Майкл Харрисон - Вирикониум

• Название: Вирикониум
• Автор: Майкл Харрисон
• Издательство: ACT, ACT МОСКВА, ВКТ
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-036594-4, 978-5-9713-8840-1, 978-5-226-00661-6

Вирикониум.

Последний оплот цивилизации в медленно издыхающем мире. Тород, где подростки играют в опасную игру со смертью. Если ночью здесь слышится тихий свист — значит завтра неподалеку будет найден труп с перерезанным горлом… И никого это не удивит! Потому что в Вирикониуме давно уже нет разницы между сном и явью, между героями и преступниками, между людьми — и монстрами!

---

Фей Гласе заслоняет глаза от света и смотрит на равнину.

Город превратился в могилу, полную пульсирующего света. На пике каждой судороги он выблевывает в мир сгустки сияния — новой реальности, где вместо порядка царит хаос. Тогда огромные разжиженные тени, что протянулись поперек каменистой равнины, начинают мерцать.

И над всем этим парит стая — близнец-антипод невидимой Луны, гигантская темная планета, слепленная из сцепленных крыльев, серповидных брюшек, переплетенных членистых ног, среди которых блестят тысячи фасетчатых глаз. Глубоко в этой копошащейся коре похоронена «Тяжелая Звезда». Ее двигатели поскуливают и стонут, но звук заглушён неземным скрипом — трескучей ликующей песней, которую поет саранча пустошей, проносясь над истощенными, высохшими, как скелет, землями юга. Убаюканная этим псалмом бесплодных миров, стая греется в сиянии близящегося преображения, ожидая дня и часа, когда личинки, полностью завершив цикл, покинут тело авиатора и продолжат свой путь в мире — не люди, не насекомые… чтобы греться в лучах совершенно неизвестного солнца.

— Какой долгий путь… — задумчиво шепчет Фей Гласе. Возможно, она обращается не только к себе, не только к Эльстату Фальтору… Но знает ли она, к кому именно? — Такой Долгий путь, и так много крыльев…

Но тут «Тяжелая Звезда», словно собрав последние силы, стряхивает стаю с себя. Или это облако, плотное, как дым в разгар зимних холодов, выплюнуло Галена Хорнрака и легендарную лодку… которая, пожирая собственное вещество, изливает лимонно-желтый свет из каждой трещины, из каждого иллюминатора?

Потом все замирает, словно Хорнрак пытается оценить свои шансы.

И прежде чем стая успела что-то предпринять, он глушит двигатели. И лодка начинает падать прямо на Город — сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее.

А что Вирикониум, Пастельный Город, бывший центр мира? Что происходит в нем во время этого безнадежного слияния, когда приходит конец привычному ходу вещей и торжествует необъяснимое? Близнец-антипод Города на далекой равнине, он следит за своим крахом со спокойствием прирожденного фаталиста.

Причина скорее всего кроется в восприятии смысла истории — «насмешки, которой пропитаны сами камни» — и чувстве, что все это, возможно, случилось прежде, «Кому довелось прожить здесь долгое время, — спрашивает нас Анзель Патинс в своих полемических заметках «Ответы», — и не испытать подобных ощущений?»

Он принимает судьбу всеми своими холодными площадями и старинными переулками, пропахшими капустой. Он принимает судьбу каждым изгибом своих улиц. Его люди тоже принимают свою судьбу: они настолько суеверны, что верят почти всему., и столь грубы, что едва ли что-то заметят, В Артистическом квартале, в бистро «Калифорниум» они переглядываются и смотрят на двери. Они сидят, как восковые фигуры, среди теней, голубых или белесых, похожих на лужи густеющего млечного сока, в ожидании смерти, завершения собственного существования — конца, который они давно предчувствуют, предощущают, который одновременно очаровывает и пугает их.

— Я обедал с хертис-Пандами…

— Сделай одолжение, заткнись.

Странные, абсурдные, таинственные сооружения втискиваются между башнями на холме Минне-Сабы: висячие галереи, залитые светом жирной белой Луны и похожие на прожилки кварца; песчаные или похожие на бумажные осиные гнезда купола. От них веет нереальностью, словно чей-то чуткой и чуждый вымысел вторгся в привычную картину. Но на улицах Низкого Города слишком холодно, и там нет никого, чтобы это заметить. Рожденные заново ушли.

Всю ночь напролет они в тревоге бредут на север по горным тропам Монарских гор. Многие умрут от холода. Их передовые отряды, ползущие по серакам, передают вести о миражах.

Таким образом, за границей Высокого Города не осталось никого, чтобы увидеть, что дворец Метвет Ниан мерно вспыхивает и гаснет, вспыхивает и гаснет, как гигантская роза, сотворенная алхимиками на вершине Протонного Круга. Его филигранные башни, похожие на спиральные раковины моллюсков, теряют очертания с каждой вспышкой.

Ни одна звезда не горит над ними. Остается лишь ощущение: некая тяжесть, некое грузное облако, каких не бывает в природе, висит на нем, чудом сохраняя равновесие, Его коридоры пусты: там нет никого, кроме приверженцев Знака Саранчи, тщетно пытающихся стать насекомыми.

Дворец ждет конца, Он дышит тяжело, как старуха… и с каждым вдохом оттягивает из города за своими стенами желтый, пропахший капустой воздух. Он сочится вниз по переходам, вызывая у приверженцев Знака озноб. Они выползают из углов, волоча по полу свои опавшие воздухоносные мешки и дрожащие надкрылья, бредут мимо старых машин, застывших в нишах, к тронному залу — туда, где Гробец-карлик выстроил баррикаду из трупов и где теперь лежит сам, не в силах подняться.

В конце концов, назвать это славной битвой как-то не поворачивается язык,… Ладно, бывало и похуже, хотя редко, Как всегда, много шума и крика. Как всегда, пришлось вволю помахать топором, который сейчас валялся в углу. Потом зал вдруг накренился под странным углом и застыл, когда «железная женушка» решила, что им надо немного поразмышлять. Тени качаются на стенах, точно качели… Когда она упала, приверженцы Знака повели себя как жертвы, не как победители. Сонные, безучастные ко всему, кроме самих себя, они словно пытались вернуться в человеческое состояние. Забавное зрелище, Некоторым повезло больше: новообразования не слишком мешали им, хотя и беспокоили. Когда кто-то попадал под топор, остальные почти не скрывали радости.

Топор! Теперь Гробец вспомнил. Как его лезвие шипело в темноте, разбрасывая искры! Он вспоминал его злой огонь, расчищающий улицы Квошмоста в последние дни войны Двух королев. Этот топор был с ним на Протонном Круге, когда он взобрался на кучу трупов, чтобы пожать руку Эльстату Фальтору. Он был с ним во время бегства Уотербека, когда у него на глазах за каких-то десять минут вырезали тысячу деревенских мальчишек. Тогда рядом был тегиус-Кромис… Теперь он потерял обоих друзей: одного отняла смерть, другого безумие. Он помнил отчетливо, как выкопал этот топор, но никак не мог вспомнить, где именно…

В любом случае, не стоит стрелять из пушки по воробьям. Что осталось у этой горстки обезображенных лавочников? Только кухонные ножи да собственное уродство.

В темном дымном зале время
Догорает, как свеча…

Одно непонятно: как они все-таки умудрились его свалить?!

В зале стоял терпкий запах смерти, и смерть мешала карлику видеть, что происходит вокруг. Мертвецы окружили его, как земляной вал, увенчанный частоколом застывших конечностей. Где-то торчал то обрывок гобелена, где-то — сломанное кресло с высокой спинкой. Голубоватый свет превращал их восковую кожу в один сплошной синяк. «Железная женушка» сжимала карлика в объятьях. Ее тонкие штанги сломались, как сосульки, когда она упала, переломился и ее позвоночник. Из ее потаенных силовых центров тонкими ручейками текли крупинки белесого света. Эти зернышки то и дело взрывались, образуя водовороты желтого свечения, и тогда ее руки и ноги судорожно подергивались, как у живого существа. Целлар и королева пытались освободить карлика, но из этого ничего не вышло. Теперь они бродили взад-вперед, и лица у них были растерянные, точно нарисованные на потрепанных игральных картах.

Теперь они спокойно ждут конца, глядя на невидимый север, словно усилием воли могут постичь то, что там происходит… или чувствуют, что Гален Хорнрак застыл между землей и небом, точно на краю пропасти перед долгим падением.

Обрывки фраз тают во мраке.

— Птицы больше не спускаются с высоты повидать меня, — шепчет старик, и королева, улыбаясь с сожалением, отвечает:

— Всю дорогу через Ранноч у него на поясе висела мертвая птица. Не могу сказать, что я ненавидела кузину, но это была нелегкая зима.

Гробец-карлик облизнул губы. Он умирал. Боевой трепет вернулся к нему, как старая знакомая боль, а теперь проходил. Так старый моряк, наконец-то выброшенный на берег после кораблекрушения, понимает, что не может выпутаться из веревок, которыми прикрутил себя к обломку своего погибшего судна. Он опустошен… но чувствует, как в голове теснятся тысячи вопросов, и смутно признает: раз это происходит — значит, душа еще держится в теле.

Он редко высказывал суждения — как до того, как что-то происходило, так и после. В итоге события его жизни и их участники сохранили цельность, оставаясь в памяти — к его великому изумлению — яркими и четкими. Нежданный подарок…

Весенний ливень, превращающий в кашу розовую пыль на Могадонской литорали, где лаковые раки-отшельники бочком выбегают из моря… Запах снетков, жарящихся в какой-то забегаловке на рю Мондампьер. Кто-то говорит: «Здесь один малец облил ей вином плащ… знаешь, из тех, что торгуют анемонами». И множество других коротких воспоминаний и воспоминаний, что толпились где-то на краю сознания, как застенчивые непрошеные посетители. Он был очарован и восхищен. Он ждал — и по очереди разглядывал их. Он и сам чувствовал некое смущение от этой встречи — и одновременно искреннюю, без тени насмешки, привязанность к собственному прошлому.