Михаил Березин - Пляска дервиша (сборник)

• Название: Пляска дервиша (сборник)
• Автор: Михаил Березин
• Издательство: Терра – Книжный клуб
• Жанр: Детектив
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-01937-2

Волна убийств торговцев русским антиквариатом, вспыхнув в Париже, докатывается до Берлина. Кто – то явно хочет взять под свой контроль этот доходный бизнес. Один из немецких антикварщиков обращается в известную охранную фирму с просьбой обеспечить ему безопасность и попытаться найти организаторов этой беспрецедентной охоты на людей. Частный детектив Михаил Крайский, приехав в Берлин, начинает опасное расследование. А тем временем убийства продолжаются. Автор книги Михаил Березин уже некоторое время живетв Германии и не понаслышке знает о том, насколько успешно осваивает Европу российский преступный мир.

---

– Чушь!

– Слушай, когда с тобой разговаривают умные люди, – вмешалась его жена. – Только дураки отказываются от возможности заработать лишний пфеннинг. Особенно здесь, на Западе.

У нее, видимо, была своя шкала ценностей, а также валютных курсов, в которой тысченка-другая долларов равнялась одному пфеннингу.

– Обидно, конечно, что вы не видели оригиналов, – проговорил я голосом, полным сожаления и укоризны, – но не беда, у меня имеются с собой вполне приличные репродукции.

И развернул перед его носом предусмотрительно принесенный с собой журнал живописи.

Он глянул мельком, и его бородатую физиономию перекосила язвительная усмешка.

– Вы хотите уверить меня, что автор этой мазни разыскивается целой сворой детективов?

Его, разумеется, больше бы устроило, чтобы целая свора детективов разыскивала автора восторженных дегенератов с козлиными мордами, парящих в радужных облаках. И, возможно, впереди этой своры не отказался бы увидеть меня, лихо размахивающего чеком в миллион долларов.

– Дайте-ка посмотреть! – Фрау Котелкова выхватила из моих рук журнал. – М-м-м… Тоша, а это, случайно, не Ицык?

– Дура, это ведь даже не фигуративная живопись.

– А, может быть, Майя Маевская?

– Та вообще не пишет в цвете.

– Ну а кто бы это мог быть? Подумай.

– Отстань! – сказал он.

– И ты говоришь мне это после того, как я отдала тебе лучшие годы жизни?!

– Что?! – внезапно завопил Котелков. – Так это были лучшие?!

– Да, лучшие! – Она в сердцах швырнула в него журналом. – Лучшие годы жизни я провела, сидя голышом на этом стуле. Но, глядя на меня, ты, почему-то, малевал всяких уродцев с козлиными головами!

Я поспешно ринулся вперед, схватил журнал с пола и спрятал его в портфель.

– Ребятки, к сожалению, мне пора, – сказал я, но они этих слов, видимо, даже не расслышали. По крайней мере, с их стороны никаких возражений не последовало.

Я сделал еще несколько попыток войти в контакт с местными художниками. Но результаты оказались более чем скромными. Из всех, происшедших за эти дни встреч, заслуживают упоминания, пожалуй, лишь следующие.

Во-первых, с Ицыком, а если полностью – Исааком Куперманом. Он также числился в составленном Горбанюком списке, был наголо бритым, очкастым парнем, и больше напоминал интеллектуального уголовника, нежели художника-нонконформиста, каковым на самом деле являлся.

Застал я его в компании двух бугаев как раз в тот момент, когда они распивали дешевое вино из бумажных пакетов. На картинах в подрамниках, штабелями наваленных тут и там, чаще всего были изображены натюрморты из бутылок с выпивкой, стаканов, селедки и фотографий знаменитых вождей в рамках и без оных. Они так и назывались: «Натюрморт со Сталиным», «Натюрморт с Брежневым», «Натюрморт с Сусловым», «Натюрморт с Черненко». Последний стоял на станке незаконченным, без названия, но на фотографии явно просматривались контуры Жириновского.

– Натюрморт с Жириновским, – продекламировал я, ткнув в картину указательным пальцем.

– Сразу чувствуется сыщик высокого класса, – язвительно отозвался Ицык. – Как вы догадались? С помощью дедуктивного метода?

Бугаи дружно заржали.

– Именно, – кивнул я головой, – с помощью его, родимого.

– Никогда не имел дело с пинкертонами. С кагэбней – сколько угодно, с нашим доблестным уголовным розыском, а вот с пинкертонами – ни разу.

– Значит, я буду первым.

Он сунул в рот папиросу – мне даже показалось, что это – «Беломор-канал» – и с наглым видом уставился на меня.

– Как вас зовут?

– Крайский.

– Засуньте эти ваши доллары себе в задницу, господин Крайский. Этот парень, что расписал переходы в метро, – действительно гений. И плевать он хотел на ваши деньги, поэтому и не объявляется. Не все еще в этом вонючем мире продается, представьте себе. Мы взорвем его, этот ваш вонючий мир! Этих аккуратных европейчиков и американчиков с их дистиллированными мыслями. Так и передайте вашему клиенту. Скажите ему, что этот парень не продается. Es tut mir wirklich sehr leid[10], как говорят простые немецкие обыватели. Пусть засунет в жопу свои деньги. А если у него возникнут с этим трудности, помогите ему.

После такого поворота в разговоре можно было сразу же и уходить.

– Начните новую серию, господин Куперман, – посоветовал я ему на прощанье. – «Натюрморт с Колем», «Натюрморт с Мэйджором», «Натюрморт с Клинтоном»…

– Не беспокойтесь, за мной не заржавеет, – заверил он меня…

Во-вторых, с Сергеем Гламоздой. Во время своего прошлого посещения Берлина, находясь в ресторане в глубоком подпитии, мы с Джаичем купили картину именно этого Сергея Гламозды. Называлась она «Лети, пуля» и обошлась нам более чем в две тысячи марок. Сейчас она украшала стену моего кабинета в здании штаб-квартиры «Гвидона». Я поведал Гламозде эту историю, и тот сразу же оживился.

– Может, купите еще одну до пары? – поинтересовался он. – Это может быть: «Лети, разрывная пуля», «Лети, трассирующая пуля», «Лети, пуля со смещенным центром тяжести», «Лети, бризантный снаряд». Я уже вижу их, эти картины. Между прочим, мои акции на рынке живописи неудержимо ползут вверх, несмотря на общий кризис. Так что вы удачно поместите капитал.

– Я подумаю, – пообещал я.

С минуту он помолчал.

– Что же до вашего гения, то его не существует в природе. Зря стараетесь. Все это – чудовищная мистификация, плод чьего-то больного ума. Я вообще склонен думать, что автором этих произведений является компьютер, а кто-то просто взял да перенес их на стены. Человек бы так не сумел. Разве, продай он душу дьяволу.

– То есть вы считаете, что машина может написать лучше человека?

– В известном смысле, да.

– Но тогда получается, что работа художника вообще не нужна. Да здравствует великий мастер Компьютер и его полотна!

– Не совсем так, господин Крайский. Не совсем так. Эти творения не стоят и ломаного гроша.

– Однако, вы же сами утверждаете, что их практически нельзя отличить от настоящих. Разве что они еще более совершенны.

– Вы правы, – печально вздохнул он. – Абстракционизм умирает на глазах, и все это очень безрадостно…

В третьих, с Майей Маевской.

– О! – воскликнула она, стоило ей только увидеть меня. – Крайский!

Я опешил.

– Разве вы меня знаете?

– Еще бы мне тебя не знать, если я с тобой цацкалась и панькалась на протяжении целого года. Тебе тогда было три, а мне – семь, и мы жили с тобой в одной коммунальной квартире.

Я принялся судорожно рыться в памяти.

– Майю помню, – наконец проговорил я. Была такая чернявая девчонка-соседка. – Но она была не Маевская.

– Все верно, малыш. Маевская я по второму мужу. Я и замуж-то вышла за него, чтобы сделаться Майей Маевской. А ты за эти годы совершенно не изменился. Вот уж не думала встретить тебя в Берлине.

Сказав это, она посторонилась и впустила меня. Ее жилище представляло собой одну гигантскую комнату с таким же гигантским, на всю стену, окном.

– Белая гвардия – моя слабость, – продолжала она. – В особенности, Май-Маевский. Выдающаяся личность!

Я огляделся и присел на край кожаного дивана. На стенах висело несколько картин, кактусы и фикусы чередовались со скульптурой и статуэтками. Но совершенно не чувствовалось, чтобы это было рабочее помещение.

– У тебя еще имеется мастерская? – поинтересовался я.

– Верно, в этом же доме. На мансарде.

Я объяснил ей, зачем пришел. Она расхохоталась.

– Миша Крайский – пинкертон! – воскликнула она. Далось им, в самом деле, это слово. – Тот самый Миша Крайский, которого я сажала на горшочек, теперь сделался пинкертоном! Маленький пинкертончик!

Она подкатила к дивану тележку, над которой возвышалось несколько бутылок со спиртным и пустые бокалы (не хватало, разве что, селедки и фотографий великих вождей), уселась рядом со мной и спросила, что бы я хотел выпить. Я выбрал «Кьянти», а она налила себе ирландского яичного ликера.

– Ничем тебе помочь не смогу, малыш, – сказала она. – Я не знаю этого парня. Хотя иногда мне кажется, что где-то мельком нечто подобное я уже видела. Скажу тебе честно, я не очень-то люблю абстрактную живопись. Может быть потому, что не достаточно хорошо ее понимаю. Мне, вообще, кажется, что абстракционизм – убежище для бездарей. Точно также я не люблю белых стихов…

Очевидно, из всего белого она признавала только белую гвардию.

Она сделала большой глоток. Я все пытался вызвать в памяти образ той девчонки, которая когда-то возилась со мной, и отождествить его с сидящей рядом со мной женщиной средних лет, еще достаточно стройной, черноволосой, с умным взглядом и пухлыми, чувственными губами. Какая же у нее была фамилия? Мы начали говорить на отвлеченные темы. Я рассказал о себе, а она о себе. Оказывается, со своим вторым мужем Маевским она уже тоже разошлась. Живет одна, отчего совершенно не страдает. Секс – не ее стихия. Она может прожить и без него. Это, конечно, не означает, что она – такая уж беспросветная фригидина, ее тоже можно зажечь. И все же она не является рабыней фаллоса.