Ахмедхан Абу-Бакар - Ожерелье для моей Серминаз

• Название: Ожерелье для моей Серминаз
• Автор: Ахмедхан Абу-Бакар
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

---

Не помню, заснул ли я в ту ночь, но когда на рассвете мой чуткий нос уловил запах шашлыка с луком, я вскочил, оделся, убрал постель и вышел на террасу. Здесь меня ждал блестящий медный таз и кувшин с водой. Я стал шумно умываться, чтобы привлечь внимание хозяев, завтракавших в соседней комнате.

— Ну вот и наш гость проснулся, — сказал хозяин, появляясь на пороге. — Надеюсь, хорошо спал?

— Очень хорошо… — ответил я.

— Ну идем, позавтракаешь с нами, — пригласил он и в этот миг показался мне человеком редкой доброты.

Я вошел в комнату. За столом сидела девушка, которая привела меня в эту саклю.

— Внучка, поухаживай-ка за нашим гостем. Сначала познакомься.

— Бахадур, — сказал я, протягивая ей руку.

— Зульфи, — ответила она, потупившись, и слабо пожала мою ладонь.

На столе стояла сковородка с добрыми кусками мяса, поджаренного с луком. За завтраком мы разговорились, и я объяснил хозяевам, зачем появился в ауле Чарах. Но стоило мне упомянуть, что я племянник Даян-Дулдурума, как мой хозяин подскочил на месте. — Даян-Дулдурум — твой дядя?

— Да.

— Так почему же ты еще вчера ночью мне об этом не сказал?

— А что бы от этого изменилось?

— Все! Все бы изменилось! Я просто ворота захлопнул бы перед твоим носом!

— Чем же это мой дядя вам не угодил?

— И он еще спрашивает!

— Конечно, спрашиваю. Моего дядю все уважают.

— Уважают! Да попадись он мне… — Хозяин бросил вилку, вышел в смежную комнату и возвратился, таща за собой — что бы вы думали? — еще не высохшую, пахнущую сыромятиной шкуру нашей несчастной коровы. Бросив эту шкуру передо мной и состроив ехидную усмешку, он спросил:

— Что это такое, как ты думаешь?

— Это? — Я был удивлен не столько его странным вопросом, сколько тем, что шкура нашей бывшей коровы попала в саклю секретаря Чарахского сельсовета. Как это сумел мой почтенный дядя Даян-Дулдурум опередить меня? Не на шкуре же прилетел как на ковре-самолете!

— Да, вот это? Что это?

— Шкура.

— Но чья шкура?

— А как она сюда попала?

— Но об этом речь… Ты скажи-ка, похожа она чем-нибудь на медвежью шкуру, а?

— На медвежью? Может, тем, что у нее нет хвоста?

— Вот именно!

— Неужели Даян-Дулдурум побывал здесь?

— А ты как будто не знаешь!

— Откуда мне знать? А где он теперь?

— Это он один ведает! И что за напасть такая! Сначала Даян-Дулдурум, потом его племянник! Может, и ты хочешь, как твой дядя, обвести меня вокруг пальца? Где мой единственный ковер «забраб»?

— Но я-то тут при чем?

— Говори, говори! Знаю я вас! На яблоне инжир не растет…

— Что же мне делать? Где дядя?

— Убирайся на все четыре стороны! — сказал секретарь сельсовета, направляясь к двери. — Поторопись-ка, внучка, на работу.

— Хорошо, деда, — кротко отвечала Зульфи. Выждав, когда дедушка ушел со двора, она обратилась ко мне:

— Ты не сердись на него, такой уж характер. Поэтому я и была осторожной. Если бы дед догадался, что это я тебя привела, он не только перед тобой, но и передо мной закрыл бы ворота. Вообще-то он добрый, но иногда на него находит…

— Понятно, понятно… — прервал я ее оправдания.

Запив еду родниковой водой, я начал разговор о том, как бы мне приобрести здесь ковер для подарка. В ответ Зульфи повела меня в комнату, больше похожую на музей: ковры здесь висели на стенах, лежали на полу в несколько слоев, так что глаза разбегались. А на коврах будто рассыпалось множество радуг. Девушка выбрала великолепный «карчар» и спросила:

— Вот такой тебя бы устроил?

— Да, да! — торопливо воскликнул я. — Это не ковер, а мечта! Неужели это ты сама соткала?

— Конечно! А ты, наверное, ищешь подарок для невесты? — В голосе ее мне послышалось нечто такое, что я предпочел солгать:

— Нет, это мой брат женится.

— Так почему же он не отправился за подарком сам, а послал тебя?

— Он не разбирается в таких тонкостях.

— Почему?

— Потому что он слепой, — ответил я, желая прекратить этот неприятный разговор.

— Тогда зачем ему ковер? Ведь невеста у него тоже, наверное, слепая?

— Почему ты так думаешь?

— Как же она не разглядела, что за слепого замуж идет?

Я кое-как снова вернулся к разговору о ковре. Стоил он дорого. Одно из двух: или Зульфи разгадала мою уловку и решила подшутить, или я недооценивал его качества.

Чтобы заполучить этот ковер, я решил смастерить для Зульфи гарнитур дамских украшений из серебра с чернью. Она согласилась и предоставила в мое распоряжение невысокий столик у окна на веранде. Я достал свои инструменты и взялся за дело. Возвращения деда я не опасался: по строгим горским законам гостеприимства я уже был его кунаком, и, значит, он не посмеет выгнать меня из дому.

Рассказывают, что столетие назад привели к уцмию кайтагскому пленных и владыка приговорил их к казни. Тогда один из них обратился к нему: «Ты повелитель, а мы твои пленники. Но мы проголодались с дороги и надеемся, что ты разрешишь накормить нас перед казнью». Уцмий приказал дать им обед в своем дворце. И сам сел с ними за стол. После обеда один из них обратился к уцмию: «Повелитель, мы были твоими пленными, но ты накормил нас, и теперь мы гости твои. Так что поступай с нами, как и должно поступать хозяевам с кунаками». И за находчивость уцмий кайтагский отпустил их. Вот как берегут горцы законы гостеприимства! И вот на что я рассчитывал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ УЗНАЮ ТЕБЯ, КРАЙ МОЙ СУРОВЫЙ

1

Покидая Чарах, я прощальным взором окинул со скалистой вершины весь аул, чувствуя себя наверху блаженства и душевного покоя. Еще бы! В моих весьма потяжелевших хурджинах скрывался достойный подарок для невесты — великолепный ковер «карчар», сотканный руками красавицы Зульфи.

Я владел ковром, в который внучка секретаря сельсовета вложила все свое умение. И я был вдвойне доволен потому, что на этот раз мне помогло не столько мое мастерство, сколько ловко подвешенный язык, ибо Зульфи была одной из тех чарахских девушек, которые славятся своей неуступчивостью, а я все же сумел убедить ее отдать мне ковер взамен на не ахти какой богатый гарнитур из черненого серебра: всего лишь один кулон, два браслета, серьги да кольцо, сделанные наспех, в чужой сакле. Не зря, видно, дядя учил меня при разговоре с женщиной, будь она хоть уродливой, отыскивать прежде всего прекрасное — этим не только облагораживаешь ее, но и сам возвышаешься в ее глазах.

Когда я надевал на Зульфи кулон, примеряя длину цепочки, то не преминул похвалить ее стройную шею, черпая сравнения из неиссякаемых хурджинов поэзии Страны гор, припомнив всех певцов — от Чанка и Эльдарилава, от Мунги Ахмеда и Батырая и до Сулеймана из Дибгаши. А когда осторожно вдевал в ее уши сережки, не мог не сказать, что готов бы всю жизнь смотреть на солнце через эти ушки, ибо они пропускают лучи, будто прозрачные. Я имел в запасе еще много чудесных слов о ее руках, но надеть кольцо и браслеты она не дала, возможно, мои слова чересчур взволновали ее.

Впрочем, и сказанного оказалось достаточно. Зульфи растаяла как воск над огнем и уступила ковер. В глубине души я чувствовал какую-то неловкость, ибо шел по стопам своего дяди Даян-Дулдурума: тот обвел вокруг пальца секретаря сельсовета, всучив ему вместо шкуры медведя шкуру коровы, а я пытаюсь проделать то же самое с его внучкой… Но что поделаешь — подарок-то нужен!

Еще никогда в жизни я не одерживал подобной победы и потому не мог не гордиться собой. Ведь сейчас не те времена. В прошлом, например, расстояние измеряли ружейным выстрелом, сукно — аршином, зерно — меркой. И расстояние зависело от того, как ты зарядил ружье, а что касается аршина и мерки, то в горах на каждом базаре бывал свой аршин и своя мерка для зерна.

А теперь? Теперь все учатся! Возьмем хоть мой аул. Из этого аула вышли два доктора наук, двенадцать кандидатов филологических, химических, медицинских наук, семнадцать геологов с высшим образованием, тринадцать врачей и один агроном — это мой друг, он окончил сельхозинститут и сейчас применяет свои знания, правда, в городской мастерской по ремонту ювелирных изделий. А сколько вышло из нашего аула учителей — этого не пересчитать и на пальцах четырех человек! Попробуй-ка объегорить такого! А Зульфи ведь в прошлом году десятилетку окончила.

И все же мне удалось уломать ее!

Взяв у меня хурджин, Зульфи прошла в другую комнату, сама связала ковер, тщательно завернула в тряпку, упрятала, а другой хурджин в придачу набила едой, видно, для того, чтобы я вспоминал и благодарил ее на привалах.

Удаляясь от аула Чарах, я испытывал настоящее умиротворение. Высокие тополя как столбы подпирали бирюзовое небо, фруктовые деревья в известковых белых чулочках вереницей сбегали с гор. Над долиной возвышалось знаменитое дерево «восточный платан» — ему, говорят, не менее четырехсот лет. В дупле этого великана раньше помещалось сорок пеших или тринадцать всадников, доброе, наверное, было пристанище для головорезов. Нынче колхоз превратил это дупло в своеобразный музей: здесь сохраняются разбитая арба, соха и даже женский головной убор чухта — все, что ушло в прошлое.