Георгий Гулиа - Сказание об Омаре Хайяме

• Название: Сказание об Омаре Хайяме
• Автор: Георгий Гулиа
• Жанр: Русская классическая проза

Омар Хайям - всемирно известный поэт, философ, астроном, математик. Роман Г. Гулиа, повествующий об Омаре Хайяме, основан на достоверных, хотя и немногочисленных фактах.

СОДЕРЖАНИЕ:

Читающему эту книгу

Сказание об Омаре Хайяме. Роман

Омар Хайям. Рубаи

Об авторе

---

- А толща воды какова? Светлая?

- Очень светлая, твое превосходительство.

- А теперь взгляни наверх.

Хаким запрокинул голову и увидел бирюзовое небо. Это был великолепный купол над Исфаханом, купол, какого и не вообразишь, если не запечатлелся он в твоих глазах хотя бы единожды.

- Ты видел это дно и любовался этим куполом. - Визирь указал на бассейн, а потом поднял руку кверху. Говорил он торжественно и чуть нараспев, как поэт. Что тебе приходит в голову? О чем твоя мысль?

Хаким не сразу сообразил, чего от него ждут. Чтобы не смущать ученого, его превосходительство сам ответил за него:

- Первая мысль - о величии аллаха. Вторая мысль - о повседневной животворной силе его. И третья мысль - все от аллаха - и сегодня, и во веки веков!

Сказал и отпустил хакима.

24. ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ О НЕКИХ ЗАГОВОРЩИКАХ

Сегодня Хусейн находился в кругу своих истинных друзей. Сегодня, как ему казалось, мог дать полную волю своим словам и усладить слух свой правильными речами.

Началось с того, что неистовый Хусейн заявил, как и там, у Али эбнэ Хасана, что намерен убить подлого совратителя хакима Омара эбнэ Ибрахима. Того самого, который ведает обсерваторией, что за рекою Заендерунд, и который, по слухам, является надимом его величества.

Наверное, это небольшое сборище можно было бы назвать шайкой. Однако все дело в том, что цели, которые ставились и обсуждались здесь, нравились кой-кому. Поэтому слово "шайка" не совсем точно в данном случае. Эти молодые люди представляли собою самое крайнее крыло исмаилитов. Были они особенно нетерпеливы и беспощадны. Даже сам Хасан Саббах осуждал таких.

Когда Хусейн произнес имя хакима, хмурый волосатый молодой человек по кличке Тыква спросил:

- За что ты хочешь наказать его?

- Он отбил у меня любимую. Купил. Любимую Эльпи. Румийку.

У Тыквы была большая голова и брови нависали над глазами, словно козырек над входной дверью, и глаза были округлы и хищны, как у филина. А лицом был рыж и угрист. Он криво усмехнулся.

- А как же еще отбивают женщин? Ясно же- деньгами.

- Нет, - возразил Хусейн, - не просто мошной, а нагло, хорошо зная, что она моя.

- Если твоя, бери ее, - резонно посоветовал Тыква.

- Это не так-то просто, - сказал Хусейн.

- Почему?

- Потому что хаким держит ее на запоре. Двое головорезов по кличке Пловец и Птицелов поддержали Хусейна: уж очень не терпелось им перерезать кому-нибудь горло. А вот Джафар эбнэ Джафар, не желавший скрываться под кличкой, сказал, что есть у него свое особое мнение. Это был сухощавый молодой человек. Глаза у него навыкате. Лоб не по годам морщинист. Приплюснутый нос и большие жилистые руки со вздувшимися венами.

Он сказал, что противно слушать слова Хусейна. Про какую-то там шлюху и ее престарелого любовника. На протестующий жест меджнуна он ответил испепеляющим взглядом. "Это еще что?! - говорил его взгляд.- Что за благоглупости в это тревожное время? Разве перевелись женщины? Разве свет сошелся клином на какой-то Эльпи? Затевать глупую ссору из-за румийки? Да пусть будет даже ихняя богиня!"

- Не будем морочить друг другу голову, - хрипло произнес Джафар эбнэ Джафар. - Лучше займемся настоящим делом.

Его отец был великолепным чеканщиком. Да и сам Джафар неплохо чеканил по меди и железу. Но больше помогал отцу. Самому было недосуг - его занимало кое-что поважнее. Его знали в тайных кругах исфаханских исмаилитов как человека крайних действий. Поэтому можно было понять Джафара эбнэ Джафара, когда он осадил меджнуна. Что такое меджнун в его глазах? Недотепа, несмышленыш, кобель. Вот кто меджнун! И он все это высказал в самой резкой форме Хусейну и своим друзьям. Джафар вытащил из-за пояса кривой дамасский нож и всадил его в земляной пол. По рукоять.

- Тот, кто разгласит наши разговоры, получит этот нож. По самую рукоятку, - мрачно заявил он.

Впрочем, это была обычная угроза исмаилитов на их сходках. Надо отдать должное: свое слово они держали. Будь это брат их или отец, приговор приводился в исполнение. Таким образом поддерживалась дисциплина в их немногочисленных рядах и обеспечивалась сохранность тайны. Соглядатаи Малик-шаха и его главного визиря не всегда улавливали подспудные действия исмаилитов, и слухи об их коварстве и жестокостях вызывали недоверие. Между тем все шло своим чередом: исмаилиты тайно собирались, тайно обсуждали свои действия, тайно грозили султану и его главному визирю.

Джафар эбнэ Джафар обратился к Хусейну с таким вопросом:

- Что сейчас самое главное в твоей жизни?

- Эльпи, - не задумываясь, ответил тот.

Джафар сделался мрачнее тучи.

- Тыква, вразуми его, - сказал он.

Тыква проблеял несколько слов насчет того, что любовь в такое, как нынешнее, время только помеха. У него был тонкий голос, и говорил он нараспев, опасаясь, чтобы легкое заикание, которое порою возникало у него, не вызвало смех.

- Можно подумать, - говорил Тыква, - что одна румийка, какая бы раскрасавица ни была она, заменит тебе солнце и луну. Но это совсем не так! Слышишь, Хусейн? Давай доведем свои замыслы до конца, и тогда не только румийка, но и весь Кипр будут ползать у твоих ног. Слышишь, Хусейн?

А Хусейн сделался как чурбан: сидит не дышит, не шевелит ни единым пальцем, застыл как неживой. Он, наверное, не ожидал такого приема у друзей. Он к ним со своими горестями, а они окатили холодной водой. Плюнуть на все и удалиться? Но как жить без друзей, с которыми обменялся клятвой и каплями крови?

- Поймите, я вроде бы убитый, - пробормотал Хусейн. - И от чьих рук? От руки этого ученого звездочета. Он издевается над нею и надо мною, у меня уйма друзей, а я, значит, вытираю мокрые глаза и остаюсь с позором? Так, что ли?

Тыква и Пловец хотели было успокоить его, но Джафар эбнэ Джафар с присущей ему прямотой сказал:

- Да, да! Просто-напросто утираешься. Рукавом. Как после плевка. Это тебе понятно? Хусейн скорбно молчал.

- Если непонятно, - продолжал Джафар, - слушай меня. И запоминай каждое слово. А эту шлюху выкинь из головы. Мы в этом поможем.

Пловец и Тыква согласно закивали головами.

- Значит, так...

Джафар прислушался: все ли спокойно? Поманил своих друзей поближе к себе, а нож воткнул еще глубже, на самую малость, ибо он и так уже вонзился по рукоятку.

- Он... - Джафар поднял указательный палец кверху, - он сказал, что время действовать. Может, этой ночью, а может...

- Действовать кому? - спросил Хусейн, все еще пребывая в подавленном состоянии.

- И тебе тоже! - рявкнул Джафар. - Проснись, Хусейн! Ты понял меня?

Хусейн горестно вздохнул. Он сделал вид, что понял все. А на самом деле перед его глазами как живая стояла Эльпи. Он видел только ее, а голос Джафара доносился откуда-то издалека.

Джафар схватился за голову, словно опасался, что она вот-вот лопнет. И, раскачиваясь из стороны в сторону, говорил:

- Жизнь наша подходит к черте. Шла она по одному руслу, а теперь пойдет по другому. Что сказано в священной книге? "Он - тот, кто сотворил небеса и землю в истине; в тот день Он скажет: "Будь! и оно бывает". Вы слышите меня?

Да, друзья слышали. Даже Хусейн. Особенно понравилось ему слово "будь!". И он выпрямился, сутулость его пропала, он взял чашу и выпил вина и запил водою. "Будь!" Он посмотрел на нож, глубоко сидящий в земле, и кое-что отметил про себя. Ведь подобный нож может пребывать не только в земле. Есть место и в груди. В чьей-нибудь отвратительной груди!

А между тем Джафар эбнэ Джафар, глубоко убежденный в своих словах, говорил далее:

- В каждом из нас течет кровь, и каждый из нас есть сын своей земли. И над нами - сила священной книги. Но не та сила, которую пытаются изобразить суннитские муфтии, а сила истинная, которая правит всеми нами и руководит нашими помыслами. Разве свобода не есть порождение учения пророков? Разве Исмаил жил не для того, чтобы сказать нам словами аллаха: "Будь!" Это не простое слово!.. Хусейн, о чем ты думаешь?

- О слове "будь!" - не солгав, сказал Хусейн.

- Прекрасно! - И Джафар продолжал свое: - Я говорил с ним. Я имею в виду вождя нашего. Его беседа была столь же живительна, сколь мила вода Заендерунда для пустынной земли Исфахана. Он спросил:

"Нет ли колебаний в рядах ваших?" И я ответил: нет! Потому что это так. Или, может, я ошибаюсь?

Пловец сказал грубым голосом землекопа, грубым голосом человека, которого родила земля:

- Нет, ты не ошибаешься. И он не ошибается. У меня спрятано десять ножей из дамасской стали. Я наточил кинжал, который ковали в Ширазе. Есть и исфаханские клинки. Они не уступают дамасским! Это говорю я! Когда протрубит труба, я буду готов. Со мною будут многие. Мы ждем только слова аллаха. Мы ждем этого "будь!".

А потом они мирно ели ломти тонкого хлеба и запивали вином и водою. А потом еще долго молчали. А у бедного меджнуна все кипело в груди. Как в казане, поставленном на жаркий огонь. Он сказал себе, что будет ждать этого сигнала: "Будь!" Он дождется его. И сделает по слову этому...