Эмиль Офин - Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]

• Название: Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]
• Автор: Эмиль Офин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1971

Душа писателя отдана настоящим труженикам, таким, как механик Горшков из повести «Фронт», шофер Василий Кузьмич из рассказа «Водитель первого класса», щедрый на выдумку Петр Павлович из рассказа «Дачник» («Он всем только подсказывает, а работа идет»), неутомимый и проницательный подполковник милиции Данилов из цикла «Недостающее звено».

---

— Что ж… Я слышала выстрел и видела, как Лаврентий откатился от воронки. Павел метнул в воронку две гранаты одну за другой.

Тут сразу застучали пулеметы, посыпались пули.

Павел упал.

Я вскочила на ноги, но что-то толкнуло меня в плечо, опрокинуло. Тогда, вижу, поднялся Вальтер Брук, взял автомат Лаврентия.

Генерал бился, силясь разорвать путы. Брук подошел к нему и двумя ударами ножа перерезал ремни, приставил автомат к груди генерала:

— Ауф!{ Подняться!}

Я видела, что взгляды обоих немцев встретились, и поняла: если фон Блютих не встанет сейчас, то уже не встанет никогда. И он поднялся, грузный, огромный.

Вальтер продолжал говорить по-немецки, слов я не понимала, но смысл их был мне ясен. Под дулом автомата генерал уложил на лыжные санки Лаврентия и Павла, впрягся в лямки.

— Форвертс!{Вперед!} — скомандовал Вальтер, а меня обхватил за плечи и потащил за собой.

Вся моя воля сосредоточилась на широкой спине генерала. «Форвертс! Форвертс!» А потом я увидела, как навстречу нам из дыма появились белые фигуры. Они приближались растянутой цепочкой, падали в снег, поднимались и снова бежали к нам.

И первым добежал до нас Михаил… А дальше я тоже ничего не помню.

Александра Васильевна виновато засмеялась…

ЛЕТНИЙ ДЕНЬ

Рассказ

Ночью Ольга проснулась.

Домик дрожал мелкой ритмичной дрожью, тонко дребезжали оконные стекла, по стене ползло расплывчатое пятно света; на мгновение стали видны прислоненные к двери бамбуковые удочки, завешенные простыней Ольгины платья, портрет хозяина дома — застывшее в принужденной улыбке усатое лицо под старомодным котелком. Потом наступила тишина, но через минуту домик опять затрясся, занавески на окнах посветлели, на них заколебались тени кустов и деревьев.

— Цивилизация… Черт знает что такое, — раздался сонный голос мужа. — Даже в глуши нет от нее спасения. Всю рыбу распугают…

Когда по стене проползло одиннадцатое по счету пятно, стало опять тихо и темно. Но Ольга больше не смогла уснуть; она лежала с открытыми глазами и прислушивалась к шорохам, доносившимся из сада; под порывами ветра кусты сирени стучали в окно, и казалось, будто кто-то просится в комнату.

В шесть часов утра муж встанет, поднимет салфетку и, увидев приготовленные с вечера яйца и простоквашу, довольно пробормочет: «Все в ажуре». Простоквашу он будет тянуть прямо из кувшина, откинув голову и зажмурив глаза, а яйца — чтобы не разбудить Ольгу - бесшумно проковыряет ногтем и, прежде чем есть, обязательно понюхает и сморщит нос. Потом он возьмёт удочки, складной стул, завернет шею полотенцем и уйдет на озеро. Ольге стало тоскливо: впереди бесконечный летний день.

Она было обрадовалась, увидев у хозяев однажды томик Оливии Уэдсли; на обложке — картинка: высокого роста мужчина, обняв за плечи стройную женщину, уводит ее куда-то вдаль, к полыхающему закатом горизонту. Ветер развевает их плащи, играет выбившимся из-под шляпки локоном. «Интересно», — подумала Ольга. Но оказалось не так уж интересно: на каждой странице волосы у женщин восхитительные, платья изумительные, улыбки обворожительные, и героини только и делают, что вздыхают, переживают и трепещут. Дочитав книжку, Ольга еще раз посмотрела на обложку. Куда же он привел ее? В какие-то затененные шторами комнаты, где «царит убаюкивающий прохладный покой». Ольга положила книгу на место, на покрытый вязаной салфеткой комод…

В комнате посветлело.

Ольга Оперлась на локоть и посмотрела на мужа. Он спал раскинувшись поверх одеяла; из-под полосатой пижамы округло выступал живот.

Что привлекло ее в этом человеке?.. Выпускной бал в институте совпал с шестидесятилетием профессора Турина. Произносились речи, оркестр играл туш, окна актового зала были широко раскрыты, и за ними — белая ленинградская ночь; светлые платья девушек на набережной, четкие силуэты подъемных плавучих кранов, и в пролете разведенного моста — бледное небо, прочерченное желтой полоской зари, догорающей над заливом. Чувство полной свободы владело Ольгой: позади годы упорного труда — зубрежка, дешевенькие платья, жесткая койка в общежитии, поспешные завтраки всухомятку, бессонные ночи перед сдачей курсовых проектов. Профессор Турин познакомил ее с племянником: «Это моя лучшая ученица. Будет отличным инженером».

Геннадий на восемь лет старше ее. Он тогда уже был старшим бухгалтером крупного завода.

Ольге дали назначение в Новосибирск, но Геннадий «нажал где надо», и все получилось «в ажуре» — Ольга никуда не уехала. Через два месяца они поженились.

Геннадий с первого дня знакомства окружил Ольгу заботой и вниманием. С годами его отношение не изменилось. Вот и сейчас — он спит на неудобной узкой кушетке, а ей предоставил широкую хозяйскую кровать. Ольга избавлена от всяких хлопот: они снимают комнату с полным пансионом, а их сын, трехлетний Толик, живет на даче у дяди.

Хозяйка кормит Ольгу и Геннадия тяжелой деревенской едой — сало, каша, свинина; даже курица фаршируется кусочками шпика, а перец — в каждом супе. Утром хозяйка осторожно просовывает голову в дверь и, убедившись, что Ольга уже проснулась, говорит всегда одну и ту же фразу: «Топрый тень. Что вы шелаете на опет, Олька Николаевна?»

Тоскливое чувство усилилось. Ольга повернулась к стене и долго глядела на выцветшие обои, под которыми обозначались кромки неплотно пригнанных досок. Вспомнился свой дом — тисненые обои, гитара с темно-голубым бантом; Геннадий, любитель антикварных вещей, купил где-то по случаю эту гитару, работы испанского мастера Маркоса. Один вечер он потренькал, глядя в самоучитель по цифровой системе, и больше к гитаре не прикасался — только заказал чехол и старательно написал на нем свою фамилию: у него привычка метить вещи. На его письменном столе лежит кожаная папка с золотым оттиском — «Дипломная работа О. Н. Калашниковой». За четыре года надпись потускнела, а кожа потеряла блеск и кое-где потрескалась, хотя Геннадий в солнечные дни прикрывал папку газетой.

За стеной часы хрипло пробили шесть раз. Кушетка под Геннадием заскрипела, он зашаркал домашними туфлями, зевнул.

Ольга закрыла глаза и сделала вид, что спит.

— Топрый тень, Олька Николаевна. Что вы шелаете на опет?

— Ну какая разница, делайте что хотите, Марта Августовна, — с трудом скрывая раздражение, ответила Ольга.

Она стояла у пятнистого трюмо, заключенного в потемневшую дубовую раму с нелепыми завитушками, и разглядывала свое лицо.

Кожа гладкая, и на щеках румянец. Но вот около глаз уже морщинки — совсем такие, как на папке с ее дипломным проектом. Откуда в двадцать семь лет морщины? «Что за фантазия ехать на лето в какую-то деревню! — вспомнила она слова Беллочки Брянцевой, жены директора мебельной фабрики. — Ребенок чудно устроен — на шикарной даче профессора Турина. Слава богу, можно подумать о себе. Мало ли что твой Геннадий любит рыбную ловлю. Тоже мне спорт! Теннис и танцы — вот настоящий спорт. Твой муж совершенно не считается, что в деревне ты постареешь и расплывешься. Отдыхать нужно только в Сочи».

Беллочка уже девять лет замужем; она «выскочила» сразу после школы. Муж исполняет все ее желания. У Беллочки постоянный пропуск в Дом кино, билеты на премьеры ей приносят домой, а на футбол и в магазины они с Ольгой ездят на служебной «победе» Брянцева.

Ольга неприязненно подумала о Геннадии: «Сам растолстел и хочет, чтобы я тоже расплылась». Она обеспокоенно оглядела в зеркало свою фигуру и заметила, что её халат завязан полотенцем, — утром она не могла найти пояска и взяла, что попалось под руку.

Ольга осмотрелась: неубранная постель, один чулок лежит на полу, другой — вместе с резинками свешивается со стула, платье брошено в ногах на кровати. «Где же, однако, пояс от халата?.. Ах, да не все ли равно…» Ольга присела к столу и подперла рукой щеку. В комнате хозяев тикали стенные часы, маятник однотонно постукивал, и это действовало на нервы — так же, как и доносящееся со дзора кудахтанье. На столе лежало начатое письмо к Беллочке; в нем всего пять строк, больше Ольга не могла придумать, — теперь эти строчки посыпаны яичной скорлупой.

Ольга откусила от пирожка, нехотя пожевала и положила пирожок на тарелку. «Сходить к Геннадию на озеро, что ли?» Она сняла халат и начала медленно одеваться.

Вокруг городка пологие холмы, горбатые поля со следами старого межевания; между хуторами аккуратные тропинки и дорожки. По берегу небольшого озера заросли лозняка и ольшаника, на спокойной воде редкие всплески рыбы, блеск стрекоз. Городок — одна вымощенная крупным булыжником широкая улица: вывески на эстонском и русском языках — «Райком», «Аптека», «Парикмахерская»; столовая, где за кружкой пива обсуждаются местные новости; почта, на которой знают в лицо всех адресатов.