Лариса Кондрашова - Умница, красавица

• Название: Умница, красавица
• Автор: Лариса Кондрашова
• Издательство: АСТ Москва
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-059706-2

В наше время никто не бросается под поезд от любви… Но ведь у каждого свой личный поезд, правда? В наше время никого не шокирует развод… если он чужой. В наше время никого не волнует измена. А если это НАМ изменили?

История современной Анны Карениной, нашей близкой знакомой, умницы и красавицы, читается на одном дыхании, волнует и заставляет подумать о своем, личном, а присущая автору ирония делает ее не только увлекательной, но и трогательно-смешной.

Соня Головина – счастливица. У нее есть все, трудно даже перечислить, сколько у нее всего есть, и все на удивление замечательно: и муж, и любовник, и свекровь, и положение в обществе, и работа в Эрмитаже, и обеспеченность – она даже забывает получать зарплату. Соню Головину любят двое: ректор петербургской академии и московский пластический хирург. Все трое – современные люди, так почему же классический любовный треугольник приводит Соню Головину туда же, куда привел Анну Каренину?

---

Мужской тушканчик Владик тоже смотрел рассеянно, а в общем тушканчики были так похожи друг на друга, словно они не муж с женой, а две тургеневские барышни, одна более женственная, другая более мужественная, – ручки, ножки, шейки, меланхолический вид. Только Владик был без войлочных украшений.

Девочка Ася, напротив, нисколько не была похожа на тушканчика, девочка как девочка, вполне крепкая, между джинсами и свитерком полоска голого тела с детским жирком на талии. Необаятельная девочка, никакая, рядом с красавцем Сережкой даже обидно никакая.

– Игорь, поставь мне Наймана, – попросила Мариночка, – обожаю минималистов, особенно Наймана, особенно его музыку для Гринуэя, особенно тему смерти…

Тихо звучал Найман, огоньки свечей метались по старинному серебру. От бабушки Игоря: полный сервиз, пузатый кофейник, молочник, сахарница – русский модерн, от бабушки Ариши: Франция, XIX век, правда, разрозненные предметы. Свечи не пошлые, без цветочков и зайчиков, в подсвечниках, Франция, XIX век, Аришина бабушка.

– Сегодня мне открылась новая дверь, – сказала Мариночка.

– Куда? – притворилась идиоткой Соня. Ей не понравилось, что Князев смотрел на Мариночку.

– Мариночка – поэтесса, – ласково объяснил Игорь.

– Поэт, – поправила Мариночка.

– У нее очень оригинальная просодия и ритмика, – вставил Игорь, и Ариша скривилась – она никогда не замечала в нем таких поэтических знаний.

– Как вы относитесь к верлибру? – так напряженно спросила Мариночка Князева, как будто верлибр был ее личный враг.

– Нормально отношусь. Если бы я знал, что такое верлибр, я бы еще лучше к нему относился.

– Мариночка обещала сегодня ночью прочесть свои новые стихи, – сказал Игорь, и Ариша опять скривилась.

– Только после двенадцати, – серьезно уточнила Мариночка, – эти стихи требуют ночи…

Мариночка рассеянно клевала со всех тарелок сразу, кусочек с тарелки Игоря, кусочек с тарелки Ариши, Владик непрерывно хозяйничал: знал, где у Ариши какой сорт чая и кто из какой пьет чашки, и все время что-то поправлял, то скатерть, то чашки, то свечи, и даже колокольчики на Арише поправил, чтобы ровно висели. И оба вели себя так, словно были не случайными тушканчиками, а преподносили себя хозяевам как подарок.

– Мы дружим семьями… каждый день общаемся, – объяснил свое бесцеремонное хозяйничанье Владик. Бывают люди, у которых усики настроены на окружающих, Соня только подумала – что это они? – а Владик уже объяснил. И взгляд у него стал цепкий, твердый.

После двенадцати под свечи и музыку, смотря вдаль с выражением лица «по ту сторону», Мариночка прочитала свои стихи. Стихи были томные, невнятные и нежно-прелестные, как сама Мариночка. Владик ревниво следил за реакцией хозяев. Хозяева вели себя хорошо: Игорь кивал в такт, Ариша замерла с куском шоколадного торта во рту.

Соня жалела девочку Асю: в семье тушканчиков расстановка сил очень удобная – они оба такие талантливые и прекрасные, она вообще гений, а он осуществляет сопровождение ее гениальности и отвечает за практическую часть. А де-вочкино место последнее. К тому же обидно быть такой ничем не примечательной девочкой рядом с Мариночкой с ее просодией и ритмикой.

– А скоро мы все вместе поедем в Грецию, да, Ариша? А потом я хочу во Флоренцию, да, Ариша?

Я непременно должна увидеть башню Пальяцца, именно в мае, не позже…

Игорь и Владик одновременно кивнули – да, непременно.

Владик был театральный актер, театр, в котором он служил, был хорошим, даже очень хорошим, а вот что касается самого Владика, на нем был какой-то легко уловимый флер неудачливости. Уж слишком свободно он сыпал звездными фамилиями, слишком близко дружил со звездами, представавшими в его рассказах совсем уж неразумными глупышами, которые пропали бы без его советов, слишком часто повторял «ну я ему сказал… » и «если бы не я…», слишком упирал на то, что каждому человеку требуется знакомство, протекция, толчок, и слишком мягко, как бы между прочим, завел разговор «о делах».

Если бы Владик не был таким милым и обаятельным, то можно было бы честно признать, что дела его в этом доме сводились исключительно к выпрашиванию: у Игоря – свести его с режиссером сериала, который вскоре запускается, и заодно джип съездить на встречу с режиссером, у Ариши – устроить пробу на ее канале в качестве ведущего, и опять у Игоря – деньги на антрепризу и заодно на издание Мариночкиного сборника. Но Владик именно что БЫЛ милым и обаятельным, и Игорь обещал договориться о встрече, дать джип и подумать об антрепризе и издании сборника, и Ариша мялась-мялась, но не отказала, – в общем, «дела» Владика с Игорем и Аришей шли неплохо.

Мариночка не слушала их, тихо читала сама себе:

Между любовью и любовью распят

Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век…

Напоследок Владик предложил Игорю «дело-верняк», в котором открываются «недетские перспективы» и в которое Игорь мог бы вложить сущую ерунду, а получить «десятки тысяч зеленых», спросил Игоря: «Ты как считаешь?» – и сам себе ответил: «Я-то лично считаю, это верняк…»

Он так старательно-небрежно выговаривал эти свои «верняк» и «тысячи зеленых», что было понятно, что ни с каким «верняком» он в жизни не встречался, никаких десятков тысяч в руках не держал, и тысяч тоже не держал, а петушился от страха и неуверенности перед «недетскими перспективами».

– Ты меня послушай, – сказал Владик, покровительственно хлопнув Игоря по плечу, и когда тот рассеянно кивнул «подумаем…», Владик достал гитару, – оказывается, его гитара хранилась в этом доме.

Владик пел песни на стихи Мариночки, грустные и нежные, и романсы, и совсем старые любимые песни, Мариночка читала стихи, уже не свои, Гумилева и Анненского, и вечер получился ДИВНЫЙ.

Кстати, детей, Сережку и Асю, никто не гнал делать уроки, или спать, или мыть уши. Они не пели песни, не слушали стихи, они сами были как стихи: Сережка смешно держал ее под столом за обе руки, потом Ася, ни на секунду не желая отнимать рук, наклонилась и быстро откусила кусок торта, измазав нос в креме, а Сережка ладонью вытер крем и украдкой прижал испачканную ладонь к губам.

Князев давно уже дремал, изредка встряхиваясь и сонно улыбаясь Соне, а Соня сидела и думала – в этом доме все люди ПРЕЛЕСТЬ. Затем примостила голову между вишневым и яблочным тортом и мгновенно заснула, а спустя полчаса проснулась, как разведчик, совершенно бодрой, и вместе с Князевым отправилась наверх, в Аришину светелку.

Дверь в Аришину спальню была приоткрыта. Соня не поняла, почему Алексей схватил ее за руку и быстро потянул обратно.

Ариша стояла к ним спиной, а Мариночка стягивала с нее платье-комбинезон-шаль, вместе с комбинезоном опускалась вниз и шелестела: «Милая девочка…» – кажется, что-то из Цветаевой… Ариша откинулась назад и застонала, жалобно позвякивая колокольчиками…

—Ариша, как тебе не стыдно! – испуганно прошептала Соня. Ариша не услышала, а Мариночка подняла голову, приложила палец к губам, оплетая Аришу руками, плавно, словно изображала березку на утреннике в детском саду. Соня хотела быстро-быстро убежать, но почему-то не убежала и несколько секунд простояла в дверях, замерев от любопытства.

– Знаешь, Ариша, как говорила Цветаева? – прошелестела Мариночка. – Любить – это значит видеть человека таким, каким его задумал Бог…

При чем тут Бог, удивилась Соня – она была твердо уверена, что он не задумал Аришу лесбиянкой. Почему-то ей казалось, что Ариша ничего не испытывала к томной поэтессе Мариночке и скорее поддалась моде, нежели страсти… или же Ариша просто шалила, а может быть, так много выпила, что решила, что это не томная поэтесса, а мужчина? К примеру, Игорь, или Владик, или еще кто-нибудь из гостей.

– Интересно, правда? – спустя час говорила Соня Князеву, глядя в потолок светелки. – Лесбиянки, эксгибиционисты, садомазохисты, тайные эротоманы, я с ними встречалась только в кино, а ты?

– Я и сам тайный эротоман и еще садомазохист… Спи, моя хорошая, а то привяжу тебя веревкой, будешь знать… – Князев еле ворочал языком от усталости, – я поставил будильник на восемь…

– Как красиво – свечи, музыка, стихи, лесбийская любовь… Декаданс… – сама себе задумчиво сказала Соня, устраиваясь в его руках. Все, что происходило у Ариши, подтверждало ее сегодняшние мысли – брак отдельно, а все остальное отдельно. И нет смысла переживать, что она не у себя дома, а в светелке, – жить нужно легко.

Соня решила сегодня совсем не спать: быть рядом с ним целую ночь – такое счастье!.. И заснула, едва закрыв глаза.

В восемь Князев по-солдатски вскочил от первого же звука будильника, быстро приглушил будильник, чтобы Соня не проснулась, и ушел в клинику, а Соня еще сладко спала пару часов, пока к ней не пришла Ариша.

– Соня, а Головин… он тяжело свой возраст переживает? – осторожно спросила Ариша, поставив Соне на живот поднос с чашкой кофе.