Коллектив Авторов - Казачьи сказки

• Название: Казачьи сказки
• Автор: Коллектив Авторов
• Жанр: Сказка

В этот сборник вошли не только сказки и предания самых разных казаков – доских, кубанских, яицких. Но, так же в него включены выдержки из словаря "Русские суеверия" и попытки толкования и литературного анализа сказок. Книга будет интересна всем интересующимся фольклором и родной историей.

---

И пошла у них жизнь. Пупырыть на пупырыть. Не жизнь – мученье. «Ну ничего, – думает Игнат, – ты настырная, а я тебя настырней».

Вот и показывают друг перед дружкой свою дуроту. Как заведутся, бывало, он ей – брито, она ему – стрижено. Только в песне и сходились. Бывало, как заиграют, вся станица слушает. Это, мол, у Игната во дворе так заливаются. Пошли они как-то в соседний хутор к свояку в гости. Оделись празднично. По дороге опять стали спорить да ругаться. Он ей – брито, она ему – стрижено. Речку надо было перейти. А мосточек жидковат. Гляди, вот-вот развалится. Игнат перешел через мосток первым. И с того берега ей кричит:

– Смотри, на мостке не трясись. Неровен час развалится, в речку угодишь.

А жена как до середины моста дошла – и ну раскачиваться да прядать. Мост и развалился. Жена камнем на дно. Игнат в чем был за ней сиганул. Течение быстрое, относит. Нырял, нырял, все без толку. Вылез на берег, кручинится. И пошел к тому месту, где происшествие случилось. Идет и говорит в сердцах:

– Говорил я тебе, дура, брито – значит, брито.

Слышит, а из-за кустов ему в ответ:

– Говорила я тебе – стрижено.

Глядь, а жена его жива-здорова у кустов стоит, подол отжимает. Невдомек было Игнату, что его жена против течения выплывет. Разозлился казак, аж затрясся весь.

– Ах ты, такая-сякая! Чтоб ты пропала!

Смотрит: нет жены. Куда девалась? Походил-походил вокруг да около, под каждый кустик заглянул. Нет жены, пропала. Горевать не стал. На сердце столько уж накипело. Не горюется. Пошел казак домой. Соседям говорит:

– Пропала жена. Нету. Может, утонула, а може, сквозь землю провалилась. Не знаю.

День прошел, другой. Совестно стало казаку. Как-никак, а все ж жена. Оседлал лошадь. Приехал к тому месту, где с его женой такие чудеса произошли. Видит: на том месте, где жена стояла, деревце выросло. Приклонился он к нему. Загоревал.

– Говорил я тебе, брито – значит, брито, не послушалась.

А дерево ему в ответ жениным голосом:

– Говорила я тебе, что стрижено, значит, стрижено.

Схватил казак в сердцах деревце, как травиночку, из земли выдернул с корнем, бросил. И поехал домой. И не заметил, как его лошадь пару листочков с деревца прихватила. Дома расседлал лошадь. И говорит:

– В кого она у меня такая своенравная уродилась. Говорил же я ей, так нет.

А лошадь ему жениным голосом:

– Стр-р-рижено.

У казака от этого слова земля кругом пошла. Отдышался немного. Взял лошадь за узду и в табун отвел. Пастухам наказал, чтоб глаз с нее не спускали.

– Я, – говорит, – пока пешки похожу.

На следующий день табунщик шкуру лошади казаку приносит.

– Вот, возьми, – говорит, – С яру твоя лошадь сиганула. Не досмотрели.

И ждет, когда Игнат ругаться начнет. А Игнат шкуру принял, слова в укор не уронил. Только облегченно вздохнул. Зашел в курень, бросил шкуру на пол и прилег отдохнуть. Ну, думает, все, конец потехе. По-моему вышло. Если брито – это не стрижено. А шкура ему вдруг жениным голосом:

– А стрижено – это не брито.

Вскочил Игнат как ошпаренный.

– Все равно, – кричит, – я тебя доконаю. Потому что ты у меня, как кость, поперек горла стоишь.

А шкура заладила:

– Стрижено! Стрижено! Стрижено!

Схватил Игнат шкуру, в печку сунул. Огонь раздул. Соломки подбросил. Запылала шкура. В один миг сгорела. Ночью заснул Игнат мертвецким сном. Сквозь сон слышит: кто-то шепчет ему: «Стрижено, стрижено». Думает, чудится ему. Однако сон как рукой сняло. Прислушался. А из печки голос женин шепчет:

– Стрижено…

Догадался Игнат. Зола ему такие поганые слова нашептывает. Смутило казака. Вскочил. Золу из печки выгреб. Печку по кирпичику разметал да за базы выбросил. Взял Игнат мешок с золой. Вышел на улицу. Рассветать начало. Куда бы, думает, эту поганую золу выбросить? Ходил-ходил. Яму нашел. Бросил туда камень. Дна нету. Самое-то то, думает. Отсюда тебе, дорогая женушка, никак меня не достать. И бросил туда мешок. Как камень с души снял.

Домой вернулся довольный. Отоспался. Отъелся. Вроде бы жизнью довольным надо быть. Так нет, какая-то на сердце маета. Сник казак. Телом опал. Усы отвисли. «Промашка у меня в этой жизни вышла, – думает. – Пойду в яму сам брошусь. Все равно без нее не житье».

Подошел к яме. Пригорюнился.

– Соловушка, – говорит, – ты моя певучая, не слыхать мне более твово голосочка.

Только было собрался, слышит – гул в яме стоит. Крики. То ли кто плачет, то ли кричит не своим голосом. Выскакивает из ямы черт. Шерсть клочьями, хвост поджат. Плачет, слезы размазывает.

– Забери свою жену, – говорит. – Нет нам житья в нашей преисподней. Ад кромешный. Мы тебе впридачу золота дадим. Сколько хочешь.

Обрадовался казак.

– Не надо мне золота, отдайте мне мою женушку. Так мне без нее пусто на сердце!

Глядь – стоит перед ним жена. Жива-здорова. И говорит:

– Стрижено.

А казак головой кивает: ага, мол, стрижено. Сам руки к ней тянет. Норовит обнять. А та не дается.

– Ну, если, – говорит, – стрижено, тогда брито.

Казак опять соглашается.

– Брито.

Жена руками машет.

– Мне, – говорит, – с чертями интересней жилось.

Еле-еле казак уговорил ее домой вернуться. Зажили они с тех пор припеваючи. Захочет казак, к примеру, щец, шумит жене:

– Свари мне каши.

Она ему щей наварит. Захочет блинцов с каймаком. Шумит ей:

– Хочу щей.

Глядь, а блинцы с каймаком уже на столе. Не жизнь, а сплошное удовольствие. Раздобрел казак. Грудь колесом. Усы торчком. Смотрит соколом. Соседи завидуют – до чего же ладно живут.

Вот как-то раз приехал к ним с соседнего хутора свояк. Еле на ногах держится. Посмотришь на него – подумаешь, в гроб краше кладут.

Пока лошадей распрягали, Игнат у него интересуется:

– Никак, кум, на тебе черти воду возили?

Вздохнул свояк и в ответ:

– Угадал. Завелась в нашем хуторе нечисть, ни днем ни ночью покоя не дает.

Подумал Игнат. Ус потеребил. И говорит:

– Этому горю только жена моя поможет. Счас, – говорит, я с ней словом обмолвлюсь, только в разговор не влипай. Жена, – кричит, – кум приехал, в гости зовет, да мне что-то не больно хочется.

А та в ответ:

– Еще чего! Надо поехать, если зовет. Не чужие-ть.

– Ладно, – соглашается Игнат, – тогда я один поеду. А ты останешься. За хозяйством присмотришь.

– Еще чего. Вместе поедем. За хозяйством соседка присмотрит.

Слушает кум, удивляется.

Собрались они. Принарядились. И чин чином в гости покатили. Только в хутор заехали, как увидели черти жену Игната, и ну деру кто куда. Народ на улицу вышел. За спасенье Игната благодарят. А тот слушает, усмехается да помалкивает. Женушку свою обнимает. Смотрит не насмотрится. Хороша жинка! А вам по нраву?

Сестрица Аленушка и братец Иванушка

Жили в одной деревне брат да сестра. Его звали Иванушкой, а ее – Аленушкой. Родители их померли, и остались они одни-одинешеньки на всем белом свете.

Иванушка еще малой был, а Аленушка невестилась. Хозяйство их разрушилось, дом в упадок пришел. Ходила Аленушка по богатеям, работу черную сполняла, тем они с братом пропитание имели.

Работала Аленушка от зари до темна, а по ночам горевала. Не просыхала ее подушка от слез. Хоть бы засватал кто. И за корявого согласна б пойти. Може с братом облегчение выйдет. Да кому она такая нужна – сиротинушка разнесчастная, похоже на то: закулюкает она на всю жизнь.

Как-то встала Аленушка с постели среди ночи, решила судьбу свою узнать, на суженого-ряженого погадать. Первым делом иконы к стене ликом поворотила, потом крест с себя сняла и под пятку в носок положила. Вот как отчаяние ее забрало, если такой страшный грех на душу взяла! Далее что? Поставила Аленушка на стол зеркало, две свечи зажгла, налила в чашку воды, положила туда матерно обручальное колечко.

– Суженый-ряженый, появись-покажись!

Сказала она так, и дрожка по ней пробежала. Ждет. Терпенья набралась. Долго так сидела за столом. Потемнело зеркало. Видит Аленушка, в колечке всадник скачет. Пыль по дороге клубится, не разобрать, какой ее суженый из себя: старый или молодой, красивый или корявый…

Вдруг чувствует Аленушка, вроде ее кто-то по щеке пощекотал, как все одно травинкой провел. Испугалась она. Из-за стола вскочила. Стоит перед ней парень, ростом может и неболыпенький, а так ладный. Чернявый да чупистый такой. Брови да ресницы густюшши-густюшши. Рубашка на нем черная, воротничок отвороченный, а там подклад белый. Теперича, пинжак был на нем, карманы – все чин чином.

– Не меня ли, сударыня, выглядываете? – спрашивает парень.

Растерялась Аленушка, слова вымолвить не может.

– Это я провел ниткой по вашей щеке, имея в виду провести время с вами в уединении. Вы согласны на мое предложение?

Аленушка кивает головой, согласна, мол, чего уж тут. Присели за стол напротив друг дружки.