Ханс-Йоахим Шульце - Документы жизни и деятельности И. С. Баха

• Название: Документы жизни и деятельности И. С. Баха
• Автор: Ханс-Йоахим Шульце
• Издательство: "Музыка"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Перевод изданного в Лейпциге краткого извлечения из трехтомного академического издания всех имеющих отношение к И.С.Баху рукописных и печатных текстов 1685–1800 годов.

«Эта своеобразная антология документальных текстов, относящихся преимущественно к XVIII столетию, составлена музыковедом, которому принадлежит одна из ведущих ролей в деле подготовки академического издания документов, связанных с жизнью и творчеством И. С. Баха. В композиции и рубрикации настоящего сборника проявился творческий подход Х.-И. Шульце к популяризации первоисточников. Составителю удалось — средствами отбора и расположения материала — нарисовать яркую, рельефную, многоплановую картину. Мозаичность сочетается здесь с композиционной целостностью, компактность — с широтой тематики.»

---

295 (II/409)

[…] Далее автор [(И. А. Шайбе)] пишет, что господин придворный композитор «пока что нашел только одного достойного соперника».[393] Кто под оным подразумевается — мне, как и многим другим, неведомо. Очень многие были бы весьма признательны автору, если бы он удовлетворил их правомерное любопытство и с большей определенностью поведал бы, кого же он имеет в виду. Однако я сомневаюсь, что он когда-нибудь сумеет это сделать. Если он, скажем, намекает на небезызвестного большого мастера музыки,[394] за свою исключительную искусность получившего, по дошедшим до меня сведениям, в одной из иноземных держав (как это там принято) докторские регалии, коих он в музыке вполне достоин, — то я готов сослаться на некоторых непредвзятых знатоков музыки, каковые в странствиях своих тоже имели счастье слышать этого великого музыканта, но, вознося ему премного похвал, тем не менее сохранили неподдельную убежденность в том, что на свете есть только один Бах и что никто с ним не сравнится. Что ж, в таком случае господин придворный композитор, надо думать, пока что не «нашел» ни единого «достойного соперника».

Затем автор уточняет, какие именно выдающиеся достоинства он обнаружил в игре этого великого человека, неоднократно слышанной им лично: он восхищается необыкновенной ловкостью его рук и ног <…> Но почему он не замечает удивительного множества редкостных [мелодических] находок, [искусных] перемещений одного и того же построения в разные тональности, исключительного мастерства [исполнения] даже в самых быстрых темпах с предельной отчетливостью и ровностью звучания всех тонов, необыкновенного умения играть в труднейших тональностях с такой же подвижностью и чистотой, как и в самых легких, и вообще неизменной привлекательности, сочетающейся с искусностью? <…>

Между прочим, известно, что голоса в сочинениях этого великого мастера музыки чудесным образом переплетаются друг с другом, причем без малейших признаков путаницы. Они движутся то в одном и том же, то в противоположном направлении — где как уместно. Они расходятся, но, когда нужно, своевременно вновь сходятся. Каждый голос отличается от любого другого, (с. 185) обладая своим собственным, неповторимым обликом, хотя часто они друг другу подражают. Они то убегают друг от друга, то следуют друг за другом, причем в их стремлении как бы опережать друг друга не обнаруживается ни малейших признаков нерегулярности. И когда все это исполняется должным образом, нет ничего прекраснее этой гармонии. Если же неумелость или небрежность инструменталистов или певцов создает ту или иную путаницу, то, безусловно, весьма вздорно было бы относить их промахи на счет композитора. Ведь в музыке вообще все сводится к исполнению <…>

Я признаю', что сочинения господина придворного композитора очень трудно играть, но [трудно это] только тем, кто не желает приучить свои пальцы к должной подвижности и к правильной аппликатуре. Между тем, он действует вполне правомерно, когда, сочиняя свои пьесы, «рассчитывает на свои собственные пальцы». Ведь вывод, к которому он пришел, гласит: «того, чего я достиг прилежанием и упражнением, может достичь и любой другой, обладающий лишь средними способностями и навыками».[395] А отсюда [сама собой] отпадает и отговорка насчет неисполнимости [его вещей]. Все исполнимо, если только захотеть, [- если только] усерднейшим образом дать себе труд обратить — путем неустанного прилежания — [свои] природные способности в надлежащие навыки. Если для господина придворного композитора нет ничего невозможного в том, чтобы безупречно, без единой ошибки играть двумя руками на клавире такие вещи, в коих как главному, так и средним голосам приходится должным образом справляться со своими [нелегкими] задачами, то почему же это должно быть невозможно для целого хора,[396] состоящего из большого числа лиц, каждое из коих обязано следить лишь за одним-единственным голосом? <…>

Однако всем сказанным еще не исчерпывается отповедь автору, утверждающему, что баховские сочинения якобы невозможно сыграть и спеть. Он идет еще дальше, нападая на господина придворного композитора за то, что тот «все „манеры“, все мелкие украшения и [вообще] всё, что подразумевается под способом игры [на инструменте], тщательно выписывает нотами». — Либо господин автор отмечает это как нечто свойственное (с. 186) одному лишь господину придворному композитору, либо он вообще считает таковое [выписывание] неким заблуждением. Если первое, то он допускает огромную ошибку: господин придворный композитор — отнюдь не первый и не единственный [композитор], пишущий музыку таким образом; среди множества композиторов, коих я мог бы по сему поводу упомянуть, сошлюсь хотя бы на Гриньи и Дю Мажа, пользовавшихся в своих «Органных тетрадях» именно таким методом. Если [же] второе, то я никак не могу отыскать причину — почему это должно именоваться заблуждением. […]

[И. А. Бирнбаум, «Непредвзятые замечания…». — Лейпциг, январь 1738 г.]

296 (II/410)

[…] О том, что в одном месте 6-й книжки этого журнала[397] имеется в виду лейпцигский г-н Бах, я подумал сразу же, в первый же момент, а вчера в этом [окончательно] утвердился, ибо один [мой] здешний друг, возвратившийся из непродолжительной поездки, привез мне выпущенное без указания даты [и места] издания сочинение под названием «Непредвзятые замечания касательно одного сомнительного места в 6-й книжке [журнала] „Критический музыкант“. Отпечатано в текущем году».[398] Сочинение сие помещается на двух листах в 8[-ю долю листа]. Приписка гласит: «Высокоблагородному господину, господину Йог. Себастьяну Баху, высокопоставленному придворному композитору и капельмейстеру его королевского величества [короля] Польского и его курфюрстского высочества [курфюрста] Саксонского, а также музикдиректору и кантору школы [св. ] Фомы в Лейпциге, с большою преданностью посвящает сии самого' его касающиеся листы автор». На 7[-й] странице помещены такие слова: «По меньшей мере некоторые особые обстоятельства означенного письма указывают с полной определенностью [на то], что не надо долго целиться в шайбу,[399] если хочешь попасть в яблочко». Я жажду узнать, кто такие те другие господа и [что это за] местности, каковые характеризуются, но не именуются в упомянутом месте [данного сочинения], и надеюсь от Вас, сударь, конфиденциально получить [на сей счет] разъяснения. (…]

[И. Г. Вальтер — Г. Бокемайеру (в Вольфенбюттель). — Веймар, 24.I. 1738 г. ] (с. 187)

297 (II/417)

[…]…С другой же стороны я — как честный человек — обязан спасти не только свою собственную [честь], но и честь всех остальных порядочных музыкантов, затронутых — с немалою язвительностью — в одном кратком сочинении, изданном в начале текущего года не назвавшим себя [лицом] в Лейпциге.

Сочинение же сие носит следующий заголовок: «Непредвзятые замечания касательно одного сомнительного места в шестой книжке „Критического музыканта“». Оно имеет посвящение господину капельмейстеру Баху, ибо по преимуществу касается его самого', и, быть может, изготовлено было — по его [же] наущению — одним из его друзей. Во всяком случае, господин придворный композитор восьмого января сего года с немалым удовольствием сам раздавал его своим друзьям и знакомым.

<…> Всякий, кто хотя бы в какой-то мере осведомлен в мире музыки, несомненно, найдет не одного [музыканта], сравнимого с сим великим мужем…

Но никто не станет из-за этого отнимать у господина придворного композитора [его] славу, [а именно тот факт, ] что [в игре] на клавире и органе он столь велик, что едва ли возможно представить себе [всю меру этого величия], если самому не довелось видеть и слышать его. Мой корреспондент противопоставил ему не кого-нибудь, а такого достойного человека, как знаменитый господин Гендель. Успех, каковой повседневно имеет сей последний у всех знатоков [музыки], и та особая привлекательность, с коею он играет, нежнейшим образом трогая сердца своих слушателей, [- все это] даже самого компетентного в музыке человека может поколебать [в вопросе о том], кого из этих двух великих мужей следовало бы предпочесть <…>

Но коль скоро нет никого, кто при всем своем величии в той или иной науке не имел бы и кое-каких недостатков (а это признает, в начале своих «Замечаний» и сам господин автор), то что же удивительного в том, что, хотя господин придворный композитор — исключительный мастер [игры] на клавире и органе, в деле сочинения музыкальных пьес у него есть немалые изъяны. Главная же причина таковых изъянов достойна того, чтоб остановиться на ней поподробнее. Сей великий муж не тщился толком разобраться в науках, потребных (с. 188) всякому ученому композитору. Как может быть совершенно безупречным в своих музыкальных работах тот, кто мудростию людской не приобрел способность исследовать и познавать силы природы и разума? Каким образом намеревается достичь всех преимуществ, сопряженных с обретением хорошего вкуса, тот, кто меньше всего беспокоился о критических суждениях, исследованиях и правилах, каковые восходят к ораторскому искусству и поэзии, но и в музыке столь необходимы, что без оных невозможно сочинять трогательно и выразительно, тем более что, можно сказать, лишь из них проистекают свойства хороших и скверных способов письма — как в целом, так и в [разного рода] частностях.