Жорж Перек - Исчезновение

• Название: Исчезновение
• Автор: Жорж Перек
• Издательство: Ника-Центр
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 996-521-103-X

Сказать, что роман французского писателя Жоржа Перека (1936–1982) – шутника и фантазера, философа и интеллектуала – «Исчезновение» необычен, значит – не сказать ничего. Роман этот представляет собой повествование исключительной специфичности, сложности и вместе с тем простоты. В нем на фоне глобальной судьбоносной пропажи двигаются, ведомые на тонких ниточках сюжета, персонажи, совершаются загадочные преступления, похищения, вершится месть… В нем гармонично переплелись и детективная интрига, составляющая магистральную линию романа, и несколько авантюрных ответвлений, саги, легенды, предания, пародия, стихотворство, черный юмор, интеллектуальные изыски, философские отступления и, наконец, откровенное надувательство.

---

Албен ушел. Позже из короткого письма, дошедшего до борджа, он узнал, что Анастасия в конце концов добралась до американского консульства в Каттаро.[318] Но во время длительного перехода звезда простудилась. Через месяц у нее началось воспаление правого легкого.

Доктор запретил ей даже думать о Голливуде. Рыдая, Анастасия покорилась. Да и, по правде говоря, несмотря на то что выглядела она еще вполне привлекательно, можно было смело заявить, что будущего в звуковом кино, которое тогда только-только начало зарождаться, у нее нет. (Все это происходило в начале августа тысяча девятьсот двадцать восьмого года – хватило одного лишь фильма Алэна Крослэнда, чтобы на студии «Коламбия пикчерс» в Ренке приступили к коренным преобразованиям.[319])

Таким образом, женщина-вамп, из-за которой исхудал Фарук, растолстел Бодуэн, по которой вздыхал Тафт, а затем и Вудро Вильсон, из-за которой рыдал Дж. Рамсей Мак-Дональд, вамп, которой сэр Уинстон Черчилль лично подарил целый центнер гаванских сигар,[320] вамп, о которой Владимир Ильич Ульянов сказал, что нет опиума более вредоносного, эта женщина-вамп подводила теперь – не поставив, однако, финальной точки – черту под своим творческим путем, столь блистательным, что трубно было представить, что он может оборваться таким вот образом: она, обладательница восемнадцати Оскаров, шести Золотых Львов! Поистине: Sic transit Gloria mundi.

Многие ее почитатели погрузились тогда в глубокую печаль. Все члены клуба «Айрон Маунтин»,[321] на границе штата Висконсин, неподалеку он озера Мичиган, совершили коллективное самоубийство. Один японец сделал себе харакири. Матрос с Ямайки сбросился с крыши «Рэйдиоу-Сити Билдинга»[322] в Манхэттене.

Анастасия укрылась в санатории в Давосе. Томас Манн, встретив ее там однажды, сказал, кажется, так: «Если бы я увидел Анастасию раньше, Ганс Касторп никогда не узнал бы Клавдию Шоша».[323]

Через полгода Анастасия родила, но, будучи уже больной туберкулезом, умерла почти сразу же после родов. В ее сумке была найдена записка с завещанием: родившуюся девочку следует назвать Ольгой Маврокордатос, она является наследницей достаточно большого состояния, часть которого пойдет на содержание санатория, тот же со своей стороны обязуется обеспечить ей достойное в нем проживание вплоть до наступления ее совершеннолетия.

Таким образом, Ольга выросла в Давосе, в сверхшикарном санатории, под непрестанным присмотром. И ничего не знала об Албене.

– Но что же случилось в Албеном? – оборвал Аугустуса Вуаль.

– Через три года он узнал, что Ольга живет в Давосе. И захотел ее повидать. Он отбыл в Давос в сопровождении Отона Липпманна, который к тому времени стал его правой рукой. Албен вел свой «лагонда-бугатти»[324] уверенно, несмотря на крутые повороты. Но до Давоса он так и не доехал…

– Почему? – с удивлением спросил Антон Вуаль.

– Отон Липпманн рассказывал мне позже, что, проехав три четверти пути, возле Инсбрука, Албен оставил его в машине одного, сказав, что ему нужно повидаться неподалеку с одним человеком. Отон видел, как Албен входил в ангар, похоже, заброшенный. Липпманн долго ждал его. Вечером вошел в ангар сам, но никого там не нашел, за исключением самого Албена – тот лежал в луже крови, бездыханный.

– Странная история, – усмехнулся Антон Вуаль.

– Да, я полагаю, Отон и убил Албена, чтобы завладеть его сокровищами.

– Но Отон-то хоть отправился в Давос повидать Ольгу?

– Он поехал туда. Он наверняка намеревался похитить ее. Но администрация санатория не позволила ему встретиться с Ольгой. Ему пояснили, что он не имеет на то никакого права. Ему даже пригрозили тюрьмой в том случае, если он будет настаивать на воем.

– Таким образом, – заключил Вуаль, – Ольга по-прежнему не знала, почему ее назвали Маврокордатос?

– Да, – вздохнул Аугустус, – но главное – это то, что никто не ведал о Проклятье, связанном с этой фамилией. Ольга так никогда и не узнала о той нечестивой, ужасающей силе, которая навсегда отметила ее своим знаком.

После смерти Отона Липпманна, узнав от него о Проклятье, что висело над нашими именами, проклятый им от имени исчезнувшего Заира, я трижды отправлялся в Давос с твердым намерением: Ольга должна умереть от моей руки пока еще не слишком поздно. Но Ольга уже покинула санаторий. Один человек сообщил мне, что она появилась в Швейцарии, в Локарно. Я поехал туда, но, увы, опоздал! Мне сообщили, что Ольга обосновалась в Лондоне, и я направился туда. Но попал на вокзал Виктории как раз в тот момент, когда она отъезжала во Франкфурт. Вскоре я позвонил своему доверенному человеку в Консульстве, наказав ему позаботиться об Ольге до моего появления. Но – фатум, снова фатум! – человек этот (большего идиота свет не видывал!) помог ей с визой в Швецию. И тут я, доведенный до крайности, спасовал!

– Вот почему я сказал, – заключил Аугустус, – что Хэйг не понял меня. Он считает, что, прокляв, он приговорил меня к смерти. Но, соединившись брачными узами с Ольгой Маврокордатос, он умрет! Он, а не я! Он в западне. Когда у него спектакль?

– Во вторник вечером, – ответил Антон Вуаль, взглянув в свой блокнот.

– За три дня, – сказал Аугустус, правда, с некоторым сомнением, – на моем мой автомобиле мы сможем добраться до Урбино. Но выезжать нужно немедленно. Вырвем моего сына из лап явившей себя смерти! В путь! Вперед! Andiamo![325]

18 Глава, о которой наверняка никто не скажет, что она многое проясняет

– Хорошо, – сказал Антон решительно, – поедем в Урбино. Будем ехать днем и ночью, будем по очереди вести машину, но выедем все-таки позже, поскольку нужно прежде во что бы то ни стало узнать значение белой россыпи на краю бильярдного стола.

– Но почему? Что там высматривать в этой россыпи? – возразил Аугустус – в нем все просто кипело от нетерпения.

– Так родилось Проклятье, которое поразило твоего сына. Ибо есть одно обстоятельство, о котором он не сказал тебе ни слова: ты уже знаешь, что он сорвал с твоего пальца Заир, но тебе не известно, куда он его дел!

– Но тогда… россыпь… – побледнел Аугустус.

– Россыпь нам поведает – речь идет о пожелании, а не о знании, – почему Проклятье связано с Заиром.

– Но кто сможет понять значение?

– Я, – уверенно сказал Антон Вуаль. – Хэйг сделал когда-то для меня приблизительный набросок рисунка россыпи, над которым я на досуге размышлял, консультируясь иногда у одного ученого из Национального центра научных исследований. И теперь, хоть мне и не все до конца ясно, однако я знаю значение нескольких понятий, которые наверняка подскажут нам решение или, по крайней мере, упростят наши труды.

После этого они прошли к бильярдному столу. Вуаль положил руку на ту его часть, что была усыпана белыми пятнами. Затем всмотрелся, пользуясь лупой, в каждое из них по очереди.

– Да, – пробормотал он наконец, – я не ошибался, это Катун.

– Катун?

– Катун – мужское имя, указывающее на графический образец, который использовали в древности индейцы майя, в особенности на полуострове Юкатан. Речь идет о modus significandi,[326] скорее ограничительном, пригодном прежде всего для записи изречения, фаблио, календаря церковной службы и других подобных текстов на нижней части большого каменного блока или триумфальной арки. Это большей частью указания, внесенные в церковный календарь приблизительно на двадцать лет и касающиеся лунных месяцев, пор года, родственных связей монарха, миграций, каких-то вех, но иногда это был если не роман, то, по меньшей мере, скажем так, повествовательный факт, находящийся на пути перехода к искусству ради искусства…

– Но, зная о том, что это Катун, ты, следовательно, сразу же уловил значение? – спросил Аугустус, который все хотел узнать как можно скорее.

– О нет! – усмехнулся Антон Вуаль. – Работать нам предстоит самое малое до утра. (В то время уже наступила полночь.) Значение станет ясным лишь в конце, когда мы сможем сначала записать, а затем расшифровать текст. Но прежде нам нужно будет понять аксиоматизацию,[327] на которой основана запись. Ибо, – продолжил Вуаль, – затруднения проистекают в особенности из того, что нет какого-либо общего целого. На сегодняшний день я понимаю самое большее четвертую часть зашифрованного. Замечу, что ты в лучшем случае сможешь понять лишь третью часть слов.

– И ты считаешь, что, несмотря на то, что большая часть слов будет нам непонятна, мы все же уловим значение целого?

– А почему бы и нет? Многие и до нас добивались успеха: не только Шампольон, но и Ларанда, Араго, Алкала, Рига, Риккобони, фон Шёнтан, Райт. Значение мы действительно узнаем, но скажу прямо – в более-менее отдаленном будущем, нельзя достаточно определенно сказать, когда. Значение это будет угадано по ассоциациям.

Сначала нам покажется, что мы имеем дело со смутной галиматьей, с ничего не значащим хаосом, но мы сможем, однако, констатировать, что речь идет о знаке утвердительном, точном, подчиненном кодифицирующей силе, одобрению публики, которая всегда его принимала: социальное орудие, обеспечивающее коммуникацию, обнародующее ее без нарушения, дающее ей свой канон, свой закон, свое право.