Дана Посадская - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Дана Посадская
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-98408-048-6

Это — мир по ту сторону зеркала, по ту сторону добра и зла. Мир, где лев раздирает ягнёнка, у ангелов чёрные крылья, а люди — всего лишь игрушки в чьих-то холодных руках со стеклянными ногтями. На призрачных лицах горят окровавленные губы. Шуты и убийцы в белых перчатках, прячущие рты за веерами из траурного кружева. Всполохи черных свечей, над которыми пляшут летучие мыши, аромат могильных цветов и болотные огни. Мир ночи, хищников, теней…

---

Она запрокинула голову. В небе светила полная луна — словно отражение её лица в черном небесном зеркале. Прекрасного лица леди Рут…

Всё было кончено. И каждый получил своё. Крестьяне — сожженную ведьму, Марсель — смерть, а она — свободу…

Через несколько коротких стремительных мгновений черная тень, петляя, понеслась по лесу в сторону деревни.

Луна отражалась в её глазах холодными осколками.

Леди Рут была голодна.

ТРУС

В дверь поскребли, прошуршали, поцарапали. Всё, что угодно, но не постучали. Он резко распахнул её, готовый ко всему.

На пороге стояла древняя старуха — местная знахарка. Груда костей и жёлтой обвисшей плоти под чёрным траурным крепом.

— Зло… Чую зло в этом доме… — заныла она, раскачивая перед его носом искорёженным пальцем, густо наперчённым бородавками.

Он с треском захлопнул дверь и вернулся в гостиную по неверной реке красной ковровой дорожки. Воспалённые злобой лица каких-то людей… нет, скорее троллей из кошмарного сна, — маячили в мутном стекле окна. Задыхаясь от ярости, готовый свернуть эти гусиные шеи — все до единой, — он запер неловкими пальцами ставни. В углу, где неподвижно сидела мать, раздался не то вздох, не то смешок. Гостиная тут же погрузилась в полумрак — как будто он отворил тайные шлюзы, и в каждую щель хлынула с самого дна океана чернильная вода, пахнущая тленом и гнилыми рыбами.

В темноте все предметы казались живыми и весьма зловещими фигурами в траурных нарядах — вроде той зловонной старухи с бородавками. Только мать, белокурая, с белой холодной кожей, выделялась на чёрном фоне. Светящаяся мраморная статуя в старинном мавзолее, куда уже много веков не проникает солнечный свет…

Было тихо. Тусклые блики от огня в камине, словно алые сороконожки, скользили по стенам и мебели, затянутой пыльными чехлами.

Вдалеке прозвучал почти неразличимый волчий вой. Там, где деревья увязают в болоте, как мухи в паутине, в густо-зелёной мёртвой воде плавают вялые красные цветы с обезображенными длинными стеблями. И стекает в болото пузырящаяся жёлтая слюна, окрашенная кровью…

Они не могут, не могут думать, что это Сабрина…

Наверное, он произнёс это вслух. Потому что мать равнодушно ответила:

— Это вполне естественно. Что ещё они могут думать? Нас никогда не любили. Наш дом — самый богатый в округе, а такое всегда вызывает зависть. И к тому же твоя жена чужая, издалека. Люди никогда не любили чужаков… и волков.

— Перестань! Не надо! — взмолился он. Этот холодный, размеренный голос выводил его из себя. Он тут же возвращался на двадцать лет назад, когда он, трёхлетний мальчик с потными ладошками и грязными ушами на негнущихся тонких ногах стоял перед нею — матерью, юной королевой в белом меховом боа. И покрывался гусиной кожей от её пронзительного взгляда и плавной, безразличной речи…

Он до боли зажмурил глаза, силясь отогнать мучительный образ, но тут же пришёл другой, нестерпимый, как свежая рана: Сабрина, его Сабрина, бегущая на серых мохнатых лапах и лижущая кровь с изодранного горла…

— Это всё бред, — прошептал он, загоняя в ладони бритвы ногтей. — Пустые бредни невежественных крестьян. Оборотней нет. И Сабрина — не чудовище. Она женщина, которую я люблю.

Женщина, которая вся горит, вся состоит из тепла и плоти. В которой нет ничего холодного, туманного, далёкого… Женщина, которая…

Мать, наконец, подняла глаза. Карие глаза, которые казались почти чёрными из-за болезненной бледности кожи. Два тёмных светила его одинокого томительного детства.

— И, тем не менее, — произнесла она, — каждый раз в полнолунье кого-то находят убитым на болотах. Причём тех, кто никогда бы по доброй воле там не оказался. Тех, кто должен был мирно спать в своей постели.

— И как они это объясняют? — спросил он, старясь говорить язвительно, но голос его сорвался после первого же слова.

— Они говорят, — протянула мать, пристально глядя на исступлённую пляску огня в камне, — что этот оборотень обладает особым даром. Он зовёт свою жертву с болота, она слышит этот зов и не может ему противиться.

— Боже, какая нелепость… — выдохнул он, ощущая, как пальцы холодеют и отнимаются, а сердце вот-вот затянет ледяной водоворот.

— Почему же? — Мать гибко, по-кошачьи, потянулась. — Это вовсе не так нелепо. Как знать… быть может, все мы где-то в глубине души жаждем смерти и только ждём её зова, чтобы откликнуться. Или не все… а только лишь те, у кого внутри затаился белый трепещущий кролик. Кролик, рождённый для того, чтобы стать жертвой… рано или поздно.

Наступило молчание. Стало как будто темнее, и в этой темноте ему пригрезился белый пуховый комок с шёлковыми длинными ушами, безропотно застывший перед багровой алчущей пастью…

Когда он вошёл в их спальню, Сабрина неподвижно сидела у зеркала. По обе стороны от рамы горели две свечи, похожие на палец той старухи… Мерзкая карга… он на секунду зажал глаза рукой.

Сабрина хрипло засмеялась.

— Посмотри! — вскричала она запальчиво, — видишь? Если бы я была оборотнем, я бы не отражалась в зеркале, верно? Или сейчас думают иначе?

— Сабрина, перестань, — он подошёл и стиснул её плечи. В зеркале глаза Сабрины казались ещё более зелёными и яркими. Он прикоснулся к её волосам — жёстким и упругим, как дикий кустарник. Дикарка. Прекрасная дикарка со сверкающими белыми зубами… Зубами… Нет, только не это!

Кто перед ним? Жена или чудовище? Глаза Сабрины — болотные огни, зубы Сабрины — крепче, чем камень, руки Сабрины…

— Что это? — спросил он прерывисто. На руке Сабрины, чуть повыше локтя, горел багровый кровоподтек.

— Ах, это? — она презрительно скривила губы. — В меня сегодня бросили камень. Пустяки. Могло быть и хуже. Этот олух целился в голову.

— Пустяки? — он сжал её локоть так, что она от боли стиснула зубы. — Я просил тебя не выходить. Они могут убить тебя. Они только этого и хотят!

Она вскочила, похожая на фурию. Её лицо пылало, а в глазах плескался зелёный яд.

— Чего же ты хочешь? — зашипела она. — Чтобы я сидела весь день взаперти? Как дикий зверь в клетке? Как зверь! Ты такой же, как они! Ты тоже считаешь меня зверем!

— Нет Сабрина, нет! — Он безуспешно пытался обуздать её, обнять, но она металась, её волосы больно хлестали его по лицу. — Нет, всё не так! Подожди ещё немного! Мы уедем отсюда, и всё это кончится! Кончится, Сабрина!

— Ничего не кончится! — она словно плюнула ему в лицо. — Потому что я знаю, ты такой же, как они! Ты боишься меня! Ты веришь во все эти глупые россказни!

— Нет, Сабрина, нет!

— Ты веришь в то, что я в полнолуние превращаюсь в волка и заманиваю ни в чём не повинных людей на болото! А потом пирую над их телами! Выпиваю кровь, пожираю плоть, обсасываю кости… Ты ведь веришь в это, не так ли?

— Нет! Не верю!

— Лжец! — она с горькой, как полынь, усмешкой покачала головой. — Может быть, ты и не веришь во всю эту чушь, но ты боишься. Я чувствую твой страх. Знаешь, у волков обострены все чувства. Ты воняешь страхом!

— Сабрина, перестань! — Он сложил умоляюще руки, его глаза наполнились липкой солёной влагой. — Я люблю тебя!

— Ты плачешь? — пробормотала она. — Плачешь и боишься? Боже, какое же ты ничтожество. Зачем я тебя полюбила? Ты совсем не похож на свою мать.

Он отшатнулся.

— При чём тут моя мать?

— Ни при чём. — Она покачала головой. — Уйди. Мне нужно побыть одной.

— И потом, — ядовито добавила она, когда он был уже на пороге, — сегодня полнолуние. Кто знает, что случится, если ты останешься?

… Он проснулся в холодном поту. Его лицо заливал густой белый яд, похожий на слюну бешеного пса. Он склеивал веки и рот и стекал по подбородку. Он завозился, замычал, колотя головой по горячей продавленной подушке и, наконец, задыхаясь, открыл глаза.

Полная луна светила ему в лицо. Он отвернулся, тщетно пытаясь укрыться от тошнотворного масляного света. Сердце скреблось о грудную клетку, словно хорёк.

Где-то далеко, на дне утробы спящего дома, хлопнула дверь. Заверещали, захихикали гнилые половицы. Размеренные чёткие шаги. Ступень за ступенью, ступень за…

Он хотел вскочить, что-то сделать, но все его члены свела парализующая боль. Поднялся волной и заполнил всё, без остатка, слепой и немой первобытный страх.

Завыла протяжно и торжествующе дверь, ведущая в сад, и боль отступила, ослабила хватку. Спотыкаясь, он бросился к окну. Луна белела в чёрном колышущемся небе, как огромный гнойник. Её свет заливал белую фигуру, медленно, но неумолимо идущую прочь от дома.

Сабрина. Её тёмные волосы растворялись в темноте, и казалось, что идёт только тело, без головы.

Он бросился вниз. Язык обжигал ему рот, ноги подгибались, как будто они были на расшатанных шарнирах.