Александр Чаковский - Свет далекой звезды

• Название: Свет далекой звезды
• Автор: Александр Чаковский
• Издательство: ИХЛ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

А. Чаковский — мастер динамичного сюжета. Герой повести летчик Владимир Завьялов, переживший тяжелую драму в годы культа личности, несправедливо уволенный из авиации, случайно узнает, что его любимая — Ольга Миронова — жива. Поиски Ольги и стали сюжетом, повести. Пользуясь этим приемом, автор вводит своего героя в разные сферы нашей жизни — это помогает полнее показать советское общество в период больших, перемен после XX съезда партии.

---

Слово «пробиться» было подчёркнуто. Кажется, я снова потерял сознание, а когда очнулся, то увидел склонившуюся надо мной… Ольгу Алексеевну Миронову.

Как всё это произошло и почему она оказалась здесь, я узнал уже позже, с её слов. Оказывается, она, возвращаясь с работы, торопилась к автобусу и увидела медленно идущего вдоль берега Вострякова. Он поспешно подбежал к ней и сказал, что произошло несчастье, я ранен, потерял много крови и что он с трудом добрался до берега и теперь спешит на базу за помощью. Понимая, что пройдёт немало времени, пока найдут врача, транспорт, Ольга Алексеевна предложила Вострякову немедленно сообщить на базу о происшедшем и тотчас же вместе с нею вернуться на лёд. Она добавила, что имеет некоторый опыт ухода за ранеными: когда-то на фронте она была в госпитале и ей доводилось помогать врачам в качестве санитарки… Но Востряков ответил, что это бессмысленно, что надо ждать врача, к тому же он просто не в силах снова проделать путь по льду.

И тогда Ольга Алексеевна пошла одна. В ясные дни она видела с берега наш маленький лагерь и была уверена, что это очень близко. Как ей удалось дойти сквозь этот ураган, в снежной мгле, не знаю. Но она дошла.

Всё дальнейшее, что относится непосредственно ко мне, вряд ли представляет для вас интерес. Но то, что касается Оли, я должен вам рассказать. И дело не в том, что я истёк бы кровью, если бы она не пришла. Речь о другом. Я уже говорил вам: Востряков настойчиво ухаживал за Ольгой Алексеевной. Со стыдом ещё раз признаюсь, я старался содействовать их отношениям. Теперь же я видел свой долг в обратном: предостеречь Олю, раскрыть ей глаза на Вострякова… И я рассказал ей обо всём, что произошло в этом домике…

А дальше события развивались так.

Когда я выписался из больницы и вернулся сюда, первым человеком, которого встретил, был Востряков. Очевидно, он заранее узнал день и час моего возвращения. Востряков поздравил меня с выздоровлением и стал велеречиво рассказывать, с каким трудом ему удалось добраться в тот день до берега. Смысл его рассказа сводился к одному: ради спасения моей жизни он совершил подвиг, пренебрёг смертельной опасностью, добрался до базы и поднял тревогу.

Я молчал. Мне было противно видеть и слушать Вострякова. Для меня он уже не существовал. Но ему-то я был очень нужен. Издалека, исподволь, как о чём-то нелепом, противоестественном, он сказал, что на нашей станции ходят какие-то тёмные, компрометирующие его слухи, будто он бросил меня одного, истекающего кровью, и даже не воспользовался имевшейся в домике аптечкой, которую потом обнаружила Миронова. Но ведь каждому непредубеждённому человеку ясно: в той обстановке первым его побуждением было поспешить на берег, поднять тревогу! Ведь у него нет никаких медицинских навыков. Он наскоро перевязал меня тем, что попалось под руку. Мысль об аптечке ему тогда и в голову не пришла. А Миронова с ним почему-то едва здоровается. В коллективе распространяются тёмные слухи…

Сначала я слушал Вострякова с полным безразличием, а потом стал ощущать острое любопытство. Он ни словом не упомянул о том разговоре, который произошёл у нас в домике. Как будто ссоры не существовало. Как будто я не понимал, что моё ранение было для него выходом из положения, отличным предлогом для того, чтобы сбежать. Или он полагал, что ранение отшибло у меня память?..

Но нет, очень скоро я понял, в чём тут дело. Востряков делал ставку на человеческую доброту, на совесть. Он принадлежал к тому сорту людей, которые считают человека добрым только в том случае, если эта доброта проливается на них самих. Если люди честны, участливы, если в них живёт готовность помочь товарищу, попавшему в беду, то, как убеждён Востряков, они обязаны, именно обязаны проявить все эти качества прежде всего по отношению к нему. Он сам ничем никому не обязан. А они обязаны! Вот в чём секрет! Он, Востряков, имеет право требовать от людей, чтобы они ему помогали, прощали его недостатки, любили его. А сам он волен поступать так, как ему выгодно. Вот какой милый парадокс! Я и сейчас не берусь сказать с уверенностью, что лежало в основе такого поведения Вострякова — трезвый расчёт или какой-то беспросветный, безоглядный эгоизм. Востряков уверен, что имеет право прийти к человеку, знающему, что он, Востряков, подлец, и сказать с милой, открытой улыбкой: «Помогите мне, сделайте это для меня!» И при этом убеждён, что ему отказать не имеют права. Вот с такой просьбой он и пришёл ко мне. В чём же она, эта просьба, заключалась? В том, чтобы мы встретились втроём: он, я и Ольга Алексеевна. Востряков только и ждал моего возвращения из больницы, чтобы просить меня о такой встрече. Он хочет, чтобы его доброе имя было восстановлено именно в присутствии Ольги Алексеевны.

«А почему вы думаете, что она согласится на этот, так сказать, «суд чести»? — спросил я.

«Потому что она мне обещала», — поспешно ответил Востряков. Встретив Миронову, он, по его заверениям, сказал ей, что не сомневается в добром моём к нему отношении. А она? Она усмехнулась, как-то странно посмотрела на него и ответила: «Что ж, давайте проверим».

Я понял, что имела в виду Ольга Алексеевна, и… согласился.

— Теперь слушайте, — вставая, сказал Завьялову Гладышев. — Я обещал вам, что она будет с нами, помните? Так вот, она стояла здесь. На том самом месте, где сейчас сидите вы. Представьте себе это и… вы увидите её. Я стоял здесь, где стою сейчас. А Востряков разводил костёр. Пикник в тайге — старая сибирская традиция. Теперь вы понимаете, почему мне хотелось, чтобы мы поговорили об Оле именно здесь… Сначала мы все молчали. Востряков как ни в чём не бывало раздувал костёр, может быть, только слишком суетился. Дело было вечером, как сейчас. Мы сварили уху и молча ели. Потом Востряков взялся за бутылку с водкой, но в этот момент Ольга Алексеевна сказала:

«Подождём, Востряков. Я должна знать, с кем мне предстоит выпить. Вот и поговорим об этом».

«Охотно! — Востряков опустил бутылку на землю, улыбнулся своей открытой лучезарной улыбкой и сказал: — Я был инициатором этой встречи, друзья. Мы уже давно не встречались втроём. Вы помните наши встречи втроём, товарищи?»

Мы промолчали.

«Я хотел бы, чтобы и эта встреча была такая же хорошая, прямая, светлая. Но для этого надо рассеять некоторый туман. Разрешите сказать несколько слов по этому поводу. Мне кажется, что время, когда тёмные слухи и неясные подозрения могли калечить жизнь человека, прошло. И прошло безвозвратно. Вы с этим, конечно, согласны?»

«Да, мы с этим, конечно, согласны», — ответила Оля.

«Не сомневался в этом. Поэтому вы должны согласиться и с тем, что я имею право рассеять кривотолки вокруг моей скромной персоны. Почему я выбрал для этого разговора именно вас? Потому что вы, Константин Георгиевич, — он повернулся ко мне, — мой старый друг и товарищ, человек, которому я верю безгранично и перед чьим авторитетом преклоняюсь. Что же касается вас, Ольга Алексеевна, то…»

Он слегка прикрыл глаза и замолчал.

«Валяйте дальше, Востряков», — сказала Ольга Алексеевна, и это вульгарное слово «валяйте» прозвучало как-то очень резко, даже грубо, что было совершенно несвойственно ей.

«Хорошо, — разведя руками, продолжал Востряков, — я перейду прямо к делу. Разрешите мне задать вам несколько вопросов. Первый вопрос к вам, Константин Георгиевич. Когда мы ползли сквозь метель к метеовышке, я был с вами?»

«Да», — подтвердил я.

«После того как вас ударило, кто перенёс вас в домик?»

«Поскольку мы были вдвоём, то, очевидно, вы».

«Вам удалось прочесть записку, которую я оставил? Она лежала рядом с вами, под кружкой».

«Да».

«Ваше состояние требовало немедленного квалифицированного медицинского вмешательства?»

«Очевидно».

«Вы согласны с тем, что это очень опасно — в такую метель одному идти к берегу?»

«Когда человеку кажется, что этим он спасает жизнь…» — начал я, но он взглянул на меня так, точно умолял и одновременно угрожал, и прервал меня:

«Я и спасал вашу жизнь. При чём тут это «кажется»? Теперь у меня вопрос к вам, Ольга Алексеевна. Я встретил вас на берегу. Верно?.. Почему вы молчите?»

«Послушайте, Андрей Андреевич, — глядя ему в глаза, сказала Оля, — что за спектакль вы устраиваете? Вопрос — ответ, вопрос — ответ… Да, я встретила вас на берегу. Что дальше?»

«Извините, — смешался Востряков, — но мне казалось, что так будет легче… Впрочем, я сейчас заканчиваю. Ещё только один вопрос. Вы знали, что, придя на базу и сообщив о том, что произошло, я тут же свалился и две недели пролежал в жестоком гриппе, не выходя из комнаты?»

«Каюсь, не знала».

«Мне потом рассказывали, что вы тоже были среди тех, кто пошёл на помощь Константину Георгиевичу, — как-то робко и делая вид, что не замечает резкого тона Ольги, сказал Востряков. — Следовательно, вы можете подтвердить, что состояние Константина Георгиевича требовало немедленной врачебной помощи. И организовал эту помощь я. Таковы факты. Согласны?»