Сергей Смирнов - Фантастика-1971

• Название: Фантастика-1971
• Автор: Сергей Смирнов
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ “МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ”
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1971

В сборник вошли произведения С. Смирнова, С. Павлова, Р. Подольного, В. Журавлевой, К. Булычева, С. Жемайтиса, И. Варшавского, В. Крлупаева, Г. Альтова, В. Ревича, С. Арутюнова, Ю. Эстрина, Б. Ляпунова.

---

— Пусть сначала физики скажут, возможно ли такое, — мягко продолжал Главный, — а уж потом опубликуем. (Я не мог слова вымолвить.) Ну ладно, ладно, нельзя же так волноваться, Рюрик Андреевич, вот ведь беда. — Главный встревожился, вскочил, стал хлопать меня по плечу, подал воды. — Ладно, не будем ничего предрешать, пошлите кому-нибудь на рецензию, только покрупнее кому-нибудь, самое малое — члену-корреспонденту академии.

* * *

Прошел месяц. Каждое утро я в одиннадцать часов являлся в комнату, где сидела заведующая отделом писем. Она привычно легко краснела, опускала глаза и чуть заметно качала головой. Прошло два месяца. Заведующая подвигала ко мне и стопки и груды писем и рукописей, но среди них не было конверта с обратным адресом члена-корреспондента АН СССР Лукьянова.

А когда письмо наконец пришло, на конверте был обратный адрес института, где работал член-корреспондент — адрес института, а не домашний, на самом же листе не было даже подписи члена-корреспондента. Какой-то кандидат физико-математических наук извещал редакцию журнала, что его неприятно удивило поступление на визу рукописи под претенциозным названием «Золото Ньютона». Неужели редакция нуждается в рецензенте, чтобы узнать, что алхимия — лженаука? И тем более странно, что таким рецензентом редакция избрала столь уважаемого, авторитетного и, простите, занятого человека, как член-корреспондент Лукьянов Н.П. По его поручению и составил данный ответ младший научный сотрудник Адацкий.

Я сам положил это письмо на стол к главному редактору и стал ждать его реакции.

А главный редактор был все-таки куда тоньше, чем я думал.

Я-то ожидал многократного повторения фразы «что я вам говорил».

Но он, видимо, понял, как близко я принял к сердцу «Золото Ньютона». Главный пробежал глазами этот десяток строчек, вскинул брови при виде подписи, задумался на секунду и сказал:

— А! Пошлите еще к кому-нибудь, не стесняйтесь. Рецензию мы оплатим. А теперь о деле: историк Панин сумел выдвинуть новую гипотезу о происхождении русского рубля. Тоже золото, Рюрик Андреевич.

— Да нет, серебро, Александр Васильевич. Русский рубль был серебряным.

— Ну вот видите, все по пословице: слово — серебро, молчание — золото.

— Тогда уж так: слово о серебре, молчание о золоте.

— Опять-таки неплохо, — отозвался он.

Мы посидели молча. Потом я встал и вышел. Сначала из кабинета Главного, потом из редакции. На улице стоял тот самый типичный апрельский день, с каким классики до смерти любили сравнивать женское сердце, мужскую верность и настроение любых людей, без различия пола.

По небу тянулись тучи, оставлявшие, однако, достаточно места и для солнца, и для солидных проталин голубого неба. Лужи на асфальте обращались с солнцем по-хозяйски, но были слишком мелкими, чтоб спрятать его. Я шел по этим лужам, и за моими ботинками тянулся низкий шлейф брызг (я знал это и не оглядываясь).

Что-то я стал слишком близко принимать к сердцу обычные рабочие неприятности журналистов.

Итак, что можно и нужно было сделать с золотом Ньютона? Ну, конечно, послать еще нескольким рецензентам. Лучше, разумеется, не послать, а отвезти, чтобы можно было как-то обговорить формулировки. Чтобы кто-нибудь из них единым росчерком пера не забросил это золото на дно самого глубокого колодца в мире.

Можно еще организовать обсуждение репортажа. Прийти с ним к физикам или историкам… Нет, не «или», а «и», обязательно к тем и другим. Или — собрать тех и других вместе в редакции. Очередной круглый стол, которые так любит Главный. Но этого круглого стола в редакции он не допустит. А если и допустит, то в печать не пропустит. В лучшем, самом лучшем случае пойдет сам репортаж с коротким комментарием. Значит, десяток страниц на машинке. А ради этого придется собирать совещание, слать бесконечные письма, ездить к десятку-другому людей, просить, уговаривать… Ну нет! Игра не стоит свеч.

Хватит быть фантазером. Сенсация ударила рядом, как молния, и ушла в землю. Да здравствует повседневность! И все-таки…

* * *

Ступеньки у дверей были широкие, каменные, сами двери тяжелые, и пускали в них только по пропускам. Потолки в здании были высокие, стены у коридоров — темные, такие темные, что электрическому свету было не под силу сделать светлее хотя бы воздух между стенами; а сами коридоры были такими длинными, столько у них было поворотов, что, даже получив предварительно подробнейшую инструкцию и план пути, я путался и расспрашивал встречных о дороге.

В конце ее меня ждал кабинет с многозначным номером, в кабинете — человек с многозначительным выражением строгого молодого лица.

— Ядерные силы, — сурово говорил мне молодой человек с многозначительным лицом, — не зависят от среды, в которой находятся ядра. Фотонно-гравитонные превращения, — говорил он, — убыстряются в магнитном поле. Следует ли из этого, — говорил он, — что можно всерьез рассматривать это явление как своего рода катализ? По-видимому, да. Вправе ли мы распространять представление о возможности квазикаталитических явлений на ядерные превращения? Если подойти к этому вопросу достаточно широко, прямого запрета на такое представление установить нельзя, хотя конкретные случаи подобного атомного квазикатализа нам неизвестны. (Это «квази» он выговаривал с особым удовольствием.) Вы спрашиваете, что именно могло бы выступить тут в роли катализатора? Очевидно, только — поле. Известные нам гравитационные, магнитные, электростатические и иные поля такого действия не оказывают. Говоря точнее, такого действия еще не наблюдалось. Остается мечтать о некоем новом гипотетическом поле икс — или о полях известной нам природы, но небывалой мощности… или в неизвестных нам комбинациях. Но только мечтать. Такую гипотезу я бы сегодня не решился даже назвать научной.

У него выпуклый лоб мыслителя, победоносно наступающий на шевелюру. У него узкие скулы.

Подо лбом и над скулами — глаза. Немного сонные, потому что думает он сейчас не о том, о чем говорит.

…Илья Трушин — величайший специалист по мельчайшим массам и зарядам. Рядом с телами, которые он клал на весы, пылинка выглядела небольшой планетой.

Он был тем человеком, который мне нужен.

Я, наверно, еще напишу статью о его последней работе. Хорошей работе. Он докладывал о ней в Дубне и Оксфорде. Академики приводят в его лабораторию иностранных гостей — похвастаться.

Он обитатель современного Олимпа. То, что он делает, остается.

То, что делаю я, превращается.

Вещи — в слова. И так далее.

Со мной ему скучно. Особенно сейчас, когда с рассказом о своей работе он наконец покончил, а удовлетворение пустого журналистского любопытства, ей-же-ей, в его функции не входит.

Хорошо же!

— Вы прекрасно излагаете материал последних достижений науки, — говорю я в манере своего собеседника. — Но ваши сведения, к сожалению, неполны. У меня есть основания… веские основания (как я его!) считать, что уже Исаак Ньютон знал способ атомного катализа — виноват, квазикатализа. Потому что он умел получать золото. Насколько я понимаю — из олова. Хотя не исключено, что Ньютон работал с ртутью.

Лицо моего собеседника мгновенно становится значительно менее значительным. И менее сонным. Появившееся на нем выражение я назвал бы Глуповатым, если бы это слово могло подойти хоть к одной черте его респектабельного облика.

Поток ленивых безличных фраз оборвался.

— Мура, конечно! — сказал он. — Но придумано прилично. Сами думали?

— Вместе с Ньютоном!

— А может, это еще какой-нибудь древний грек изобрел? Пифагор там? Или, еще лучше, Антей? Перед тем как его поколотил Геракл?

Он шутит. Но злится. Что же, я его понимаю. Мне тоже надоели сообщения о том, что древние афиняне делали вычислительные машины, а в древней Финикии был беспроволочный телеграф.

— Да нет, — отвечаю я кротко. — Ньютон. Англичанин. Жил в семнадцатом-восемнадцатом веках. Точнее, с 1643 по 1727 год. Изобрел…

— Да знаю я, что он изобрел. И что открыл, тоже знаю.

— Так не все же, сами видите, вы о нем знаете.

— Видите ли, я как-то не люблю розыгрышей.

— Это не розыгрыш. Читайте, — я вынул из портфеля и положил перед ним перевод исповеди Алиотаса. Это была моя последняя копия, седьмая с машинки, текст был бледен, местами слеп, и двадцативосьмилетний профессор время от времени морщился, разбирая буквы. Потом с хрустом вытянул под столом длинные ноги, откинулся на спинку кресла, секунду подумал: — Вы видели подлинник?

— Да.

— Перевод заверен?

— Да.

— Что говорят эксперты?

— Это действительно восемнадцатый век, это действительно старик, он действительно много путешествовал.

— Тогда остается только признать, что с восемнадцатого века в искусстве вранья прогресса не было. Предки тоже врать умели, и не хуже нас.