Александр Чаковский - Дороги, которые мы выбираем

• Название: Дороги, которые мы выбираем
• Автор: Александр Чаковский
• Издательство: ИХЛ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Роман «Дороги, которые мы выбираем» — современная книга. Действие ее происходит в период великих перемен в жизни нашего общества, в нору могучих творческих преобразований. Герои романа — секретарь обкома Баулин, Арефьев, Агафонов, геолог Ирина Волошина и другие — всем сердцем принимают исторические решения Двадцатого съезда партия и повседневно в своих делах претворяют их в жизнь. Это цельные люди, принципиальные во всем — в труде, в быту, в любви и дружбе. С психологической правдивостью раскрывает писатель взаимоотношения Арефьева со Светланой, Ириной, Орловым. Через борьбу с самим собой, колебания, страдания Андрей идет к большой правде чувств; стремится найти свою дорогу в жизни и Светлана. Верные, честные пути избирают молодые герои романа.

---

Агафонов сидел на кровати и читал газету. В комнате было жарко натоплено, и на старике была одна лишь белая нижняя сорочка и брюки, заправленные В теплые вигоневые носки.

— Здравствуй, Федор Иванович, — сказал я с порога, — вот я и вернулся.

— Три дня уж как вернулся, — ответил Агафонов, и в его голосе мне послышался легкий упрек.

— Верно, — подтвердил я, — прости, что не зашел раньше. Вся эта история помешала.

— Слышал.

— Теперь с Чурияым покончено. Завтра отдам приказ о. его увольнении.

— А вот это тебе не удастся, — усмехнулся Агафонов.

— Это почему же? Думаешь, найдет защитников?

— Защитников ему искать не придется. Мы с ним я без тебя управились.

— Этого еще не хватало!.. Как так управились? — невольно насторожился я. — Ему только дай уцепиться за что-нибудь, дай только повод…

— Не будет у него повода, — жестко сказал Агафонов, — и цепляться ему не за что. Просто его в туннель не пустили.

— Как не пустили, кто?!

— Рабочие не пустили. Его же бетонщики. Мое дело что, сторона, я бурильщик, — хитро подмигнул Агафонов, — я только издали наблюдал.

— Да что, наконец, случилось, не тяни!

— А чего тут тянуть? Все в пять минут обошлось. Подходит он к участку. В тот же момент ребята вибраторы свои остановили, стали в ряд, а один — молодой такой у них есть, Курасов фамилия — выходит вперед и говорит: «Заворачивай оглобли и ступай отсюда…» Ну, тут он пояснил, конечно, куда, значит, и к кому.

— А остальные рабочие там были? — спросил я. — Не бетонщики?

— Случилось, — с деланным равнодушием ответил Агафонов — бурильщики были. Из подрывников случаем человек пять оказалось…

— И они… тоже?

— Они, конечно, тоже стояли. В ряд… Случайно. Ну, а Чурину, может, показалось, что перед ним стена встала. Бывает. У страха глаза велики.

— Ну и что же Чурин?

— Он, значит, в сторону, обойти Курасова хотел, — не пускают. Он в другую — опять не пускают. Молчат, а не пускают. Тогда Чурин говорит, да жалобно так: «Что делаете, ребята, кореша продаете!» А Курасов ему в ответ: «До пяти считаю, и чтобы духом твоим в штольне не пахло. Ясно? Раз!..»

— Ну, ну?! — воскликнул я.

— Что ж «ну»? До трех он досчитал. А на «четыре» Чурина уже не было. Исчез. Будто привидение. Растворился.

Я был рад, счастлив!.. Но все-таки заметил:

— Боюсь, как-то неорганизованно получилось.

— Думаешь, неорганизованно? — усмехнулся Агафонов.

— Ну, я в том смысле, что выгнали без соответствующего приказа… Будет жаловаться, скажет — самоуправство, есть руководители, чтоб в туннеле распоряжаться… Ведь не в частный дом не пустили, не в квартиру — на производство.

— В таких случаях, парень, — твердо сказал, вставая, Агафонов, — для рабочего класса разницы нет. Что родной дом, что производство. Ясно? И все. А теперь рассказывай, что в Москве. — Он сел у стола и подвинул мне стул. — Чаем тебя угощать не буду, — сказал Агафонов, — не любишь ты чай, не уважаешь. Давно приметил. А так, для вежливости, не стоит. Ну, рассказывай.

— Все в порядке, Федор Иванович, — сказал я, — начинаем новый метод крепления. Сейчас все объясню.

— Обижаешь меня, Андрей, — неожиданно прервал меня Агафонов.

— Обижаю? Тебя, Федор Иванович? Чем? Агафонов покачал головой.

— Один случай я вспомнил. Зима была… вечер… ветер выл, буран… Пришел ты ко мне… Помнишь?

Да. Я помнил. Этого нельзя забыть. Тот вечер выжжен в моей памяти. Это было воскресенье. Я ждал Светлану. Она уехала в поселок и поздно не возвращалась. Начиналась метель…

Я говорил себе: она задержалась в поселке, боится метели, останется там ночевать, приедет утром… И я пошел 'к Агафонову. После Светланы он и Трифонов были тогда для меня самыми близкими людьми.

«Давай поговорим о жизни, старик…», — сказал тогда я. Но я ни о чем не мог говорить. Я знал, что обманываю себя. Знал, что Светлана не в поселке. Знал, что она у Крамова…

И Агафонов знал это. Он уже разгадал Светлану. Видел в ней то, чего не видел или не хотел замечать я, захваченный своим чувством…

Я не выдержал. Бросился в ночь, в пургу, навстречу ветру, туда, к Крамову, за Светланой…

— …Я все помню, Федор Иванович, — тихо сказал я.

— Тогда ты не считал меня только бурильщиком, — с горечью произнес Агафонов, — не думал, что у меня вот здесь, — он показал себе на грудь, — цемент вместо сердца. Я тебя о Москве спрашиваю, о Москве! А ты мне про цемент…

Я все понял.

— Прости, если можешь. Наверное, это у меня цемент на сердце лег. Ну, был я в Москве. Видел Светлану…

— Видел?!

— Да. Она с Крамовым. Жена.

— Так… — Агафонов положил на стол свои большие узловатые руки.

— Мне трудно говорить о ней. Вспоминать…

— И не надо, ~ повторил Агафонов. — Не надо. Не к чему. Все ясно. Расскажи о Москве. Сказки мне, как ты съезд понимаешь, вот что!

Он был прав. Он ждал от меня слов о том, что было сейчас самым главным. Что было больше нашего туннеля, больше забот о цементе, во сто крат значительнее, чем все штанговые крепления вместе взятые, — то, без чего нельзя думать ни о туннеле, ни о цементе, ни о штангах.

— Это был великий съезд, Федор Иванович, — сказал я. — Для всех нас он как свежий ветер. Люди хотят работать засучив рукава. Хотят, чтобы не было возврата к ошибкам прошлого.

— Так… — задумчиво произнес Агафонов. — Дела… Дела — это главное… А то есть люди, которым ничего не дорого. Работать не умеют, хозяйничать не способны. Наживать не умеют, а распоряжаться добром любят, тем, что народ нажил. Народ, понимаешь? Рабочие и крестьяне.

Он умолк на мгновение и продолжал, самому себе отвечая:

— Нет. Не дадут таким распоряжаться. — Он упрямо тряхнул головой, слегка ударяя ладонью по столу. — Ладно, Андрей, дело сложное. Я еще думать буду. А теперь давай про свой новый способ! Давай выкладывай!

Утром следующего дня в штольне, на том самом участке, где два месяца назад Ирина Волошина брала образцы пород на анализ, собралось несколько человек. Кроме меня, сюда пришли Орлов, Рожицын, Агафонов и еще двое рабочих — погрузчиков породы.

Наступил торжественный для всех нас момент. Все было подготовлено для начала штангового крепления. До этого в течение двух дней мы трое, Орлов, Рожицын и я, во всех деталях обсудили план установки штанг и наметили точки для бурения скважин. Эти точки теперь были отмечены белыми меловыми крестиками на своде туннеля. Они казались маленькими звездочками на темном небе. Аккуратно сложенные штанги лежали у стены штольни.

— Что ж, Агафоныч, — сказал я, — начнем?.. Запомни: бурить точно до отметки на буре.

Агафонов молча кивнул; затем привычными, ловкими движениями установил буровой молоток перпендикулярно своду туннеля. Знакомое волнующее чувство охватило меня. Так было в тот далекий-далекий теперь уже день, когда мы начали врезку туннеля, так было перед сбойкой восточного и западного участков. Волнение, тревога, радость, ожидание — все вместе.

— Давай воздух! — крикнул я, хотя в этом приказе не было никакой необходимости: Агафонов и сам прекрасно знал, что надо делать. Он помедлил мгновение, сощурившись посмотрел на меня, улыбнулся и включил молоток.

Головка бура молотка уперлась в свод, раздался гул бурения, облако каменной пыли окутало, бур и постепенно, все увеличиваясь в размерах, закрыло лицо Агафонова. Надо было пробурить метровую сквазжину — чепуховое дело… Но я, весь напрягшись, сжав руки в кулаки и встав на цыпочки, чувствовал себя так, будто в моей жизни наступил самый ответственный, самый решающий момент.

Потом я подошел к Орлову. Он стоял рядом с Рожицыным, и оба они смотрели вверх, на облако буровой пыли. Я не мог им ничего сказать: гул бурения все равно заглушил бы мой голос. А мне надо было бы многое сказать им! Радость была мне не в радость, если только я один ощущал ее. Я не знал, о чем думает сейчас Григорий, но мне хотелось, чтобы и он испытывал те же чувства, что и я. Ведь это Григорий натолкнул меня на мысль о штангах.

Мне хотелось крикнуть ему: «Григорий, друг, ведь добились того, к чему стремились, добились! Через полгода, от силы через восемь месяцев мы закончим строительство, и первый поезд пойдет по туннелю, нашему туннелю! Посмотри же на меня, дай мне руку. В последнее время между нами не все было гладко, забудем это, забудем! Ведь мы друзья, ведь то, что сейчас происходит здесь, — это самое главное, самое хорошее в нашей жизни!»

Я положил руку на плечо Орлову.

Он посмотрел на меня и вопросительно приподнял брови. Потом нахмурился и наклонил ко мне голову. На его лице не было ни улыбки, ничего, что показало бы мне, что и он, Григорий, чувствует то же, что и я.

Орлов подождал и недоуменно пожал плечами.

Агафонов выключил воздух. Стало тихо.

— Забивайте штангу, — коротко сказал я.