Питер Пэдфилд - Секретная миссия Рудольфа Гесса

• Название: Секретная миссия Рудольфа Гесса
• Автор: Питер Пэдфилд
• Жанр: Биографии и Мемуары

Рудольфа Гесса — соратника и верного ученика Адольфа Гитлера — современники называли "наци номер два". Представ после разгрома Германии перед судом союзных держав, Гесс стал до конца своей жизни узником берлинской тюрьмы Шпандау и, тем самым, — последнимкрупным нацистом, дожившим до конца 80-х годов XX столетия. Уйдя из жизни в 1987 году, он унес с собой в могилу немало тайн, связанных с Третьим рейхом. О загадочной жизни и судьбе печально знаменитого нацистского лидера, о нравах и закулисных тайнах бесчеловечного гитлеровского режима рассказывается на страницах книги Питера Пэдфилда.

---

В августе того года, рассказывая о перелете в Америке, Бренден Брекен подтвердил, что Гесс прибыл в "надежде найти предателей, которые могли бы помочь ему свергнуть Черчилля и заключить мир", и что с герцогом Гамильтоном Гесс встречался до войны, что явно противоречило заявлению Синклера, сделанному в палате общин. 1 сентября "Дейли Мейл" преподнесла новую сенсацию: "История, которую ждала вся Британия":

ЕЖЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ГЕССА В ТЮРЕМНОМ ЛАГЕРЕ:

как он ведет себя, как говорит, как думает

Репортер Гай Рэмси рассказывал о Гессе, что он живет в крыле Мейндифф-Корт, "в окружении благодатных деревьев и ярких цветочных клумб, обрамляющих здание" как "больной в пограничном состоянии", "в пограничном состоянии он находился, правда, еще до того, как покинул Германию". Рэмси утверждал, что, хотя Гесс и любит Гитлера, остальных нацистских лидеров он считает слишком трудными в общении, "необходимость защищать собственное уходящее влияние перед их растущим посеяло в нем ужас, переросший в манию". С медицинской точки зрения, Гесс, по утверждению Рэмси, был параноиком, "он слышал несуществующие голоса… боялся, что ему в пищу подсыпают яд".

Из документов министерства иностранных дел об этой утечке информации следует, что за беседу с репортером "Дейли Мейл" был арестован один из офицеров, охранявших Гесса, и его ждал военный трибунал. Дэвид Ирвинг подтверждал, что в то время из списков охраны Э. Мейндифф-Корт действительно исчезло имя офицера, лейтенанта Мея. Однако, ввиду того, что редактор газеты рискнул опубликовать этот материал, более вероятным представляется, что утечка информации была намеренной, по всей видимости, с подачи Брендена Брекена. (Ссылка на то, что Гесс покидал Германию с уже расшатавшимися нервами, указывает на намеренную подачу лживых сведений; то же можно сказать и о другом явно противоречивом отрывке о причинах визита Гесса:

"Он утверждает, что идея прибыть в Британию принадлежит исключительно ему одному… Его цель состояла в том, чтобы найти предателей, которые пошли бы на некое подобие мира, чтобы Германия могла всей мощью обрушиться на Россию".

После этих двух разоблачений, одно из которых исходило от министерства информации, кабинет пришел к выводу, что настало время раскрыть факты, и 23 сентября Иден распространил в палате общин заявление; в нем излагалась история в том виде, в каком она имеется сегодня в заявлениях и отчетах допросов в папках, открытых для всеобщего ознакомления. Иден принял все меры, чтобы имя Гамильтона не пострадало: когда Гесс впервые представился Гамильтону, "командир авиакрыла не вспомнил заключенного и не знал, что он когда-то видел или встречал Рудольфа Гесса". Это, безусловно, противоречит заявлению, сделанному в Америке Бренденом Брекеном. Как следует из заявления Идена, среди личных вещей Гесса имелись только фотографии его самого и маленького мальчика, а также визитные карточки Хаусхоферов, отца и сына; "никаких других документов или удостоверений у задержанного не было". Тем не менее британская общественность и мир впервые узнали правду о мирных предложениях, с которыми прибыл Гесс.

Вопрос, почему он решил, что Гамильтон способен свести его с ведущими деятелями выступавшей за мир группировки, разрешился для герцога благоприятно; возможно, ответ на него стоит искать в репортаже о Гессе в "Дейли Мейл" Гая Рэмси, где Гесс назван "пограничным больным", параноиком, слышавшим несуществующие голоса.

Сталин так не думал. Когда во время ужина в Кремле в октябре 1944 года Черчилль принял эту линию, сказав, что Гесс "совершенно помешался", и для пущей важности добавил, что его отношения с Гитлером были, вероятно, из области патологии, Сталин поднял бокал и предложил тост за британскую разведывательную службу. Лицо Черчилля приняло изумленный вид. "Которая заманила Гесса в Англию", — продолжил Сталин. "Он не смог бы приземлиться без сигналов. За всем этим должна была стоять секретная служба".

Черчилль возразил: британское правительство о полете заранее ничего не знало. На что Сталин ответил, что русская разведка часто не информирует советское правительство о своих намерениях, пока работа не будет выполнена.

Глава 28.Нюрнберг

К октябрю 1944 года, когда Черчилль сказал Сталину, что Гесс совершенно помешался, думать так имелись все основания. Сначала после перевода в Мейндифф-Корт он как будто пошел на поправку. Ему понравились обслуживающие его врачи, которых, вспоминая, он называл Ильзе "милыми симпатягами", образованными и всесторонне развитыми. Ему нравилось с офицерами своей охраны бродить по окрестностям, о красоте холмов и вечно меняющихся красках которых он писал в письмах домой. Особенно он подружился с лейтенантом Уолтером Фентоном, сменившим лейтенанта Мея после «утечки» информации в "Дейли Мейл". По возрасту он был несколько старше остальных. По прошествии лет время, проведенное с Гессом, Фентон считал самым лучшим из военных воспоминаний. "Мне нравился старина Гесс, вспоминал он, — несмотря на то, что он немец. Он был очень чувствительным человеком". В распоряжении Фентона имелся автомобиль, и он возил Гесса по местным достопримечательностям.

"Мы отправлялись на долгие прогулки, он мог часами ходить по проселку, осматривая британские древние памятники. Старик мне очень полюбился. Однажды я даже отказался от отпуска, потому что не хотел его бросать… Уинстона Черчилля он считал замечательнейшим из людей и очень восхищался некоторыми из наших военных лидеров… он был высокого мнения об Англии и считал большим позором то, что нам пришлось воевать".

Гесс часто страдал от приступов боли в животе и по-прежнему боялся яда, во всяком случае, так казалось. Когда Фентон ел с ним, Гесс просил его пробовать пищу или менял тарелки. Настроение его было переменчивым. Ему нравилось слушать хорошую музыку из Германии, которую он ловил по приемнику, и он много читал, в основном это были книги, присланные Ильзе. Вскоре они составили небольшую библиотеку. За это время он прочел полное собрание сочинений Гете, британскую историю военно-морского флота и германскую историю. Он писал письма Ильзе и «Буцу», друзьям и родственникам, не забывал об их днях рождения, вспоминал былые времена и мечтал, что в будущем еще тряхнет стариной. В письмах не содержится и намека на манию преследования, которую он демонстрировал своим тюремщикам; их отличает фаталистическое или ироничное отношение к событиям, проявлявшееся уже в ранних письмах Карлу Хаусхоферу. Особое удовольствие он получал, когда Ильзе рассказывала ему о сыне и о старом круге знакомых в Харлахинге; он настоятельно просил, чтобы она не забывала держать его в курсе событий. Он описывал местность, делая географические ссылки — горы, красная земля, местный диалект. На этом основании Карл Хаусхофер пришел к выводу, что речь может идти либо о Шотландии, либо; о Южном Уэльсе, где он и находился. Судя по тому, что он читал и писал, и по воспоминаниям Уолтера Фентона, его ум был таким острым и "нормальным"" насколько это возможно в условиях монашеского заточения. Это были его лучшие дни в плену. Он еще мог надеяться на возвращение домой и на пешие прогулки в Баварских Альпах.

В конце августа 1943 года он получил письмо от Ильзе об обращении с его личным персоналом, это известие глубоко потрясло его. Все, кроме Альфреда Лейтгена, были выпущены на свободу, но они были исключены из партии, и мужчины отправлены в штрафные батальоны, сражавшиеся на Восточном фронте. Вероятно, что этому унижению своего бывшего начальника способствовал Мартин Борман. Со дня полета Гесса он ничего не сделал, чтобы как-то помочь Ильзе. Гитлер велел ей сохранить Харлахинг, но это благодеяние оказалось для нее непосильной ношей, поскольку дом был слишком большим, и его содержание истощало ее физически и материально. Когда ей потребовалась помощь, она обратилась к Гиммлеру. Борману потребовалось два года, чтобы наконец написать ей, и то, вероятно, благодаря вмешательству рейхсфюрера. Гесс рвал и метал, он писал, что несколько дней после ее письма "буквально исходил яростью". Когда, в конце концов, он овладел собой настолько, чтобы написать обдуманный ответ, он указал, что у Гитлера есть оправдание: слишком тяжелую ношу приходится ему нести. С радостью для себя он отмечал, что в ее отношении к этому человеку не произошло никаких изменений; так же, как не изменилось и его собственное, подчеркивал он.

В ту осень им овладело черное уныние. Что было тому причиной: первые ли известия о том, что стало с его народом, или, как считает Дэвид Ирвинг, сообщение о парламентских дебатах о судебном процессе над военными преступниками, о котором он мог прочесть в «Тайме» от 21 октября, или мрачные военные новости из Германии? Как бы то ни было, в ноябре он снова начал симулировать амнезию и вскоре утверждал, что совершенно ничего не помнит. Он разыгрывал потрясающие по своей убедительности спектакли, в подлинности которых не усомнился ни Рис, ни другие осматривавшие его психиатры. К маю 1944 года в его амнезии уже никто не сомневался. Он понял, что для того, чтобы продолжать притворство, ему придется согласиться на внутривенные инъекции лекарственного препарата (эвипана или пентотала, в разных рапортах указаны разные вещества), попробовать который ему предложили с целью восстановления памяти. Позже он признался Ильзе, что за этим он усмотрел опасность выдать какой-нибудь секрет — именно с такой целью, полагал он, и хотели ему начать вливание наркотика, или с тем, чтобы разоблачить притворство. В процессе ему удалось сохранить сознание и имитировать бесчувствие. "Таким образом на все вопросы я, естественно, отвечал: "Не знаю", делая между словами паузы, говоря бесстрастно и вяло. VVV". Еще он имитировал боль, что видно из стенографической записи эксперимента: