Эйми Ямада - ЧАС КОШКИ

• Название: ЧАС КОШКИ
• Автор: Эйми Ямада
• Издательство: ГИПЕРИОН
• Жанр: Эротика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-89332-150-0

В сборник вошли три новеллы:

ЧАС КОШКИ. ИГРА ПАЛЬЦАМИ. ИСЧАДИЕ АДА.

Эйми Ямала родилась в Токио в 1959 г. Училась на филологическом факультете университета Мэйдзи. Еще в студенческие годы стала сочинять комиксы и даже забросила ради них учебу, однако вскоре поняла, что через комиксы невозможно полностью выразить свою индивидуальность. С 1980 г. Ямала начинает писан» серьезную прозу. Повесть «Час кошки» стала ее дебютным произведением. Ямала буквально ворвалась в японскую литературу, получив престижную премию журнала «Бунгэй» (1985 г.). Вошедшие в этот сборник повести «Час кошки», «Игра пальцами» и «Исчадие ада» выразили дух «потерянного поколения X» с его неистовым увлечением андеграундом, наркотиками и «слакерским» (говоря современным языком, пофигистским) отношением к жизни. Повторяющийся мотив любви японских героинь к афро-американцам носит у нее подчеркнуто эпатажный характер, поскольку адюльтер с иностранцем, тем более с чернокожим, и по сей день считается в Японии скандальным отступлением от традиционного жизненного уклада.

---

Такие вот ужины были самой большой роскошью, какую мы могли себе позволить.

— Так что мне теперь делать с мясом?… — спросила я со слезами на глазах. — Придется наверное, выбросить, да? Жалко…

Я села на пол и заплакала. Я рыдала в голос.

— Мне так хотелось мяса… — выдавила я.

Заходясь рыданиями, я стала припоминать все те блюда негритянской кухни, что мне довелось есть вместе со Спуном. Ужасно вредные, но такие восхитительно вкусные. Копченые свиные ножки, тушенные с белой фасолью… Мясо так разварилось, что само отделяется от костей, и когда глодаешь эти косточки, самое восхитительное — это желеобразные мозговые комочки внутри… Острая похлебка из стручков окры… Спун обожал соус «Табаско». Обильно политое соусом темное мясо жареного цыпленка. Восхитительная тушеная свиная требуха…

Я лакомилась этой совершенно невозможной для японского организма пищей вместе со Спуном. Мне казалось, что эта пища является частью него, и таким образом я вкушаю его плоть. Это приводило меня в неописуемый восторг…

…Полное безумие — вспоминать о подобных вещах в такой момент! Я сказала об этом Спуну. Он только посмотрел на меня и не сказал ни слова. Глаза у него были печальные-печальные, но на лице блуждала слабая улыбка.

— Спун, а ты сегодня еще не говорил мне это!

— Что — «это»?

— Ну-у, слово из четырех букв…

— Хм. Действительно.

— На тебя не похоже.

Он молчал.

— Ну, скажи же!

— FUCK.

— Сделай!..

Спун коснулся моей щеки ладонью. Я погладила его руку. Какая большая рука. Если он разведет пальцы, ладонь совсем закроет мое лицо. На ладони четко прорезаны только три линии. Обманчиво простая рука: это лишь видимость. Я-то знаю, какой она может быть деликатной и нежной, как умеет ласкать потаенные уголки моего тела.

— Уже нельзя? Мы больше не можем любить друг друга?…

Я сморгнула слезы, застилавшие мне глаза. Они капнули на ладонь Спуна и покатились куда-то дальше.

— Вот мы все толковали про любовь. А на самом деле это было обычное вожделение. И только.

Я невольно взглянула Спуну в лицо. Я была страшно удивлена, услыхав из его уст такое «ученое» слово.

Меня просто всю затрясло. Боже, как я хочу узнать этого человека! В моей душе разгоралось острое желание знать про него все.

— Не осталось времени! У нас нет времени! — закричала я.

— Тише-тише. Успокойся, бэби, — Спун стал медленно поглаживать меня от затылка, «против шерсти», пытаясь успокоить. Его пальцы постукивали по моей голове, словно клавиши механического пианино. Он знал, что от этого я начинаю жмуриться, как кошка. Я испытала смутную ненависть неизвестно к кому и к чему: откуда взялись эти люди, пытающиеся отнять у нас наш маленький рай? И почему? Я не знала. И это было хуже всего.

— Я не смогу любить тебя, если тебя здесь не будет!.. Я привыкла купаться в твоей любви, Спун…

— Я сказал, что тебе не идет…

— Ты о чем? — изумилась я.

— Ну, про помаду… Она просто шикарная! С ней ты похожа на настоящую леди.

Этот первый в жизни комплимент, который я услышала от Спуна, был такой неуклюжей лестью, что я надулась.

— То-то ты прошелся насчет Хэллоуина!.. На шлюху похожа…

— Моя госпожа может быть моей шлюхой!

Спун поцеловал меня в губы. Я впервые ощутила тепло в его словах.

Поцеловав меня раз, Спун уже не мог остановиться. Он осыпал мое лицо поцелуями. Это было как наводнение, сметающее плотину. Не в силах даже дышать, я безвольно обмякла в объятиях Спуна. Лучше бы он повалил меня на пол и бестолково оттрахал, и я впала бы в беспамятство. Но он этого не сделал. Он крепко стиснул меня и закрыл глаза. Его руки обвились вокруг моей талии, словно лианы, не отпуская. Даже теперь от его тела исходил крепкий аромат одеколона, доводивший меня до безумия. Это был одеколон «Брут». В самом деле, в нем было что-то брутальное, звериное. И сам Спун был диким зверем, обитающим в моем теле…

Но сейчас он уйдет. Вот сейчас. Сейчас… Мой разум отказывался принять это. Кто-то без моего разрешения выкручивал плотно загнанный винт из моего сердца.

— DON'T. HE НАДО.

— Что — НЕ НАДО?

В моем мозгу всплыла смутно знакомая формула.

2sweet + 2be = 4gotten

Too sweet to be forgotten[8]

— Спун, это слишком сладко, чтобы забыть…

— У меня нелады с арифметикой. Естественно, я это знала. Но Спун сам написал эту формулу на моем сердце, как на малюсенькой грифельной доске. Может, то была просто шалость проказливого ребенка?…

Я глубоко вздохнула. Как по команде, Спун выпустил меня из объятий. И тут я вдруг поняла, что все кончено. Я, не отрываясь, смотрела на Спуна. На его лице было привычное выражение избалованного мальчишки, с капризно оттопыренной нижней губой. Но он плакал — все с тем же выражением на лице. Встретившись со мной взглядом, он безмолвно спросил: «Что со мной?» Меня охватило материнское чувство. «Бедный мальчик», — пробормотала я и коснулась рукой мокрой щеки Спуна.

— У тебя это здорово получается! — Мне кажется, что в тот момент я смогла засмеяться совершенно естественно. Спун сконфуженно улыбнулся, потупился, потом снова поднял глаза и расхохотался. Его взгляд говорил: «Я все про тебя знаю».

Он решительно поднялся — и тут что-то с глухим стуком упало за кровать. Обернувшись, он долго смотрел на меня, а потом медленно зажмурил один глаз. Я вдруг вспомнила тот вечер, когда впервые увидела Спуна. В мою память отчетливо врезалось воспоминание о тех торопливых любовных ласках. Он подмигнул — и в этот момент я почувствовала, как во мне начинает таять капсула памяти, просачиваясь в сердце. Такая знакомая гримаса, искажающая пол-лица… Это было началом горячки.

Когда Спун подмигнул мне, занавес упал. Стараясь обуздать рвущиеся наружу чувства, я сказала:

— Даже сейчас у тебя такое выражение, будто ты собираешься оттрахать меня.

Он показал пальцем сначала на себя, потом медленно — на меня, потом дважды кивнул.

— Спун, я тоже! Я тоже! — хотела крикнуть я, но не смогла издать ни звука.

И тогда Спун вышел из комнаты. Он ушел из моего дома, и полицейские держали его за руки. Он оставил меня, а я по сути так ничего и не успела узнать. Ничего конкретного. Я налила в стакан джину и посмотрела в зеркало. Мое лицо было перемазано помадой.

10

Уже ночью ко мне заявился один из приходивших днем полицейских и спросил, не оставил ли Спун каких-нибудь вещей.

Перед тем, как его увели, он уронил за кровать удостоверение личности. Сначала я отпиралась, ведь это была единственная фотография, что осталась от Спуна. Но полицейский сказал, что лучше мне самой отдать эту вещь, если я не желаю обыска. И я дрогнула. Я отдала его вместе с газетой и журналом «Jet». Больше ничего нет, сказала я. Заполучив то, что искал, полицейский удовлетворился и ушел.

Но я не сказала ему, что вместе с удостоверением Спун оставил в моей квартире свой талисман — серебряную ложку. Не арестует же меня американское правительство за кражу какой-то ложки!

На другой день я узнала из новостей программы FEN, что Спуна взяли при попытке продать секретные военные материалы. Наверняка, об этом подробно написали в газете «Stars amp;Stripes». Выходит, Спун был совсем не глуп, раз работал с такими важными документами. Но мне уже все было безразлично.

Несколько дней я безвылазно просидела в квартире. Я смотрела в зеркало на свое лицо, перемазанное помадой, что была на мне в тот вечер.

Через несколько дней ко мне вернулись человеческие ощущения, и я почувствовала страшную вонь протухшего в холодильнике мяса. Когда я открыла крышку мусорного ведра, чтобы выбросить туда мясо, мне сделалось дурно, и меня вывернуло наизнанку. Вымотанная до предела неукротимой рвотой, я швырнула в стену попавшийся мне под руку флакон с одеколоном «Брут». Одеколон был дешевый, так что флакон из пластика не разбился, только пробка слетела — и комнату заполнил сладковатый запах. Я вдохнула его — и завыла, как зверь.

Я вспомнила все. Я же потеряла Спуна! Мои душераздирающие рыдания были похожи на предсмертные стоны. Спун, ну куда ты ушел?… Я закружилась по комнате, ища следы, оставленные Спуном.

Пятно его спермы на простыне. Филиппинские лобковые вши, от которых мы долго пыталась отделаться, но так и не преуспели. Ну хоть что-то, хоть что-то! Я вывернула наизнанку его панаму, пытаясь обнаружить хотя бы один дорогой мне курчавый волосок. Зубная щетка. Аспирин. Я открыла баночку с вазелином и увидела след его грубого пальца. Когда ему хотелось возбудить меня особенно сильно, он всегда лез в баночку с вазелином… Обертка от сигаретной пачки. Он всегда открывал пачки с нижнего конца, срывая зубами целлофановую обертку. Половина дамского чулка, завязанного в узел на конце: Спун надевал его на голову, чтобы хоть как-то пригладить свои непокорные волосы. Надкусанное дешевое шоколадное печенье. Пустая бутылка из-под белого рома «Баккарди», который он хлестал прямо из горлышка. Стоя над этой кучей хлама, я ощутила чудовищную усталость.