Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга III

• Название: У самого Черного моря. Книга III
• Автор: Михаил Авдеев
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: О войне
• Год: 1975

Книга Героя Советского Союза М. Авдеева — документальная повесть о летчиках-черноморцах — участниках героических боев за освобождение Крыма, Севастополя и стран Восточной Европы от немецко-фашистских захватчиков. Это третья книга автора. Она является продолжением и завершением предыдущих двух книг, вышедших под таким же названием в 1968 и 1970 гг.

---

7 мая и в последующие дни штурма основные усилия 8-й воздушной армии должны быть направлены на поддержку наступления войск Приморской и 51-й армий.

Кроме того, авиация прикрывала войска на поле боя и вела воздушную разведку. Вражеская авиация в этот период небольшими группами бомбардировщиков под прикрытием истребителей стремилась нанести удары по боевым порядкам наших войск, прикрывала свои войска на поле боя, барражировала над бухтами и аэродромами, вела воздушную разведку.

Наши истребители провели за этот период 144 воздушных боя, в которых сбили 54 самолета противника, 65 вражеских самолетов уничтожено на аэродромах.

Мы старались сделать так, чтобы ни один подвиг не остался безвестным, чтобы о нем узнали не только на фронте, но и в тылу.

Летчик-штурмовик комсомолец Бабкин отличился в боях за Крым. Комсомольская организация части Героя Советского Союза Челнокова отправила на родину Бабкина, его матери, письмо:

«Мы, комсомольцы-гвардейцы, шлем Вам, матери замечательного летчика-штурмовика Петра Бабкина, горячий сердечный привет.

Ваш сын Петр в боях за освобождение родной земли от немецко-фашистских захватчиков проявляет образцы мужества и храбрости.

За отличное выполнение боевых заданий Командования Ваш сын награжден орденом Красного Знамени и орденом Отечественной войны первой степени.

Благодарим Вас, Евдокия Максимовна, за воспитание такого замечательного патриота Родины, как Ваш сын Петр».

Сколько таких писем довелось написать и мне как командиру полка!

Возмездие

Есть такая поговорка: «Нет худа без добра»…

В последний день боев за мыс Херсонес наша авиация штурмовала наземные войска противника и топила в море его корабли и транспортные средства, на которых пытались спастись гитлеровцы. Тогда зенитным огнем противника был подбит самолет Героя Советского Союза командира эскадрильи Георгия Москаленко, который сумел приземлиться на нейтральной полосе. Больше мы о нем ничего не знали.

Весь полк очень любил Жору Москаленко, и, естественно, ребята не на шутку растревожились. Поэтому на следующий день, как только стало известно о завершении разгрома вражеской группировки в Крыму, я сел в самолет По-2 и полетел на херсонесский аэродром, так хорошо знакомый по незабываемым дням обороны Севастополя.

То, что я увидел еще с воздуха, буквально потрясло мое воображение. Такое никогда не изгладится в памяти!

С высоты птичьего полета Херсонес походил на гигантское кладбище фашистской техники, словно перемолотой в каких-то чудовищных жерновах огромной мельницы. Казалось, со всех полей великой войны свалили сюда искореженные танки и орудия, разбитые автомашины, трупы солдат и офицеров в мундирах мышиного цвета.

Пытаюсь зайти на посадку, но аэродром так завален поверженной вражеской техникой, что невозможно приземлить даже тихоходный По-2. Пролетаю на бреющем полете, сигналю нашим солдатам. Они меня поняли, расчистили небольшую полосу, и я сел с выключенным для безопасности мотором.

Подбежали наши солдаты и офицеры. Спрашиваю: видели ли они вчера самолет, приземлившийся на нейтральной полосе, и где летчик? Отвечают, что гитлеровцы пытались его добить на земле, но он дополз до воронки и скрывался там до темноты. Затем наши санитары подобрали его, отправили в армейский госпиталь.

Успокоившись за судьбу товарища, вылезаю из кабины, осматриваюсь. Да, такого мне еще не приходилось видеть!

Бой только что отгремел, с обрывов еще доносились очереди: автоматчики выкуривали последних гитлеровцев из прибрежных гротов, кое-где издалека долетали глухие одиночные хлопки. Мне объяснили: гестаповцы и предатели, все, у кого руки были по локоть в крови советских людей, кончали жизни самоубийством; знали — плен им ничего хорошего не сулит.

Чад и дым сплошной пеленой висел над Херсонесом. С треском пылали деревянные борта грузовиков, догорали остовы самолетов и танков.

И везде — трупы, трупы… Солдат и офицеров. С крестами и знаками отличия. Со свастиками нагрудными и нарукавными.

Стрелкового оружия валялось на земле столько, что им, наверное, можно было вооружить не одну армию.

Понуро под охраной автоматчиков тянулись бесконечные колонны пленных. Обросшие, грязные, в прожженных кителях и шинелях, оглушенные только что закончившимся адом, потерявшие веру во все и вся, понуро брели они, спотыкаясь о трупы своих же бывших однополчан.

* * *

Для пленных война уже кончилась. Но я готов поручиться: всю жизнь будут приходить к ним по ночам страшные видения Херсонеса. Херсонеса 1944 года.

— Сколько их? — спросил я моряков, державших под дулами автоматов вылезающих из-под обрыва гитлеровцев.

— Точной цифры еще нет. Но за двадцать пять тысяч уже перевалило.

— А это кто? — обратил я внимание на группу пленных, которых конвоировали отдельно.

— Командир третьей пехотной дивизии, генерал-лейтенант, командир пятого армейского корпуса, генерал-лейтенант… Мне долго перечисляли чины и звания. — Переоделись в шинели рядовых. Но свои тут же выдали…

— А какой им был смысл переодеваться?..

— Дураки, — с категорической безапелляционностью отрезал моряк. — Геббельс им головы затуманил. Думали: раз генерал, сразу поставим к стенке. Мы с пленными не воюем, хотя… — глаза у моряка потемнели. — Вы уже были в Севастополе?

— Еще нет. Завтра буду.

— Тогда сами все увидите. И злость у ребят страшная. Вы только посмотрите, что они с нашим Севастополем сделали!.

* * *

Я подошел к обрыву, спустился к воде. Всюду — сколоченные из досок лестницы. Измазанные кровью, разбитые. Это был последний путь гитлеровцев к транспортам. Последняя надежда, которой так и не дано было осуществиться: я уже рассказывал о судьбе некоторых судов, пытавшихся уйти из Херсонеса. Да вот и сейчас багровое пламя дрожит над бухтами Омега, Камышовая, Казачья: горят транспорты, суда, самоходные баржи. Херсонес стал для них последним причалом.

Невозможно описать, что собой являла в тот день прибрежная полоса полуострова. Даже на воде — трупы.

Нет ни единого клочка земли, который не был бы завален останками «непобедимых солдат гитлеровского рейха».

Вот оно — возмездие. За поруганный Севастополь. За руины тысяч городов и сел. За виселицы в Ялте. За Бекровский ров в Керчи, где пулеметами уложили не одну тысячу мирных жителей. За разрушенную Феодосию. За муки наших матерей, жен, сестер.

Нет, я слишком многое видел за последние годы, чтобы жалеть тех, кто лежал тогда на мысе Херсонес.

Окаменело сердце. И кроме жажды мщения, мщения и еще раз мщения, пожалуй, там ничего тогда не оставалось…

* * *

«Это вам за все, за все!» — думал тогда каждый.

За 27 306 расстрелянных, повешенных, сожженных гитлеровскими палачами военнопленных и граждан города.

За разграбленный и загаженный Владимирский собор, где фашисты надругались над прахом Нахимова и Истомина, Лазарева и Корнилова.

За изуверство, с которым фашисты разбили могилу Шмидта и его соратников, а останки героев разбросали по кладбищу…

Иду до боли знакомыми местами. Словно оставил их только вчера.

Останавливаюсь у огромной воронки. Да, она сохранилась. Только наполнилась водой. Здесь оборвалась жизнь нашего комиссара Михайлова.

Холмики — все, что осталось от капониров, где мы когда-то прятали свои «яки».

Та же, покрытая железным панцирем из осколков, земля. Вспомнилось, как взлетели мы тогда и из-под колес стартующих истребителей с визгом разлетались эти осколки.

Развороченные груды бетона и стали на месте знаменитой тридцать пятой береговой батареи. Сколько хлопот доставила она гитлеровцам тогда, при штурме Севастополя!

Сохранились даже землянки техсостава. Саманного домика, который когда-то занимала соседняя эскадрилья — «кудымовцы», в Казачьей бухте уже не существовало: груда пепла, обожженные доски.

Вот по этому обрыву любил расхаживать наш комиссар — «батько Ныч», поучая молодых летчиков: «Маяк оставляйте левее… Справа — камни…».

Вот здесь, по заросшей бурьяном балке мы бродили с нашим командующим, генералом Остряковым, обсуждая боевые задания.

Какой-то физически ощутимой болью сжало сердце: скольких боевых друзей уже нет! И их не воскресить, не поднять из земли и со дна моря. Не показать эту потрясающую картину возмездия…

Да, 30 июня 1942 года последний наш самолет покинул Херсонес. В Севастополь вошли немцы. Два года прошло — вот я снова стою на этой земле, где пролито так много крови моих товарищей.

Да, все это было здесь, на этой земле.

Ты достоин бессмертной славы, мыс Херсонес.

И мне не было жалко тех, кто шел в колоннах пленных. Я думал тогда о возмездии.