыми правоверными, – по окрестностям, столь же унылым, как мое настроение.

Кум оказался городом, покрытым красно-коричневой пылью. Улицы здесь были немощеные, и множество машин поднимали облака удушливой пыли. Когда мы выбрались из автомобиля, наша пропитанная потом одежда превратилась в корку грязи.

В центре площади находился бассейн размерами с олимпийский, вокруг которого сгрудилась крикливая толпа паломников, и каждый старался приблизиться к краю воды для совершения ритуального омовения перед молением. Присутствующие не проявляли особой любви к ближнему. Счастливчики вовсю работали локтями и коленками, обороняя свои позиции у края воды. То и дело раздавался внезапный всплеск и сердитый крик того, кто неожиданно получил «крещение».

Ни я, ни Махтаб не собирались участвовать в молении и потому стояли в сторонке, поджидая остальных.

Затем женщины и мужчины разделились, и мы с Махтаб последовали за Амех Бозорг, Фереште, Настаран и Нелуфар в женскую половину храма. В гуще народа невозможно было даже наклониться, чтобы снять туфли, мы их просто скинули и придвинули к горе чужой обуви.

Махтаб толкали со всех сторон, и она испуганно сжимала мне руку; мы вошли в огромное помещение, стены которого были украшены зеркалами. Из громкоговорителей неслась мусульманская музыка, но и она не могла заглушить голосов многих тысяч женщин в черных чадрах, которые, сидя на полу, били себя кулаками в грудь и возносили молитвы. По щекам у них струились слезы по усопшим.

Гигантские зеркала были отделаны золотом и серебром, многочисленные отражения драгоценных металлов создавали сияние, резко контрастировавшее с черными чадрами молящихся. И зрительный, и слуховой эффекты были завораживающими.

– Бешин, – сказала Амех Бозорг. «Садитесь».

Мы с Махтаб сели, рядом с нами на пол опустились Настаран и Нелуфар.

– Бешин, – повторила Амех Бозорг.

При помощи жестов и нескольких слов на фарси она велела мне смотреть в зеркала. Сама же вместе с Фереште удалилась в большую, пышно украшенную усыпальницу, находившуюся в соседнем помещении.

Я стала смотреть в зеркала. И через несколько мгновений почувствовала, что мною овладевает нечто подобное трансу. Одни зеркала отражались в других, что создавало ощущение бесконечности. Музыка, ритмичные удары в грудь и погребальный плач парализовали и волю, и разум. Что касается верующих, то, вероятно, они находились в состоянии экстаза.

Не знаю, сколько прошло времени. Наконец я увидела возвращавшихся к нам Амех Бозорг и Фереште. Старуха надвигалась прямо на меня, крича что-то во все горло на фарси и тыча в меня костлявым пальцем.

Чем же я провинилась на этот раз? – недоумевала я.

Из того, что произносила Амех Бозорг, я разобрала единственное слово: «Амрика».

У нее из глаз лились слезы ярости. Она запустила руку под чадру и стала рвать на себе волосы. Другой рукой она била себя то в грудь, то по голове.

Резким жестом она повелела нам выйти вон, и мы последовали за ней из мечети во двор, задержавшись, чтобы обуться.

Махмуди и Мортезе уже закончили молиться и ждали нас. Амех Бозорг с воплем устремилась к Махмуди, не переставая бить себя в грудь.

– В чем дело? – спросила я у него.

Когда он повернулся ко мне, глаза его сверкали от гнева.

– Почему ты отказалась идти в харам!

– Я ни от чего не отказывалась. Что такое харам?

– Усыпальница. Харам значит «усыпальница». Ты туда не пошла.

– Она велела мне сидеть и смотреть в зеркала. Казалось, сейчас повторится тот же скандал, что и в Рее. Махмуди был настолько вне себя, что я боялась, как бы он не набросился на меня с кулаками. На всякий случай я заслонила собой Махтаб. Я поняла, что мерзкая старуха пошла на хитрость. Ей хотелось во что бы то ни стало поссорить нас с Махмуди.

Я дождалась, когда Махмуди замолчал, чтобы перевести дух.

– Остановись и одумайся, – проговорила я ласково, но в то же время твердо. – Она велела мне сесть и смотреть в зеркала.

Махмуди повернулся к сестре, которая все еще клокотала от наигранной ярости. Они обменялись несколькими фразами, после чего Махмуди вновь обратился ко мне:

– Она велела тебе сесть и смотреть в зеркала, но не думала, что ты там и останешься.

Как же я ненавидела эту коварную женщину!

– Но ведь Настаран тоже не последовала за ней, – заметила я. – Почему же она не впала в немилость?

Махмуди задал этот вопрос Амех Бозорг. Он был настолько зол на меня, что перевел ответ своей сестры, прежде чем до него дошел его смысл.

– У Настаран менструация. Она не может…

Тут он вспомнил, что у меня тоже была менструация.

Наконец-то он внял здравому смыслу. Он мгновенно перестал на меня сердиться и обратил свой гнев на сестру. Они спорили довольно долго и продолжали переругиваться даже тогда, когда мы уселись в машину, чтобы ехать в гости к их брату.

– Я сказал ей, что она несправедлива, – голосом, полным нежности и сочувствия, произнес Махмуди. – Ведь ты не знаешь языка. Я упрекнул ее в том, что она недостаточно терпима.

И опять я была в растерянности. Сегодня он проявил понимание. А что будет завтра?

Начался учебный год. В первый день занятий все учителя Тегерана вывели детей на уличную демонстрацию. Сотни учеников из близлежащей школы маршировали мимо дома Амех Бозорг, скандируя позорный лозунг: «Мааг барг Амрика!», к которому добавился еще один: «Мааг барг Израил!»

Махтаб, находившаяся в спальне, заткнула уши, но продолжала слышать крики.

Но гораздо хуже было то, что этот пример роли школы в воспитании иранских детей воодушевил Махмуди. Он решил обратить Махтаб в истовую иранскую патриотку. Через несколько дней он неожиданно объявил: