Робин Шоун - Женщина Габриэля

• Название: Женщина Габриэля
• Автор: Робин Шоун
• Жанр: Эротика

Викторианская Англия. Век разврата и лицемерной морали. И любви, которая однажды приходит в гости к хозяину публичного дома Габриэлю. Вместе со смертью.

Данная книга — самостоятельное произведение о «неприкасаемом ангеле» Габриэле, друге главного героя из романа «Любовник».

Перевод и редактура: любительские.

---

И тогда он отпустил ее. Оставил парить на краю разрядки. Скользя плотью в ее теле, по ее телу.

И она ничего не могла сделать, чтобы достичь кульминации.

— Ты молила бы ангела, Виктория? — прошептал Габриэль, его пальцы зависли над ее набухшим клитором, взывавшем о прикосновениях, в то время как он заполнил ее так глубоко — болью, наслаждением, — что коснулся самого средоточия женщины, которая была Викторией Чайлдерс.

Женщины, чьим единственным грехом было то, что она желала ангела.

— Моли меня, Виктория, — нежно сказал он.

Как под конец молил Габриэль.

Страх внезапно исказил ее залитое водой лицо.

Виктория поняла, что ее тело было инструментом: объектом, который можно заставить чувствовать наслаждение, хотела она того или нет. Она никогда не сможет снова предъявлять на него единоличные права.

— Нет! — выдохнула она.

Слишком поздно.

Ее боль и наслаждение сконцентрировались вокруг яичек Габриэля.

Она напряглась, стремясь к разрядке, чего он ей не позволил, и одновременно старалась восстановить контроль над своим телом.

Он не позволил ей и этого.

Теперь в любой момент она могла взмолиться, как взмолился Габриэль.

И она никогда не увидела бы свет снова.

Однако Габриэль не хотел, чтобы Виктория молила. Он не хотел, чтобы она всю жизнь сознавала, как легко ее тело могло стать орудием.

Он не хотел, чтобы она видела мрак, когда он касался ее.

Второй мужчина дал ему женщину: если Виктория умрет из-за своего желания прикоснуться к ангелу, он мог бы, по крайней мере, дать ей наслаждение, стоившее смерти.

Переступая и поворачиваясь, с пенисом, который двигался и скользил внутри — с плотью, которая двигалась и скользила по плоти снаружи, — Габриэль осторожно развернул Викторию так, что она оказалась лицом к краю душевой стенки. Он кратко приказал ей:

— Поверни кран душа для печени.

Он не должен был говорить ей зачем.

Виктория наклонилась вперед.

Боль и наслаждение от ее движения выдавили воздух из его легких. Он не мог сдержать их: боль, наслаждение. Габриэль чувствовал каждый поворот запястья Виктории, как будто она поворачивала его член вместо крана, скользкий пенис, движущийся в жарком, тесном кулаке ее тела — внутрь на четверть дюйма, наружу на пол-дюйма, внутрь на останавливающий пульс дюйм.

Струя горячей воды ударила в верхнюю часть его ноги.

— Направь душ вверх, — прерывисто сказал Габриэль, держась за ее талию и свое здравомыслие.

Он не узнавал своего голоса. А Виктория?

Она неловко установила душ.

Габриэль осторожно придвинулся ближе — пенис скользил, двигался, ее внутренние мускулы ласкали, сжимали, два тела действовали, как одно — пока ее таз не оказался напротив душевых брызг и вода не уколола ее разбухший клитор.

— О, мой… Габриэль!

Удивление, наслаждение, затем надвигающийся оргазм прозвучали в крике Виктории.

В той разрядке Габриэля не было радости.

Сжав веки и отбросив голову под душ, Габриэль стиснул бедра Виктории и вошел в нее так глубоко, что ее ягодицы прильнули к его паху и не осталось ни грозящей смерти, ни притаившихся воспоминаний, ни второго мужчины. Только два тела, ставшие единым.

Потрясение от его толчка было вытеснено силой оргазма Виктории. Ее мускулы сжимались вокруг него, пока Габриэль не стиснул зубы, окруженный горячей водой, скользкой плотью.

Мягкостью женщины.

Потребностью мужчины.

Габриэль погружал свою плоть в Викторию и держал ее так, чтобы она получила наибольшее наслаждение и от его проникновения, и от струи воды. Он ощутил ее второй оргазм еще раньше, чем она сама.

— Габриэль, пожалуйста… Нет! — закричала Виктория.

Габриэль кричал, двадцатишестилетний мужчина, который никогда не кричал прежде. Пожалуйста. Остановись.

Это не остановило второго мужчину.

Он зарылся лицом в изгиб шеи Виктории, ища утешения во влажной гладкости волос и плоти; затылок Виктории лег на его плечо.

— О… мой… Бог! — Она задыхалась в неистовом наслаждении. — Габриэль. Габриэль. Пожалуйста… не… останавливайся!

Все будет начистоту.

— Я не мог остановить это, — сказал Габриэль, его губы скользили по ее волосам, ее шее, член скользил внутри ее тела.

Темно-красный цвет запятнал черноту за веками Габриэля.

Он перерезал сообщнику горло. Его кровь была горячей и скользкой.

Как вода душа.

Как тело Виктории.

Как секс.

— Я не мог остановить это, — повторил он.

Раскачивая бедрами в наслаждении и боли. Не в состоянии остановить поток воспоминаний.

О темных волосах. О фиалковых глазах.

О любви. О ненависти.

Левая рука Габриэля слепо искала успокоения, гладила скользкую от воды талию Виктории, острые ребра, изгибалась вокруг мягкой, округлой плоти, судорожно обхватывала пальцами ее левую грудь. Ее сердце стучало под его пальцами; ее сосок впился в его ладонь, страсть — и бальзам, и бич.

Ее было так легко уничтожить. Второму мужчине.

Габриэлю.

Он прижался губами за ухом Виктории. Это не заглушило слов, которые распирали его грудь и рвались изо рта.

— Я… не мог… остановить это.

Ни боль. Ни наслаждение.

Ни утрату.

Любовь не была невинна. Невзирая на то, насколько сильно Габриэлю хотелось обратного.

Второй мужчина научил его этому.

Низкий крик вырвался из горла Виктории. Он вибрировал под губами Габриэля. Она внезапно выгнулась назад, ее тело открывалось, схватывало, доило его плоть, пока колени Габриэля не подогнулись, и он скользил, падал…

Твердая медь ударилась о его колени.

Виктория упала с Габриэлем, ее тело поглотило разрядку ангела.

Он не был способен остановить это.

Глава 20

Поток воды ударил Виктории в лицо, а потом всё прошло: оргазм, от которого она рухнула на колени, вода, которая довела её до кульминации, звук бьющегося сердца мужчины, который взял её в свой мир и показал боль и удовольствие секса.

«Я… не мог… остановить это», — его голос эхом звучал в медных стенах грота.

Крик ангела.

Медь была твёрдой, — у Виктории наверняка останутся синяки на коленях. Внизу, в бедрах и груди танцевали остаточные электрические разряды. Пять пальцев обжигали её живот, сердце билось под ладонью.

Ладонью Габриэля.

Её горло сжалось от воспоминаний о её удовольствии, его боли. «Они сковали меня. Я не мог двигаться. Не мог бороться».

В своем порыве освободить ангела Виктория лишила Габриэля того же выбора, которого лишил его второй мужчина: она вынудила его вступить с ней в плотскую связь.

С губ готово было сорваться извинение.

— Вода остановилась, — вместо этого сказала она.

Слишком поздно для извинений.

— Да, — без всякого выражения ответил Габриэль. Его голос коснулся основания её шеи и плеча мимолетной лаской.

Виктория уставилась на заключенную в душе меднокожую женщину. Пять медных пальцев были прижаты к её животу, левая грудь покровительственно обхвачена медной рукой. Медно-светлые волосы перемешались с волосами, потемневшими от воды.

Слёзы обожгли глаза Виктории. Она должна была знать.

— Что произошло, когда они закончили с тобой?

— Они оставили меня.

Но не для того, чтобы умереть.

Волосы и кожа Виктории заглушили слова Габриэля, но не скрытый в них смысл.

Они не хотели, чтобы Габриэль умер. Но он хотел этого.

— Кто освободил тебя? — нетвердым голосом спросила она, уже зная ответ.

— Майкл.

Избранник.

Мальчик с голодными глазами, который не просил милостыни.

— Он не француз, — вода медленно ползла по её щеке. — Как он оказался в Кале?

— В тринадцать лет он незаметно проник на корабль в Дувре, — голос Габриэля был отдаленным, его губы двигались по её волосам и ниже, по изгибу шеи. Волосы на его груди и животе кололи ей спину, жесткая поросль в его паху щекотала ей ягодицы. — Я видел, как он крал буханку хлеба из открытого окна в булочной, — было понятно, что раньше он никогда этого не делал. Я стукнул по окну, отвлекая внимание пекаря, чтобы Майкла не поймали. А затем пошел за ним. Он поделился со мной этим хлебом по пути в Париж.

А когда они добрались до Парижа, их стали обучать ремеслу проституток.

Виктория слышала то, о чём Габриэль умолчал, так же ясно, как и то, что он произнёс вслух. Раз Майкл не умел воровать, значит он родился не на улицах.

Майкл был тем, кем не был Габриэль, — мальчиком, который родился не в сточной канаве и которого не считали отбросом общества. Габриэль взял себе имя ангела, чтобы быть достойным дружбы Майкла.

Прошли долгие секунды, пар растворился и оставил вьющиеся клочки серого тумана. Капельки воды бежали вниз по меднокожим мужчине и женщине внутри душа.