Александра Авророва - Отстрел непуганых мужчин

• Название: Отстрел непуганых мужчин
• Автор: Александра Авророва
• Издательство: Издательство «Эксмо»
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2003

Две подруги-студентки — Оля и Аня — едут к Черному морю в надежде встретить мужчин своей мечты. Беспечное пребывание на курорте быстро заканчивается — отдыхающие мужчины один за другим погибают: сначала кинжалом убивают тихого Петра Михайловича, затем — бизнесмена Лешу. В чем причина убийств — случайная драка с местной шпаной, как полагает милиция? Конфликты между соседями по турбазе? Или дело в чем-то другом? Девушки понимают: среди узкого круга их новых знакомых — преступник, и его необходимо вычислить. Это нелегко, тем более что как раз в это время они нашли своего прекрасного принца — одного на двоих…

---

— Я не верю! Тогда она вела бы себя иначе.

— А в кого веришь? В Руслана? В Митю? В Юрия Андреевича?

Я не нашлась с ответом, вместо этого попросила:

— Толик, раз у меня правильные сны, давай сходим со мной в одно странное место. Митя очень его любил и часто там бывал. Это недалеко, в горах.

Я боялась, что не сумею найти то ущелье, куда однажды привел меня Митя, однако нашла. Во второй раз оно показалось мне еще красивее, чем в первый. Я заглянула в бездну, разверзшуюся под ногами.

— Толик, посмотри! Мне чудится?

Живое воображение часто шутит со мною, и я вижу человеческие фигуры вместо кустов или груд камней. Но теперь я не ошибалась. На дне лежало неподвижное тело.

Глава 27. Тайна Бэби

Сомнений не оставалось — Митя был мертв уже около суток. Его тело достали и предъявили для опознания. Никаких следов насилия обнаружено не было. Просто камень сорвался под ногой, и человек упал в бездну, не успев даже понять, что произошло. Так заявил майор Ильин, присовокупив нечто о наших нервах, взбудораженных двумя убийствами, и о необходимости в подобном состоянии проявлять особую осторожность и аккуратность. Я своими глазами видела труп, что не мешало мне не верить в его реальность. Не верила, и все тут.

Бэби держалась поразительно спокойно и поразительно пассивно. Я отвела ее в домик, и она покорно шла. Там она села на кровать, все такая же спокойная, и слезы градом потекли по ее неподвижному лицу. Они текли действительно градом, одна за другой скатываясь на футболку, и оставляли мокрые следы.

Я растерялась. На моей памяти подруга не плакала ни разу. Я — я да, и нередко, а вот она ни разу. Страшное подозрение зародилось в моей душе, и я спросила:

— Бэби, ты что, его по-настоящему любила, да?

И тут она всхлипнула и начала задыхаться. Я однажды была свидетелем приступа астмы, это было очень похоже. Задыхаясь, Бэби судорожно и быстро, с трудом произнося слова, говорила:

— А что, по-твоему, я уже и полюбить не могу, да? Бэби железная, да? Железобетонная, я знаю! Вам всем чего-то от меня надо, все вы требуете, требуете. Сделай то, сделай се, ты такая сильная, Бэби, ты все можешь, ты должна, тебе ничего не стоит, будь нам опорой! Вам всем бывает тяжело, только мне не бывает, да? Всем бывает плохо, только я одна не должна показывать виду. И хоть раз бы кто-нибудь сказал: «Бедная девочка, ты так устала, давай, я тебе помогу, давай, я сделаю вместо тебя, давай, я стану тебя защищать, а ты отдохни немножко». Никто, никогда! Я должна быть всегда права, потому что все ждут от меня этого, ждут и знают, что я все для них сделаю, и надеются, и я все кручусь, и бьюсь, а так хочется бросить все и довериться кому-нибудь, чтобы он решал за тебя, и вел тебя, и думал вместо тебя, а всегда получается наоборот, я не знаю, почему, просто я такая невезучая дура, и вот этот Толик тоже все ждет, чтобы я ему велела, объяснила, смотрит в рот, а я устала, устала!

Она на мгновенье остановилась, и за это краткое мгновенье ее возбуждение угасло, сменившись равнодушием столь полным, что, казалось, даже говорить стало тягостным, из-под палки совершаемым трудом.

— Митя решал все сам, — тихо и невыразительно продолжила Бэби. — Он такой был единственный, и больше такого не будет. Его не надо было защищать, им нельзя руководить. Рядом с ним я чувствовала себя глупой и слабой и знала, что имею на это право. Он сказал мне однажды, еще в поезде: «Даже самой сильной женщине надо на кого-то опереться». Он понимал меня, я знаю. Он пожалел бы меня, если бы не ты. Он единственный на свете, кто пожалел бы меня, и я б на него не обиделась за это, потому что он действительно сильнее. Впрочем, это все уже неважно. Все кончено.

— Но почему тогда… почему ты не… не пыталась… то есть…

— Потому что он не любил меня и не полюбил бы никогда. Никогда, не при каких обстоятельствах.

Она слабо махнула рукой и уставилась в пространство перед собой неподвижными глазами. Я смотрела на подругу и не узнавала ее. На кровати сидело страшное, невероятное существо. Оживший манекен, восковая фигура. Я всегда считала Бэби очень хорошенькой, почти неотразимой. Теперь я впервые могла оценить ее внешность объективно. Правильные кукольные черты лица без малейшей самобытности, скучные и невыразительные. Неотразимость, как выяснилось, им придавал некий внутренний огонь, теперь угасший. Огонь яркой, сильной, неутомимой души. Представьте себе, например, прекрасный дворец, в котором проходит бал. Пылают свечи, кружатся пары, звучит чудесная музыка, и дворец словно прилетел к нам из волшебной сказки. И вдруг в единый миг обстановка переменилась. Темнота, пустота, тишина. Даже не так! Выбитые окна, сломанные двери, мусор на полу. И оттого, что помнишь дворец этот совсем другим, сейчас он ужасает вдвойне.

Леденящий холод охватил меня. Три раза за последние дни я сталкивалась со смертью, но ни разу еще облик смерти не представал передо мной в такой откровенной наглядности, в такой обнаженности самой своей сокровенной сути. Была бьющая через край жизнь, а стала смерть. Вот она, я ее вижу!

— Что я могу сделать для тебя, Бэби? — спросила я. — Чего ты хочешь?

— Хочу умереть, — равнодушно ответила она, почти не шевеля губами, легла и отвернулась к стенке.

Меня будто ножом полоснуло. Она не имела права так отвечать! Она не имеет права вести себя так! Это неправильно, это невозможно! Бэби не смеет хотеть умереть, она не такая! Я подбежала, схватила ее за плечи, повернула и принялась зачем-то трясти. Она не вырывалась, вообще не реагировала никак, словно тряпичная кукла.

— Митю убили! — заорала я, вне себя. — Его убил тот же, кто и остальных, понимаешь? Неужели тебе все равно? Убийца сделал это и теперь доволен, понимаешь? Неужели тебе все равно? Надо что-то делать!

— Ничего не сделаешь, — спокойно возразила Бэби.

— Нет, сделаешь! — продолжала орать я, не в силах остановиться. — Сделаешь, и я сделаю это! Я найду убийцу и накажу его, я даю тебе честное слово! Я клянусь, что я… что я… — мне было трудно придумать нечто подходящее, и я завершила: — Я клянусь, что не напишу больше ни строчки, пока не сделаю этого! Ни стихов, ничего! Ничего, пока я не найду убийцу и не накажу его!

Я остановилась в изнеможении. Силы оставили меня. Если б я целый день таскала тяжелые камни, вряд ли я чувствовала бы себя более усталой.

— Дура, — без выражения прокомментировала Бэби. — Ты не умеешь не писать.

— Да, — согласилась я, — но придется. Я дала слово.

Я вглядывалась в чужие, мертвые черты, и что-то смутно знакомое стало проступать в их каменной неподвижности. Словно в том самом заброшенном, разрушенном дворце зажглась маленькая тусклая свечка. Она не способна осветить даже самой жалкой каморки, но ее колеблющийся огонек дает надежду. Огонек горит, значит, люди могут вернуться.

— Талантом нельзя бросаться, — мрачно и холодно уведомила меня подруга. — Он обидится и исчезнет навсегда. Так бывает.

— Бывает, — кивнула я, — только ничего уже не поделаешь. Я дала слово. Ты права, Бэби. Ты делала для меня все, а я ничего. Я ничего и не умею, я знаю! Я ничего не могу предложить тебе, чтобы тебе стало легче. У меня есть только талант. Я отдаю его.

— Он мне не нужен.

— А тебя не спрашивают, — оборвала я. — Я скоро вернусь.

Я знала, что мы не останемся здесь больше, завтра же мы улетим домой. Прежде, чем сделать это, я должна была уточнить одно обстоятельство. Уточнить на свой страх и риск, по собственному глупому разумению. Хитрости мне по-прежнему недоступны, зато исчезло привычное смущение. Нет, оно не исчезло, оно все еще при мне, просто я не намерена и далее с ним считаться. Есть вещи, которые ты совершаешь, не считаясь ни с чем и ни с кем, включая себя самое.

Я постучала в дверь.

— Да? — голос Юрия Андреевича звучал преувеличенно ровно.

Я зашла, села, посмотрела в напряженные глаза и повторила про себя фразу, произнесенную им над телом бедного Леши. Он сказал тогда: «Все-таки случилось». Сказал со странной покорностью судьбе. Теперь же покорности не было в помине, а была почти каменная жесткость.

— Что, Оля? — язвительно спросил он. — На мне цветы не растут и узоров нет.

— Вы не убивали Лешу, а Митю убить просто не могли бы, — не сводя взгляда с напряженных, кипящих болью глаз, немеющими губами прошептала я. — Он слишком хороший, чтобы вы могли сделать это. Вы не делали этого, да?

Напряжение моего собеседника мгновенно исчезло, сменившись растерянностью, даже недоумением.

— Я? — изумился он. — Оленька, опомнись, бедная!

Он тут же смолк, закусив губу. Я воскликнула:

— А Вадик тем более не мог! Он другой. Он совсем не мог! Вы нашли тело Петра Михайловича, приняли его за Лешино и решили, что его убил Вадик, да? В тот момент мы с вами и встретились. Я хорошо помню это. Но Вадик не при чем. Вадик, объясни ему, что это не ты, успокой его!