Жоржи Амаду - Город Ильеус

• Название: Город Ильеус
• Автор: Жоржи Амаду
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1963

Действие романа относится к тридцатым годам позапрошлого века. В нем освещена борьба за бразильскую землю, борьба за то, чтобы земля сменила хозяина и перешла в руки экспортеров какао, превратив их в помещиков нового типа, выжимающих все соки из земли и работающих на ней людей по всем правилам капиталистической системы эксплуатации труда.

---

— Ты думаешь, я ничего не замечаю?

Полковник вздрогнул. Может быть, она и вправду что-нибудь знает?

— Да ты о чём?

— Всё об этом говорят… Девчонка эта, дочка Иринеу…

— Оставь, пожалуйста, глупости какие…

— Может быть, ты не замечаешь…

— Да что мне замечать-то?

— Она на тебя так смотрит, только что не прижимается к тебе. Тебе, конечно, это нравится…

Фредерико смеется:

— Оставь, пожалуйста… Ты со своей ревностью просто невыносима… Я даже не смотрю на нее… Оставь, пожалуйста…

В дверях показалась Рита, дочь Иринеу. Лицо доны Аугусты исказилось от гнева:

— Что тебе здесь нужно?

Девушка смущенно улыбнулась:

— Я хотела попросить вас, сеньора, может, дадите пару свечей, поставить в ногах у покойника…

В первый раз Фредерико пристально взглянул на молоденькую мулатку. Если бы не Лола, то стоило бы обратить внимание на Риту. Она недурна собой. Но у него есть другая женщина, красивая, утонченная, незачем ему возвращаться к мулаткам с плантаций. Голос доны Аугусты звучит резко:

— Нет у меня никаких свечей. Негру не нужно ни свечей, ни гроба… Подумаешь, новости какие…

— Мы его отпевать хотели… — изумилась Рита. Никогда ещё никто не отказывал в свечах для покойника.

Тогда только дона Аугуста вспомнила Ранульфо, его выкатившиеся глаза. Она внезапно вздрогнула всем своим грузным телом.

— Ступай… Я потом пришлю свечи с Эсмеральдой…

Рита, уходя, улыбнулась:

— Бог вас наградит за это…

Дона Аугуста повернулась к Фредерико:

— Разве я не говорила… Она придумала всю эту историю со свечами только затем, чтоб прийти сюда…

Полковник опять засмеялся:

— Оставь, пожалуйста… Она пришла просить свечи, а ты не захотела сделать благочестивое дело…

Он подумал с минуту, мысли как-то путались у него в голове:

— Милосердие никогда никому повредить не может… Бедным помогать надо…

Дона Аугуста оправдывалась:

— Да я сейчас пошлю свечи… Я только этой нахалке дать не хотела.

Тибурсио остановился в дверях, попросил разрешения войти:

— Всё какао удалось спасти, полковник…

Фредерико повернулся к жене:

— Пошли им водки тоже. А то у них, наверно, курить не на что…

10

Мягко стелется по земле ласковая тень плантаций. Солнце золотит большие листья деревьев какао. Ветви их тянутся в воздух, сплетаясь и обнимая друг друга, и кажется, словно одно гигантское дерево стелется то вверх, то вниз по холму, отбрасывая на многие сотни метров топазовую тень. Здесь всё — жёлтого цвета, лишь изредка, резким пятном, врываются в жёлтое марево островки зелени. Ползет по веткам желто-золотистый муравей пешишика, он уничтожает вредителей, угрожающих плодам какао. На деревьях распускаются золотистые молодые листочки и нежные бледно-желтые цветы, которые солнце осыпает огненно-золотыми брызгами. Пожелтели, сожженные лучами, слишком ранние плоды. А спелые, напоминающие золотые лампады старинных соборов, ослепительно сверкают под лучами солнца, проникающими сквозь тень плантаций. Жёлтая змея «папа-пинто» выползла погреться на тропинку, протоптанную ногами людей. И даже земля — грязь, превратившаяся в пыль под жарким солнцем, — тоже мутно-желтого цвета. Она покрывает голые ноги негров и мулатов, работающих на плантации, и потому ноги у людей желтые.

Спелые плоды светятся слабым золотистым светом, озаряющим самые темные уголки плантаций. Луч, пробиваясь сквозь листья, обрисовывает в воздухе желтые столбики пыли, которые ползут по ветвям, теряясь в небе над вершинами деревьев. Обезьяны жупара, всегдашние обитатели какаовых насаждений, с криком прыгают с ветки на ветку — тёмные грязно-желтые пятна на золотом фоне плантаций. Змея «папа-пинто» просыпается, вытягивает своё тело цвета яичного желтка и теперь кажется гибкой металлической палочкой. Её жадные жёлтые глаза неотрывно следят за шумной, весёлой стаей обезьян, прыгающих по веткам. Капли солнечного света льются сквозь листья какаовых деревьев, сливаясь в длинные лучи на земле, растекаясь по лужам бликами цвета чайной розы. Словно топазовый дождь, падая с неба на горячую пыль земли, превращается в розовые лепестки. Все оттенки жёлтого цвета можно увидеть на плантациях какао в тихое солнечное утро.

И когда поднимается легкий ветер, все это жёлтое море колышется, волны разных оттенков вливаются одна в другую, образуя новый жёлтый цвет — цвет какаовых плантаций, самый красивый цвет в мире; только местные жители могут видеть его в летние дни. Нет красок, чтобы передать этот ни с чем не сравнимый цвет, нет слов, чтобы описать его, этот неповторимый жёлтый цвет какаовых плантаций!

ДОЖДЬ

1

Поэт Сержио Моура сидел один в пустом зале заседаний Коммерческой ассоциации. Вошел Карлос Зуде. Он пожал руку поэту, улыбаясь своей обычной, такой приветливой улыбкой:

— Добрый вечер, сеньор Сержио.

— Добрый вечер.

Какая гордость звучала в голосе поэта! Эта гордость казалась чем-то вещественным, ощутимым, она висела в воздухе, колола, как игла. И, как это ни странно, эта гордость почему-то раздражала Карлоса Зуде, несмотря на его глубокое презрение к поэту. Сержио был, бесспорно, хорошим секретарем, дела Ассоциации он вел аккуратно, но ведь десятки молодых людей смогли бы, за приличное жалованье, работать не хуже его! Карлосу не приходило в голову, что гордость Сержио была гордостью поэта, а не секретаря. Карлос презирал стихи; все искусства он считал праздной выдумкой. Он чувствовал какое-то недоверие ко всем писателям, скульпторам, художникам. Но это не было то недоверие, которое чувствовали к людям искусства полковники. Полковники презирали людей искусства только до тех пор, пока те оставались в тени. Как только они становились известными, полковники начинали ими восхищаться. Карлос был выше этого: у него были раз и навсегда сложившиеся взгляды на людей искусства, он называл их бездельниками. Только последние революционные события, в которых приняло участие столько писателей, убедили его в том, что эти бездельники могут быть, пожалуй, опасны. Но поэтов он исключал из числа опасных: это уж просто бездельники, жалкие люди. А так как Сержио Моура отличался трудолюбием и бумаги были всегда в порядке (Карлос Зуде был председателем Коммерческой ассоциации), то Карлос и не вспоминал о том, что его секретарь пишет стихи и печатается в газетах Рио. Он считал стихи слабостью Сержио, а самого Сержио — дилетантом и презирал его, как презирал всех служащих, живущих на жалованье. Впрочем, это презрение не мешало Карлосу быть любезнейшим в мире человеком в обращении со служащими. Он никогда не повышал голоса, не делал строгих выговоров. Он просто презирал служащих как существа другого мира. Крупные коммерсанты, экспортеры, богатые помещики — вот это был его мир, в который допускались разве что управляющие, так как на долю управляющих всё же приходилась часть доходов фирмы.

Почему же тогда Карлос так живо чувствовал эту гордость поэта Сержио Моура? Он и сам не знал почему. Эта гордость висела в воздухе зала заседаний, и от неё становилось больно, как от пощечины. Эта гордость была во всём — в спокойном лице, в самой позе Сержио, который стоял не шевелясь в ожидании приказаний экспортёра. Карлос, взбешенный, молчал, не зная, что сказать ему. Однако в поведении Сержио не было ничего вызывающего. Он спокойно смотрел на Карлоса, и бумаги, необходимые для заседания, были аккуратно разложены на столе. Может быть, это роза, которую поэт держал в руке, так раздражала Карлоса? Она была просто оскорбительна, эта роза. Но почему оскорбительна? Карлос не знал, куда девать руки, он был смущен. Да ещё Жульета зачем-то пригласила этого типа на завтрашний вечер. Интимная встреча, соберутся только близкие друзья, а она вдруг приглашает Сержио… И что только она в нём нашла? Женщины такие странные, никак их не поймёшь… Поэт вертит в руке розу, это же невыносимо! Карлос Зуде открыл рот, намереваясь сказать что-то обидно-ироническое, но так ничего и не сказал… Не умел он говорить с иронией. Ну какого чёрта Жульета пригласила этого субъекта?

Когда вошел Шварц, управляющий немецкой экспортной фирмы в Ильеусе, Карлос встретил его такой бурной радостью, что Шварц даже растерялся.

— О дорогой Шварц, ну как вы? Сколько лет, сколько зим… — И крепко обнял его.

Шварц поклонился Сержио.

— Ну, а как наш поэт? Стихи подвигаются? — Он с трудом говорил по-португальски и никогда не читал ни одного стихотворения Сержио. Он вообще не читал ничего, что здесь печаталось, а только немецкие книги — поэтов и туманных философов. Его любимым автором был Ницше, и немец обычно говорил, что Ницше скрашивает ему жизнь в Ильеусе. Шварц был ещё молод и недурен собою. Он приехал в Ильеус сравнительно недавно, прямо из Германии, заменив прежнего управляющего фирмой, еврея.