Владимир Набоков - Трагедия господина Морна

• Название: Трагедия господина Морна
• Автор: Владимир Набоков
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91181-768-8

Единственный раз «Трагедия» с ее прозаическим изложением была напечатана в журнале «Звезда» (1997. № 4) по тексту, подготовленному к публикации Сереной Витале и Эллендеей Проффер. Печатается по светокопии машинописного текста, имеющего несколько рукописных вставок и исправлений, и рукописному беловику, хранящихся в архиве Набокова, с учетом журнального текста.

---

(слуге)

Поставь сюда.
На, выпей, Ганус.

ГАНУС:

Не хочу.

ТРЕМЕНС:

Как знаешь.
Не откажитесь, судари мои,
прошу.

МОРН:

Спасибо. Но скажите, Тременс,
с каких же пор писать вы перестали?

ТРЕМЕНС:

С тех пор, как овдовел.

МОРН:

И вас теперь
не тянет вновь просунуть палец в пройму
палитры?

ТРЕМЕНС:

Слушайте, мы собрались,
чтоб смерть решать, — вопрос отменно важный;
не к месту здесь цветные разговоры.
Поговорим о смерти. Вы смеетесь?
Тем лучше; но поговорим о смерти.
Что — упоенье смерти? Это — боль,
как молния. Душа подобна зубу,
и душу Бог выкручивает — хрясь! —
и кончено… Что дальше? Тошнота
немыслимая и потом — зиянье,
спирали сумасшествия — и чувство
кружащегося живчика, — и тьма,
тьма, — гробовая бархатная бездна,
а в бездне…

ЭДМИН:

Перестаньте! Это хуже,
чем о плохой картине рассуждать!
Вот. Наконец-то.

Слуга вводит Дандилио.

ДАНДИЛИО:

Добрый вечер! Ух,
как жарко тут! А мы давненько, Тременс,
не виделись — отшельником живете.
Я изумлен был вашим приглашеньем:
мудрец-де приглашает мотылька.
Для Эллы — вот — коробка глянцевитых
засахаренных слив — она их любит.
Морн, здравствуйте! Эдмин, вы дурно спите
бледны, как ландыш… Ба! Неужто — Ганус?
Ведь мы знакомы были. Это — тайна,
не правда ли, что вы к нам воротились?
Когда вечор мы с вами… как узнал я?
Да по клейму, по синей цифре — тут —
повыше кисти: заломили руки,
и цифра обнажилась. Я приметил
и, помнится, сказал, что в Дездемоне…

ТРЕМЕНС:

Вот вам вино, печенья… Скоро Элла
вернется… Видите, живу я тихо,
но весело. И мне налейте. Кстати,
тут вышел спор: вот эти господа
решить хотят, кому из них платить
за ужин… в честь одной плясуньи модной.
Вот если б вы…

ДАНДИЛИО:

Конечно! Заплачу
с охотою!

ТРЕМЕНС:

Нет, нет, не то… Сожмите
платок и выпустите два конца, —
один с узлом…

МОРН:

…невидимым, конечно.
Ведь он дитя, — все объясняй ему!
Вы помните, беспечный одуванчик,
я ночью раз на уличный фонарь
вас посадил: просвечивал седой
ваш хохолок, и вы цилиндр мохнатый
старались нахлобучить на луну
и чмокали так радостно…

ДАНДИЛИО:

И после
в цилиндре пахло молоком. Шутник,
прощаю вам!

ГАНУС:

Скорей же… вас просили…
ведь надо кончить…

ДАНДИЛИО:

Полно, полно, друже,
терпенье… Вот платок мой. Не платок,
а знамя разноцветное. Простите.
Спиною стану к обществу… Готово!

ТРЕМЕНС:

Платить тому, кто вырвет узел. Ганус,
тяни…

ГАНУС:

Пустой!

МОРН:

Вам, как всегда, везет…

ГАНУС:

Я не могу… что сделал я!.. не надо…

ТРЕМЕНС:

Сжал голову, бормочет… Ведь не ты —
он проиграл!

ДАНДИЛИО:

Позвольте, что такое…
ошибся я… узла и вовсе нет,
не завязал, смотрите, вот так чудо!

ЭДМИН:

Судьба, судьба, судьба решила так!..
Послушайтесь судьбы! Так и выходит!
Прошу вас — я прошу вас — помиритесь!
Все хорошо!..

ДАНДИЛИО:

(нюхает <табак>)

…И я плачу за ужин.

ТРЕМЕНС:

Знаток картин волнуется… Довольно
с судьбой шутить: давай сюда платок!

ДАНДИЛИО:

Как так — давай? Он нужен мне — чихаю,
он в табаке, он сыроват; к тому же
простужен я.

ТРЕМЕНС:

Э, проще мы устроим!
Вот — с картами…

ГАНУС:

(бормочет)

Я не могу…

ТРЕМЕНС:

Скорей,
какая масть?

МОРН:

Ну что же, я люблю
цвет алый — жизнь, и розы, и рассветы..

ТРЕМЕНС:

Показываю! Ганус, стой! вот глупый —
бух в обморок!..

ДАНДИЛИО:

Держите, ух, тяжелый!
Держите, Тременс, — кости у меня
стеклянные. А, вот — очнулся.

ГАНУС:

Боже,
прости меня…

ДАНДИЛИО:

Пойдем, пойдем… приляжем…

(Уводит его в спальню.)

МОРН:

Он рокового повторенья счастья
не вынес. Так. Восьмерка треф. Отлично.

(К Эдмину.)

Бледнеешь, друг? Зачем? Чтоб выделять
отчетливее черный силуэт
моей судьбы? Отчаянье подчас —
тончайший живописец… Я готов.
Где пистолет?

ТРЕМЕНС:

Пожалуйста, не здесь.
Я не люблю, чтоб в доме у меня
сорили.

МОРН:

Да, вы правы. Спите крепко,
почтенный Тременс. Дом мой выше. Выстрел
звучнее в нем расплещется, и завтра
заря взойдет без моего участья{18}.
Пойдем, Эдмин. Я буду ночевать
у Цезаря.

Морн и Эдмин, первый поддерживая второго, уходят.

ТРЕМЕНС:

(один)

Спасибо… Мой озноб
текучею сменился теплотою…
Как хороши — предсмертная усмешка
и отсвет гибели в глазах! Бодрится,
играет он… До самого актера
мне дела нет, но — странно — вот опять
сдается мне, что слышу голос этот
не в первый раз: так — вспомнится напев,
а слов к нему не вспомнишь; может статься
их вовсе нет; одно движенье мысли —
и сам напев растаял… Я доволен
сегодняшним разнообразным действом,
личинами неведомого. Так!
Доволен я — и ощущаю в жилах
живую томность, оттепель, капели…
Так! Вылезай, бубновая пятерка,
из рукава! Не знаю, как случилось,
но, жалости мгновенной повинуясь,
я подменил ту карту, что схватил —
малиновые ромбы — той, другой,
что показал. Раз-два! Восьмерка треф! —
пожалуйте! — и выглянула смерть
из траурного клевера на Морна!
Пока глупцы о розах говорят —
мазком ладони, перелетом пальцев
так быстрая свершается судьба.
Но никогда мой Ганус не узнает,
что я схитрил, что выпала ему,
счастливцу, смерть…
Из спальни возвращается Дандилио.

ДАНДИЛИО:

Ушли? А вот проститься
со мной забыли… Эта табакерка —
старинная… Три века табаку
не нюхали: теперь опять он в моде.
Желаете?

ТРЕМЕНС:

Что с Ганусом? Припадок?

ДАНДИЛИО:

Так, пустяки. Приник к постели, что-то
бормочет и выбрасывает руки,
как будто ловит за края одежд
невидимых прохожих.

ТРЕМЕНС:

Пусть, — полезно.
Научится.

ДАНДИЛИО:

Да, всякое зерно
годится в житницу души, вы правы…

ТРЕМЕНС:

Я разумел иначе… А, шаги
моей влюбленной Эллы! Знаю, знаю,
куда она ходила…

Входит Элла.

ЭЛЛА:

Дандилио!

ДАНДИЛИО:

Что, милая, что, легкая моя?..

ЭЛЛА:

Остались щепки… щепки!.. Он… Клиян…
О, Господи… Не трогайте! Оставьте…
Я — липкая… Я вся холодной болью
пропитана. Ложь! Ложь! Не может быть,
чтоб это вот звалось блаженством. Смерть,
а не блаженство! Гробовою крышкой
задели душу… прищемили… больно…

ТРЕМЕНС:

То — кровь моя. Пускай она поплачет.

ДАНДИЛИО:

Ну вот… Ну вот… Дай отодвину локон…
Жемчужины и розы на щеках,
блеск, волосы, росистые от снегу…
Ты — глупая. Все хорошо. Играя,
ребенок поцарапался — и плачет.
Жизнь обежит, шумя летучим платьем,
все комнаты, как молодая мать,
падет перед ребенком на колени,
царапинку со смехом поцелует…

Занавес