Борис Полевой - На диком бреге

• Название: На диком бреге
• Автор: Борис Полевой
• Издательство: ИХЛ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

Роман-газета № 21(273) 1962 г.

Роман-газета № 22(274) 1962 г.

---

С каждой оказией, а таких оказий теперь в связи со спешным развертыванием геологических работ становилось все больше, к нему прилетал кто-нибудь, из Дивноярска. Литвинов сажал гостя рядом и начинал с пристрастием выспрашивать обо всем, что происходит на стройке. Привычная память крепко держала всю картину работ, и, выжав из посетителя все, что тот знал, он обновлял эту картину. А так как быть созерцателем в жизни Литвинов не умел, он стал иногда диктовать Степаниде Емельяновне записки разным людям с советами попробовать то, сделать это, поступить так или этак. Эти записки в Дивноярске получили шутливое название «Письма издалека».

Завернутый в доху, почти квадратный, недвижно сидел больной на завалинке. Он напоминал старого, дремлющего на солнышке медведя. Но у медведя этого были совсем не сонные, а, наоборот, острые, цепкие глаза, и те, кто приезжал его проведать, всегда поражались: откуда Старику известны все новости!

— …Ох, Федька, ко всякой ты у меня бочке гвоздь! — журила, его жена, которой он диктовал очередное письмо. — Ведь не комса же коротконосая, солидный человек! Что там, без тебя не разберутся, иль вместе с тобой в Дивноярске умные люди перевелись? — Она жадно курила, стараясь отгонять дым от больного^

Литвинов хитро жмурился:

— Степа, учти, по здешней, по бурятской мифологии, ведьм не полагается. Неймется тебе человека точить — садись на свою метлу и фюйть отсюда в столицу нашей родины.

Таких шуток женщина не терпела. Она сразу настораживалась.

— Гонишь, да? Может быть, по какой-нибудь другой соскучился? Какая-нибудь там секретарша? — Она уже зло смотрела на мужа, неподвижно выглядывавшего из своего мехового кокона.

— Фу, фу, фу! — довольно посмеивался Литвинов. — Ты у меня, как Петрович говорит, с пол-оборота заводишься. Секретарша, брат Степа, у меня такая: по стойке смирно стою. А ну-ка, припишем к письму ей приветик. Как-то она там без меня?..

С Валей жена была знакома. Они ладили. Боясь огорчить мужа, Степанида Емельяновна даже скрывала, что та уже не работает в управлении…

«Письма издалека» летели на стройку все чаще, все более широкий круг людей получал их. Они ходили по рукам, читались вслух. Пословицы, меткие характеристики, которыми они изобиловали, быстро распространялись, и люди радовались: Старик шутит, Старик поправляется, Старик берется за дело. Но кому эти письма начинали серьезно мешать, в ком вызывали сначала снисходительную усмешку, потом досаду и, наконец, ярость, так это у Вячеслава Ананьевича Петина. Он как бы физически ощущал, что этот больной, неподвижно валяющийся из-за собственной глупости где-то в тайге человек, каким-то образом ухитряется видеть строительство, с жадной въедливостью вникает во все дела, замечает ошибки и, во все вмешиваясь, буквально связывает его, Петина, по рукам и ногам, парализует его инициативу. И кто ему обо всем доносит? Неужели грузин ведет двойную игру? Зачем? Идея «броска» дала этому, в сущности, примитивному и довольно тусклому солдафону возможность оказаться на виду. О нем несколько раз даже упоминали в большой печати, к нему едут изучать опыт партийно-массовой работы. Неужели он, несмотря ни на что, остается преданным Литвинову и только притворяется, что помогает ему, Петину. Это было бы опасно, это надо узнать. И узнать осторожно, чтобы не приобрести в Капанадзе врага или хотя бы недоброжелателя.

В одну из суббот, когда тайга дышала уже ароматом цветущих черемух и у каждой березы майские жуки давали в предвечерний час концерт на контрабасах, Петин позвонил парторгу.

— Ладо Ильич, хочу напроситься к вам в гости. Я столько слышал о вашей семье! Может быть, разрешите одинокому человеку погреться у вашего очага?

— О Вячеслав Ананьевич, милости просим! Ламара будет в восторге. Я сам шашлык приготовлю. Мечта! Пальчики оближете.

В воскресенье черный лимузин остановился у домика номер шесть по Березовой улице. Теперь действительно она была березовая. Тонкие белоствольные деревца, выстроенные вдоль тротуара, стелили по ветру нежную, почти еще желтую листву. Первая смена окончилась, и за штакетниками низеньких заборчиков люди семьями возились в коричневой маслянистой, как автол, земле. Поднимаясь на крылечко, Петин уже уловил аппетитнейший аромат баранины и лука. В самом деле, парторг в сорочке с закатанными рукавами, в женском переднике вместе с черноволосым мальчуганом священнодействовал во дворе, у самодельного мангала, на котором на угольях нанизанные на спицу вперемежку с жиром жарились кусочки мяса. Высокая стройная женщина со сторогим миловидным лицом стояла возле, не вмешиваясь в это священнодействие.

— Вячеслав Ананьевич, дорогой гость! — Ка-панадзе, радушно протягивая руки, направился к Петину. — Мою Ламару вы знаете, а это сын — Григол, Гриша.

Вячеслав Ананьевич протянул хозяйке коробку конфет, а мальчику — шоколадного зайца.

— Остроумие этого молодого человека известно в здешних краях, — сказал он, адресуясь к матери. — Тут, Ламара Давыдовна, однажды у нас готовились принять знатных гостей. Потом выяснилось, они не приедут, подготовку прекратили. Так вот супруг ваш остроумно привел знаменитый диалог, имевший место в вашем семействе. Вы сказали: «Григол, сегодня бабушка приедет, вымой уши». А он ответил: «А если бабушка не приедет, я и буду, как дурак, ходить с чистыми ушами?» Ха, ха! Очень мило.

Но рассказ этот произвел неожиданное действие.

— Опять! — Ламара строго нахмурила бархатистые брови. — Ладо, это — безобразие, кончится оно когда-нибудь? — И пояснила гостю: — Это же он сам за мальчишку фольклор создает.

— К столу, к столу, шашлык готов! — с подчеркнутым оживлением воскликнул хозяин и прямо с жаровни принес на террасу сочащуюся жиром баранину, благоухавшую луком и чесночной подливкой.

Вино наливали прямо из маленького дубового, сделанного в виде чемодана бочонка с ручкой. Хозяева, даже маленький Григол, просто излучали радушие. Петину, который все еще никак не мог освоиться со своим одиночеством, стало необыкновенно хорошо. Хотелось сидеть без всяких дум, смотреть на милое лицо хозяйки. И трудно, очень трудно было начинать тягостный разговор. Даже когда из-за мошки, усиливавшей к вечеру свою активность, с балкона перешли в комнаты, гостя усадили на Тахте, подложили ему под локоть мягкие валики — мутаны — и Ламара налила ему ароматный чай, Вячеслав Ананьевич все тянул, чувствуя несвойственную ему нерешительность.

— Вот вы ехали по Березовой, видели, сколько людей в палисадниках возится. Все, я бы сказал поголовно все, — проговорил Капанадзе. — Я вот хожу и думаю: как же прав был Старик, когда настаивал, чтобы тут, в Партизанске, у каждой квартиры был кусочек земли!.. Крохотный, с ладонь, а какая это радость — покопаться на нем в свободную минуту! А ведь иные, помните, возражали: частнособственнические инстинкты, индивидуализм.

— Да, да, у нас можно, не заходя в дом, догадаться, откуда хозяева, — поддержала мужа Ламара. — Посмотрите через забор, если лук, репа, редька — русские. У моей соседки, у Ганны, помидоры, свекла, а по забору подсолнухи — украинцы. А у нас вот, пожалуйста, вы кушали цуцматы, кинзу, тархун. Все свое, сибирское. Мне мама семена в письме прислала… Старик — умница. Он правильно говорил: кто в Партизанске квартиру получит, тот навсегда сибиряк, вот и мне Ладо тоже…

— …Да, кстати, если уж разговор зашел о Федоре Григорьевиче, — небрежно заговорил Пе-тин, подставляя Ламаре чашку. — У меня что-то с сердцем, мне самый слабый… Спасибо… Так вот о Федоре. Григорьевиче. Я давно, Ладо Ильич, хотел с вами как с представителем высшего партийного органа у нас на строительстве потолковать. Эти его письма… Я понимаю: ему там скучно, читать он не любит, что-нибудь изучать, пользуясь избытком свободного времени, не в его характере, а сидеть без дела не привык. И вот пишет, пишет. И часто его советы идут вразрез с моими распоряжениями. — Говоря это, Петин внимательно наблюдал за собеседником. Ламара сразу же ушла и увела мальчика. Капанадзе пересел с дивана на стул. По лицу его трудно было понять, что он думал. — Федор Григорьевич, конечно, опытнейший хозяйственник, самородок, но… любой шофер скажет, что если два, даже очень квалифицированных водителя, держатся за руль, авария почти неизбежна… Что вы на это скажете?

— Вот тут ореховое варенье. Очень не люблю этого слова «теща» ни по-русски, ни по-грузински… Ламарина мама его нам на Первое мая прислала. Попробуйте, очень вкусное. — Капанадзе протягивал гостю блюдце с вареньем странного, зеленоватого цвета.

Петин машинально положил в рот ложку.

— Да, очень своеобразное. Благодарю вас… Но я хочу закончить об этих так называемых письмах с того света, как их некоторые люди именуют. В одном из них Федор Григорьевич, и откуда — с Чернавы! — обращает наше с вами внимание на такую, например, частность: будто бы Бориса Поперечного, человека, который стал теперь правофланговым в соревновании, запевалой нашего «броска», ставят, видите ли, в какие-то особые условия… Александру Коровкину, нашему славному бетонщику, имя которого было однажды даже упомянуто в передовой статье, кто-то там будто бы приписал выработку. Ну что это? Зачем?.. У нас такой подъем! О нас говорят, Онь-строй ставится в пример, а Литвинов ищет каких-то блох… На солнце тоже есть пятна, но кто же, смотря на солнце, думает о пятнах… Не знаю, как вас, меня это, честно говоря, выводит из себя. Если хотите, это, пожалуй, антипартийно.