Андрей Сердюк - Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина

• Название: Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина
• Автор: Андрей Сердюк
• Жанр: Фэнтези

Повесть, которую найдёшь ты, мой читатель, под этой невзрачной обложкой — быть может сбивчивый и не совсем умелый, зато на удивление правдивый рассказ о том, что произошло на самом деле, хотя, в действительности, возможно, и не случилось, в те самые-самые, ныне легендарные, времена, когда Последняя Битва За Сознание Масс была уже так близка и неотвратима, что грядущий её пепел холодил своим чёрным шелестом всякое умное сердце, а угасающие надежды людей, считающих себя вменяемыми, были связаны с семёркой отважных бойцов под водительством героя, имя которому Пелевин.

Всем тем, кто, как и я, так ничего и не понял, посвящается.

Все совпадения имён вымышленных героев с именами реальными персонажей до такой степени преднамеренны, что не могут ни быть случайными.

Автор не считает себя обязанным нести ответственность за выбор читателя, поскольку такой выбор реален лишь до момента его осуществления.

Использование при наборе текста всех известных букв русского алфавита произведено концептуально.

---

Сердюк Андрей Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

«Есть знания, которые мы знаем.

Есть вещи, о которых мы знаем то, что мы их знаем.

Мы также знаем, что есть вещи, про которые мы знаем,

что мы о них ничего не знаем».

Дональд Рамсфелд.

Повесть, которую найдёшь ты, мой читатель, под этой невзрачной обложкой — быть может сбивчивый и не совсем умелый, зато на удивление правдивый рассказ о том, что произошло на самом деле, хотя, в действительности, возможно, и не случилось, в те самые-самые, ныне легендарные, времена, когда Последняя Битва За Сознание Масс была уже так близка и неотвратима, что грядущий её пепел холодил своим чёрным шелестом всякое умное сердце, а угасающие надежды людей, считающих себя вменяемыми, были связаны с семёркой отважных бойцов под водительством героя, имя которому Пелевин.

Прочти эту повесть, мой читатель, — прочти и утешься.

Покуда ты ещё в себе…

1 (ВКЛЮЧАЯ ПРОЛОГ)

Сначала было слово за слово.

Затем сразу совком по лбу.

Пока малец соображал, заплакать ему или нет, взбесившаяся его подружка, по девчачьи коряво размахнувшись, ещё раз шмякнула ему в лобешник своим красным пластмассовым кайлом. Бабах! — на тебе, дурак невкусный!

От души приложилась красна девица. Судя по звуку.

И снова влажные песчинки веером.

Это, конечно, всё красиво, — верблюжьи брызги жёлтого салюта в сонных лучах октябрьского солнца, — но ситуация в секунду прошла точку невозврата. После этого парню уже, собственно, ничего другого и не оставалось, как только зареветь. Горькими горючими слезами. Без излишнего геройского выпендрёжа.

Что он срочно, не сходя с места, и предпринял.

Правда, по началу, как это у них, у нынешних-то, водится, в один лишь глаз, — вторым, прищурясь, стал напряжённо зырить по сторонам. Хотел, вероятно, лично отследить реакцию мировой общественности. Общественность, заметим, его не подвела: обе старушенции, ослабившие было — за досужими рассуждениями о видах на дивиденды по акциям «Газпрома» — контроль над ситуацией, тут же подорвались со своей скамейки. И ну на детскую площадку, бодро, скачками, обгоняя друг друга, — туда, туда — к эпицентру «кровавой» трагедии.

Пацан, узрев, что миротворческие силы на подходе, перестал экономить ресурс жалости к самому себе, расслабился, и припустил уже в оба-два глаза. Губы его задрожали. Носопырка соплями набухла. Началась у парня вульгарная истерика. Зашёлся.

Ну, а что юная феминистка?

Она, ошарашенная столь неожиданным результатом своей агрессии, в миг сделалась испуганной, уронила безвольно совок на дно песочницы, и, побледнев, на всякий случай тоже завыла. Причём, мастерски, — с ходу навзрыд. Жалейте, люди, — коль на то дело пошло, — тогда уж и меня несчастную жертву тёмных страстей. И вообще: не я, дескать, виновата. А она. Слышите, — она самая. Моя пассионарность.

Колодец двора наполнился тревожной какофонией, вобравшей в себя нарастающий детский вой, шелестящие старушечьи причитания и визгливый лай подоспевшей жучки.

«Маленькие, а уже люди, — усмехнулся известный литератор Виктор Олегович Пелевин (для нас же — просто Виктор), внимательно, с неподдельным интересом наблюдавший со своего балкона на правах досужего зеваки за этим уличным представлением. — Ты посмотри, как грамотно себя шмокодявки позиционируют!»

Интерес, который вызвала у него эта будничная сценка, имел неясную природу. Даже, можно сказать, туманную. Чем проняло? Вроде бы и ничего такого, типа особенного. На первый взгляд. Дети, как дети, — существа с глазами, в которых пока ещё виден первоначальный свет. Тот самый свет, что, — как ему и должно, — гаснет с каждым их шагом по дороге, ведущей в пустыню реальности. Скоро будут людьми. Вон, — уже почти люди. Так что, ничего, казалось бы, особенного.

Но видать, зацепило его, непростого такого и актуального мужчину, своей банальной драматургией это утреннее происшествие, задел его, видать, своим внутренним нервом этот шумный анекдотец, раз позабыл он, чего ради в такую рань на балкон вышел. Что не говори, а показатель. Раз позабыл.

Впрочем, тут же и вспомнил.

Ещё бы не вспомнить, когда в правой его руке был по-прежнему зажат помидор. Крупный такой. Спелый. Даже, пожалуй, что и не спелый, а переспелый, — уже с трещиной. Здоровый переспевший помидор. Помидорище. Сорт «Бычье сердце». Размером с бычье сердце. Какая же, ей богу, гадость!

Ей-ей, гадость. Ладно, — сейчас. Сейчас разберёмся.

И Виктор глянул для начала вниз, — проверил на всякий случай, что у него там, под балконом, собственно, творится. Не дай бог ещё зацепишь кого…

На газоне всё было нормально. Никого не было. То есть пусто на газоне было. Лишь ковром мелированные листья с осипшей берёзы. И всё.

Ну и хорошо, ну и славненько, — стало быть, тогда можно.

Как птицу на волю, подбросил он томатину вверх. Отправил её привычным манером в свободный полёт. Мол, лети, если хочешь. Лети, томатина! Давай! Хоп-хоп-хоп!

Но та, лишь на мгновенье зависнув в верхней точке взлёта и отразив на прощанье глянцевым своим боком случайно залетевший в местные пределы луч, не полетела, нет, но рухнула камнем. Упала на жухлую осеннюю траву. Ну, и шмяк! — сочно так взорвалась. Оросила красным жёлтое на зелёном.

Всё. Алес капут.

И — «Я сделал это!»

Виктор брезгливо вытер руку о халат.

NP. Ничего личного. Ну просто не любит человек помидоры. Вообще. В принципе. Не любит и всё. И мочит их. Втихаря. При любой возможности. В меру своих слабых сил. Но методично. Методично. Уконтрапупивает. Помидоры он эти. А вместе с ними и некоторые свои детские страхи. Заодно уж. Но об этом… Ну не сейчас же действительно об этом. Не сейчас…

Такие дела, как сказал бы старик Воннегут. А Мураками бы с ним согласился. Такие дела.

Ну да ладно. Проехали.

Виктор облегчённо вздохнул и по-собачьи стряхнул с себя алое наваждение. Утренний ритуал благополучно завершён, — можно теперь с чистым сердцем и за нетленку. Пожалуй…

Нет, стоп, — блин! — ещё же один вопросик собирался прямо с утра утрясти. Чуть было не забыл, голова-два уха, что надо в управу прозвонить насчёт крана. Вчера сантехник, зараза, опять не объявился.

Можно было, конечно, и самому поизносившуюся прокладку заменить, — не велика премудрость, тем более для мужчины с верхним инженерным образованием, но… но не можно. И тут всё дело в принципе. Как говорил Филипп Филиппович, нельзя служить одновременно двум богам. И суть тут не в позе и не в вызове, а в здравом смысле и житейском опыте. Пусть уж одни, тому обученные, бытиё налаживают, а другие, призванные спросом, занимаются активированием сознания.

Виктор вернулся в комнату, и, не откладывая сей подвиг на потом, решительно снял трубку с аппарата. Вызвал кнопкой из памяти цифры домоуправления, и телефон честно отработал алгоритм соединения. Но, — увы. В ответ загундосило. Занято у них там. Как всегда. И может так случиться, что занято надолго. Но Виктор, пребывая сегодня в боевом настрое, решил не сдаваться, — поставил на дозвон. Подобрал полы своего расшитого драконами халата, сел на пробковый пол в том месте, где пересекались случайно просочившиеся сквозь плотные шторы ещё два пыльных солнечных луча, сложился в позу лотоса, прикрыл глаза, вздохнул глубоко и стал терпеливо ждать…

… Учит солнечный свет, как очистить сознанье своё, лотос знанье даёт, как прозрения Дхармы добиться…

Минут этак через десять на том конце хоть и раздражённо, но всё же отозвались:

— Техотдел.

— Ну наконец-то! Доброе утро, барышня. Это вас Пелевин беспокоит… тот самый, из Башни. Тут такое дело. Я заявку на сантехника давеча оставлял. Кран у меня в ванной того… протекает.

— Заявку?.. — в трубке послышался бумажный шелест. — Действительно. Есть такая заявка. Ну так ждите.

— Так неделю у…

— Вы ждите, — настойчиво посоветовала дама-диспетчер голосом, в котором Виктор не уловил ничего, кроме законного равнодушия, равнодушия Абсолютного к Частному. — С вашего участка сантехник в отпуске, а заявок полным-полно. А у нас ведь ещё и плановая замена труб на двух объектах. Не разорваться же нам, в самом деле.

— В каком таком деле, блин… — Виктор начал заводиться, — раненый кран, честно говоря, его уже достал, ведь ночью жидкость, воняющая ржавью и хлором, капает ни куда-нибудь, а прямо в мозгешник, как в той, всем известной азиатской пытке. А он, ответственный квартиросъёмщик Виктор Олегович Пелевин, как не крути, именно этим местом, а не каким другим, себе на хлеб насущный зарабатывает. Ему мозг надо беречь. Потому-то он, не отступая, и продолжил терзать бюрократку: — Ну, а главный инженер этот ваш, как его там… Далдубов… он-то хоть на месте? Где он сейчас, этот ваш… Жмуриков?