Юрий Дьяконов - Приказ самому себе

• Название: Приказ самому себе
• Автор: Юрий Дьяконов
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1975

---

— Молодец! — радовался Женя. — Я так боялся, что ты струсишь.

— Я говорила? Говорила! Алевтина Васильевна, знаешь, какая мировая! Человека насквозь видит!.. Пошли на Энгельса, газировки выпьем. Что-то во рту пересохло.

Выпив воды, они уселись в Первомайском саду. Саша сказала:

— Пока ты там парился, мы так хорошо придумали! Придем на завод и скажем: „Зиночкина мама часто болеет, потому что сердце… А если полечится — болеть не будет, а хорошо будет работать каждый день. Вам же еще и лучше!..“ Ну как? Здорово?

— Ага, — сказал Зиночка. — Только мне стыдно за себя просить.

— Стыдно?! — налетела на него Саша. — Ты и к директору говорил „стыдно“. И не себе просить, а маме! Понял?!

— А если нас выгонят?

— Не выгонят, — вмешался Женя. — Не имеют права. Папа мне рассказал. Профсоюз защищает рабочих. И должны, если правильно, сделать так, как рабочий просит. А у нас правильно!..

Полные решимости, подходили они к заводу. По крутой, как пароходный трап, железной лестнице поднялись на второй этаж. Остановились перед дверью с табличкой: „Председатель завкома…“ Постучали — молчание. Еще раз — ни звука.

— Пусто, — сказал Зиночка, желая одного — поскорее уйти.

— Посмотрим, — шепнула Саша и глянула в замочную скважину — Есть! Женщина. Симпатичная. Эта сразу поймет!

Саша рванула дверь. Женщина удивленно посмотрела на них:

— Вам кого?

— Вас, товарищ Афиногенова, — ответил Женя. — Вы ведь Афиногенова?.. Нам нужна сердечная путевка в санаторий.

— Ой, уморил! — засмеялась она. — У тебя, что ли, сердце больное?

— Не смешно, — обиделся Женя. — У Зиночкиной мамы!

— У твоей, что ли? — спросила она, глядя на Сашу.

— Нет. Это его маме надо. Зиночки, — и указала на Зиновия.

— Он — Зиночка?!. Цирк какой-то! Он же пацан!.. Или говорите толком, или выкатывайтесь!

Они рассказали. Афиногенова порылась в бумагах.

— Нет. Угловой не можем. И работает она у нас без году неделю, и не проявила себя так уж очень…

— Так потому что болеет! — перебил возмущенный Зиновий.

— Слушай ты, мамин защитник! — рассердилась Афиногенова. — Ты чего орешь?! Отдыхать все желают. И вообще, тут не детский сад. Пусть мать сама приходит… Идите, идите…

Очутившись снова в пустом коридоре, друзья растерянно переглянулись. Первой опомнилась Саша:

— Надо на нее пожаловаться!.. К кому бы еще пойти?

И тут Зиночка вспомнил, как к ним приходил на праздники папин друг — Семен Семенович Дубровин. Большущий. Вся грудь медалями увешана…

— Дядя Семен еще тут работает, — сказал Зиночка. — Он тоже, как и папа, в парткоме.

— Так чего же ты молчал? Пойдем к нему! — потребовала Саша…

Над заводским двором завыла сирена. Обеденный перерыв. К столовой, заполнив проход между цехами, быстро приближались рабочие. Ветерок донес запахи железа, машинного масла, краски.

— Смотри, Зинка, не прозевай, — предупредила Саша.

— Давай! — крикнул он, увидев в толпе могучую фигуру кузнеца.

— Дядя Семен!.. Семен Семенович!.. Товарищ Дубровин! — в три голоса закричали они разом.

Дубровин увидал их, помахал рукой и пошел к проходной.

— Зиновий?! Вот молодец, что пришел проведать! — протягивая большую, темную от въевшейся копоти руку, сказал дядя Семен. — Знакомь с друзьями… Саша?.. Хороша Саша! А ты, видать, бойкая! Мальчишек не бьешь?.. Женя? Ну ты верняком профессором будешь. Почему?.. Наружность у тебя такая… внушительная.

От него веяло силой. Светлые глаза излучали добродушие.

— Что, ребятки, завод посмотреть? Или какое дело есть?

— Мы в завком ходили. А нас это… а путевка позарез нужна! А она бюрократка, — выпалила Саша.

— Стоп! Раз до завкома дошли, значит, дело серьезное. Разобраться надо. Айда в столовую. Там сразу два дела и сделаем.

— Да мы не хотим кушать! — возразил Женя.

— Зато я хочу. Это раз. А во-вторых, и вы хотите. Когда из дому?.. Ну вот, полдня прошло. Решено. Пошли.

За столом, рассказывая дяде Семену, не заметили, как выхлебали борщ, расправились с гуляшом и запили компотом.

— Как же это? Я ведь совсем не хотел есть, — обнаружив пустые тарелки, растерянно сказал Женя.

— Видишь, — засмеялся дядя Семен, — я прав. Быть тебе профессором. Только по рассеянности не сломай зуб мудрости.

Проводив ребят до проходной, дядя Семен сказал:

— Слов на ветер бросать не буду… После смены заседание завкома как раз. Там и выясним. Подходите часам к шести, — и тихо, будто прислушиваясь, проговорил: — Эх, Оля-Олечка… Горда ты, Ольга Дмитриевна. И я-то, старый дурак… — он, как кувалдой, взмахнул в досаде своей ручищей и пошел к цеху…

Что делать, если вовсю жарит июньское солнце, желудки отяжелели от вкусного обеда, а в двадцати шагах Дон?!. Полдня пролетело, как минута. А около шести с мокрыми еще после купания волосами они стояли в коридоре заводоуправления.

Завкомовская дверь раскрыта настежь, из нее сизой полосой выплывает папиросный дым. Слышатся голоса.

— Я человек новый!.. Я не могу, — говорила Афиногенова.

— Ага! Прищемили хвост! — злорадствовала Саша.

— Не новый! Год скоро… И на бюро тебя предупреждали! — гудели возмущенные голоса. Потом послышался бас дяди Семена:

— Скажи прямо, Афиногенова. До каких пор ты будешь устраивать за счет нас, рабочих, курортные променажи разным там… А вот больной работнице… Да знаешь ты, Афиногенова, кому отказываешь?.. Так слушай. Муж ее, полный кавалер ордена Славы, тут, на заводе, спасая мать двоих детей, голову сложил… А Оля Углова шестнадцать раненых бойцов от фашистов прятала. Кормила. И в путь-дорогу проводила. А потом по доносу ее гестапо сцапало… Там они, ироды, ей сердце и вымучили… В ноги этой женщине поклониться земным поклоном надо!.. Все, товарищи. Сами говорите и решайте…

Зиновий с расширенными от боли и удивления глазами слушал… Мама. Какая же ты, мама?!. Нет ни орденов у тебя, ни медалей… И никогда ты не рассказывала даже сыну своему, как дралась с фашистами голыми руками… Он стыдился плакать при друзьях. Повернулся и пошел по гулким ступеням вниз. Женя с Сашей тоже спустились вслед за ним, И долго стояли, глядя в разные стороны. Наконец загремела лестница — спускались завкомовцы.

— Вот они где, голубчики! — шагнула к ним Афиногенова. — Не мельтеши! — осадил ее Дубровин. — Душу иметь надо, тогда не стыдно будет таким мальцам в глаза глядеть. Поняла?

Их окружили. Серьезно, как взрослым, жали руки. Хвалили. Шли домой молча. В ушах еще звучал гневный голос Дубровина. Уже на Очаковской Саша сказала тихо:

— Как это хорошо… когда у человека есть такие, настоящие друзья. Правда, ребята?..

„С ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ ВСЕ БУДЕТ ПО-ДРУГОМУ“

Друзья ликовали: путевку обещали дать через неделю. Но неожиданно возникло препятствие. Мама заявила Зиновию:

— Никуда я не поеду! А ты? Как я тебя одного брошу? Да я еще больше расхвораюсь, о тебе думая.

Зиновий в тревоге побежал к друзьям за помощью.

— Тетя Оля, а мы так старались! — обиженно говорила Саша.

— Ольга Дмитриевна, это только сначала скучно, — убеждал Женя. — Я тоже скучал первый раз в лагере. А потом привык.

— Дорогие мои, — растрогалась мама. — Большущее вам спасибо! Но Зиночку одного бросить не могу. Сердце изболится…

Друзья решили не сдаваться. Саша говорила изумленно:

— Мы саму Афиногенову победили. А она… Пошли к нам!

Они обегали всех. Под напором Сашиной мамы, Дубровина и подруг по работе Ольга Дмитриевна сдалась. Решили, что Сашина мама будет готовить, а подруги присмотрят за домом…

У вагона с табличкой „Москва — Мацеста“ мама говорила:

— Зиночка, каждый день пиши! А то брошу все и приеду.

— Что ты, Дмитриевна, сына тиранишь? — вмешался Дубровин. — Кто пишет каждый день?.. И ты, Ольга, того… не дури. На ветер рабочими деньгами бросаться не смей. Что надо, сделаем. Или не доверяешь нам?.. Езжай и возвращайся здоровой! Вот тебе наше партийное задание. Так-то…

Голос электровоза заглушил все. Медленно поплыли вагоны.

— О-ля-а! Помни, что ты Уг-ло-ва! — крикнул Дубровин.

— Пом-ню-у! — донесся приглушенный голос мамы.

Он причесал светлые, растрепавшиеся волосы, с интересом, как чужого, стал рассматривать себя в зеркале. Что-то появилось в нем незнакомое. Что?.. Придя с вокзала, Зиновий почувствовал себя неуютно. Целых два месяца не будет мамы. Ну, нечего раскисать. Мама говорит, что я большой. Большой?.. Вон на двери зарубки и папиной рукой написано: „5 лет“, „7 лет“… Поставит, бывало, к двери: „Сын! Слушай мою команду!..“ И новую зарубку сделает. Зиночка вытянется „солдатиком“ и не дышит, пока не услышит: „Вольно“. А папа говорит: „Маловато, сынок. Ну, ничего, значит, потом догонишь…“

Вот последняя надпись: „11 лет“. Зиновий взял карандаш с линейкой, прижался к косяку двери и сам сделал отметку. Ого! На семь сантиметров вырос. Правда, большой стал. Он вздрогнул. В зеркало смотрели сразу два его лица! Одно испуганное, а другое улыбается… Но так ведь не может быть! Он резко обернулся. С большого портрета на стене улыбалось папино лицо. Не такое, будто вырубленное из камня, каким стало после войны, а как на фотокарточке, подаренной маме перед уходом на фронт. С нее сделали портрет.