А. Веста - Доля ангелов

• Название: Доля ангелов
• Автор: А. Веста
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-0109

Хозяин роскошной яхты «Мертвая голова» на спор отправился по ночной воде к маяку. Утром яхту обнаружили пустой… Наследником богатства исчезнувшего бизнесмена становится его брат — сочинитель детективов Арсений Варрава. Он молод, нелюдим и не верит в священные мифы. Но в его руках оказываются две странные вещицы — дневник знаменитого гипнотизера и старинный перстень с рубином.

По преданию, перстень Чингисхана, верный знак Бога Войны, столетиями хранился в монастырях Тибета. Во времена Гражданской войны этот перстень был талисманом начальника легендарной Азиатской дивизии барона Унгерна, обладавшего сверхъестественным даром повелевать, вершить судьбы людей и государств.

А попавший в руки писателя дневник повествует о зловещих черных мессах, проходивших в послевоенной Москве, участниками которых становились сталинские сановники…

И вот уже сам Арсений невольно вовлечен в череду мистических событий, а по его следу идут агенты тайной секты, под названием «Лисицы Чингисхана»…

---

«Ба! Вот это номер! Все модели Маркела в первые же часы знакомства позировали на фоне белой простыни, а тут невеста! Крепко же эта птичка зацепила!»

— Тогда скажи, ты любишь кого-нибудь?

— Любовь — что-то вроде добровольного рабства: боязнь потерять… Острая боль от уходящего времени… Животная жажда и бред ревности. Страстная игра, жестокий танец на лезвии ножа. Любовь — одна из самых глубоких и страшных ловушек природы. Я не хочу никого любить, — Маша вынула рюмку из моих рук и выплеснула в раковину. — Если хочешь остаться человеком, больше не пей!

— Маша… Подожди, помоги… Мне не за что зацепиться, я сдохну к утру, — я обнял ее мягко податливую, теплую и задохнулся.

— Не надо… — она сделала робкое, неверное движение, как рвущаяся вверх птица. Полотенце скатилось на пол.

Она была, как певучая лоза, тонкая, упругая. Вседозволенность сна, последнее жгучая просьба обреченного на казнь… Я целовал ее торопливо и яростно, сжигая за собой мосты и остатками сознания уже предчувствуя, что этот миг краткого истеричного счастья скоро пройдет и я не смогу удержать ее ни силой, ни колдовством, ни сказками о Чингисхане…

— Маша, я люблю тебя. Я никому никогда не говорил этих слов! Будь со мной. К черту все планы, расчеты! Я помню тебя в прошлых жизнях, мы никогда не были вместе и впервые очутились так близко… Оставь мне хоть надежду…

— Нет!

Маша вырвалась и подобрала с пола полотенце.

— Ну, хоть раз ты можешь ответить любовью на любовь? Маша, Машенька! Слышишь, как бежит время, как ветер обжигает лицо? Мы здесь с тобой на один короткий миг!

— Ты выбрал неудачный объект, Арсений. Я не понимаю, что такое любовь: это когда не хватает ночи и днем закрывают занавески?

Она вновь была иронична и холодна. Взбешенный ее отказом, я сек ее огненным дождем, распаляясь от собственного красноречия:

— Нет, ты не Маша, не Мария… Ты — железная Кали! Богиня Смерти, танцующая в ожерелье из черепов на трупе поверженного мужчины. Ты не знаешь любви, но ты хорошо знаешь, что такое любить за деньги. Твой жуткий танец — это судороги небытия. Когда девушки продают свои поцелуи, когда женщина не отличает героя от обезьяны — империи разлагаются и гибнут, как после моровой язвы. Тогда в женском сердце, рожденном дарить жизнь и миловать, воцаряется Кали! Холодная и продажная, она главенствует в вашем мире, мире преуспевающих убийц!

Маша стояла, закрыв лицо ладонями, стойко принимая град моих отточенных стрел, наконец я выговорился.

— Я, наверное, в чем-то виновата перед тобой, — Маша погладила меня по волосам, как капризного ребенка. — Ты рисковал за меня, возможно даже спас, но я не могу…

Она замялась.

— Ладно, проехали…

Я был не достоин ее любви. Я не сделал ничего, чтобы ее мерцающие зрачки хоть раз посмотрели на меня с восхищением и тягой. Да и могло ли быть иначе? Истинный мужчина добывает блага земные и стяжает небесные. Аскета украшает сияние святости. Ученого — рывок в незнаемое. Строителя — возведенные города. Мужественного вояку — богатая добыча, меха и ожерелья, которые он бросает к ногам любимой. Но есть и высший тип мужества — солнечный герой Персей. На его золотом щите — голова Медузы Горгоны. Эта голова со змеями вместо шевелюры означает побежденное и скованное зло. В мифах Персей, как и Аполлон, назван Гиперборейским, так свет Севера побеждает темную магию Юга. Но Маше это вряд ли будет понятно, до тех пор пока я не явлюсь к ней в кованой броне солнечного героя с перстнем-амулетом и головой ведьмы на золотом щите.

Озлобленный и одинокий я до рассвета читал воспоминания Тайбеле, надеясь распутать клубок, в который был завернут алый «рубин воли».

* * *

«…Настя вбежала ко мне в гримерку, задыхаясь от бега. Повалив меня на кушетку, она поцеловала в шею, в глаза, в щеки:

— Война… Война закончилась… Закончилась!

Мы почти физически ощущали Победу, как солнце и весну. Мы ликовали, как сумасшедшие полярники, пережившие суровый ледовый поход. Любовь и обжигающая юность вошли в мое сердце вместе с солнцем Победы. За эти годы Настя выросла в ослепительную девушку, уже знающую о своей прелести.

— Знаешь, когда вылетаешь вот так, — она раскидывала руки и прогибалась в поясе, — барабаны гремят и сотни глаз смотрят только на меня, на меня одну, то уже не страшно сорваться и умереть. Это и есть настоящая жизнь!

Я любил смотреть, как, пьянея от внимания публики, она отвешивает последний поклон, мне нравилось в ней все: и голубой с блестками костюм с короткой юбочкой, и наивные русые кудри, и веснушки на плечах, и озорная мальчишечья улыбка. В этой улыбке заключалось все мое счастье.

В 1946-м цирк вернулся в Москву. Город гудел, как оживший весенний улей, на стройках гремели копровые бабы. Повсюду играли духовые оркестры, тарахтели уличные репродукторы, рапортуя о новых стройках и достижениях. Наши выступления развлекали уставших от невзгод людей, соскучившихся по карнавальному блеску. Мы выступали на сценах уцелевших клубов, в детских домах и летних театрах, но уже к осени была сооружена крепкая арена из сосновых досок, крытых трофейными коврами. Нам выдали множество немецкого реквизита, нарядных платьев, фраков и кружевных манишек. У нас появился настоящий оркестр с барабанами и скрипками лучших европейских мастеров. Несколько цирковых лошадей вернулись с военных дорог, и Ральф Кинг возобновил свой конный аттракцион. Уже не было прежних скакунов с шеями, выгнутыми дугой и алыми плюмажами. Фронтовые лошади понуро бежали по кругу и шарахались от аплодисментов. Их шкуры были покрыты мозолями и шрамами, а разбитые копыта вздымали вихрь опилок. Но вместе с ними вернулся волнующий запах цирковой конюшни, самый любимый и памятный для меня из всех запахов мира. Директор вновь заказал реквизит для космического аттракциона Насти. Близился Новый 1947 год, радостно-мирный, с елками, блестящей канителью и маскарадами. Перед вечерним представлением мы с Настей катались на коньках в парке имени Горького под бесконечный „Вальс Цветов“. Я сжимал ее руку в сырой, покрытой снежным жемчугом варежке. Внезапный удар сбил и разметал нас по обеим сторонам ледяной дорожки. Я выбил коленную чашечку и не мог подняться. Конькобежец, сбивший нас, галантно подал руку Насте, после помог подняться мне. Я едва узнал Юшку Бровкина, так он вырос и раздался в плечах. Над его верхней губой темнел смуглый пушок. Ореховые глаза сияли радостью. Оказалось, что Бровкины давно перебрались в Москву. Юшка был старше меня всего на два года, но уже щеголял в ладно подогнанной форме офицера госбезопасности.

Я валялся с больным коленом, а он водил Анастасию в „Ударник“ на вечерний сеанс, угощал мороженым и покупал цветы.

Ночью, в канун Нового Года меня разбудил поздний звонок. Заикающийся от страха Шулята велел срочно явиться в дирекцию. Через полчаса помятые и перепуганные циркачи уже грузились в крытый грузовик с реквизитом. О том, что нам предстоит выступать перед Вождем на его даче в Кунцево, мы догадались лишь в последнюю минуту. Среди популярных жанров у Сталина были явные антипатии. Если цирк он просто не любил, то цыганские танцы и пение были под запретом, а эстрадный юмор таился на задворках в основном из-за национальности юмористов. „Не каждый юморист — еврей, но каждый еврей — юморист“, — шутили эстрадники. Практичный Сталин презирал все бродячее, глумливое, нарочито яркое, таящее подвох и риск.

Мне было приказано показать феномен угадывания, Насте — вызывающе красивый танец с алым знаменем.

— Нас всех расстреляют, — обреченно шептала циркачка, едва мы выехали на правительственную трассу. — После того как мы покажем цирк, нас всех зароют в лесу.

Во время представлений эта милая полноватая брюнетка жонглировала ногами, подбрасывая золоченые чурбачки, последнее время их сменило бутафорское „березовое полено“ и гигантские болты, на которые она во время выступления накручивала гайки.

— Прекратить панику! Вы покажете все, на что вы способны. Страна во враждебном окружении, поэтому не болтать и сохранять бдительность. — приказал Шулята.

По странной случайности, а, может быть, по особому заказу, но в ту ночь Шулята выбрал самых молодых циркачей. Проехав полтора десятка километров по правительственному шоссе, машина притормозила у шлагбаума и свернула налево, в свете фар замелькали молодые ели. В коридоре домика охраны, похожем на длинный пропускной пункт, мы встретили выходящих на волю грузинских певцов и немного успокоились. Потный, пахнущий алкоголем Власик приказал обыскать парней, девушек пропустили без досмотра.

В холле висела большая карта, в простенке, подсвеченная лампами, стыла посмертная маска Ленина. Из дальней комнаты доносился шум попойки.

— Мне надо в туалет, — обреченно прошептал жонглер.