Айрис Мердок - Честный проигрыш

• Название: Честный проигрыш
• Автор: Айрис Мердок
• Издательство: Лимбус-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-8370-0379-7

Впервые выпускаемый на русском языке роман «Честный проигрыш» критики единодушно относят к числу лучших произведений знаменитой английской писательницы Айрис Мердок.

Сюжетной пружиной романа является «эксперимент», поставленный крупным ученым-биологом Джулиусом Кингом над своими друзьями. У каждого человеческого существа хватает недостатков и слабостей, уверен Кинг, играя на них, искусный манипулятор может добиться чего угодно, например, разрушить казавшиеся незыблемо прочными отношения.

Убедившись в правильности своей теории, Джулиус Кинг готов сжалиться над своими марионетками. Но выясняется, что и экспериментатор не всесилен. Жизнь сложнее теории, а люди — когда слабее, а иногда сильнее, чем можно было предполагать.

---

Но вот дом Таллиса, вот его дверь. Небо быстро темнело: в мрачную желтизну все сильнее вливалось черное. Она едва переводила дыхание, жгучие режущие слезы саднили измученные глаза. Чуть свернутая набок дверь стояла приоткрытой. Толкнув ее, она попала в темноту.

— Морган!

Это был Питер.

Морган толкнула кухонную дверь, вошла, села на стул. Питер шел по пятам.

— Где Таллис?

— Проводит занятия в Гринфорде.

— Я видела его на «Пикадилли-сёркус» полчаса назад.

— Не может быть. Гринфорд совсем в другой стороне. И он ездит туда на автобусе. Морган, но это же замечательно, что ты здесь. Я думал, что ты уехала.

— Я уезжала. И теперь… снова уеду.

— Как я рад тебе. Что за жуткая темнота! Будто близится конец света. Меня просто дрожь пробирает. Но ты вся запыхалась, что-то случилось?

— Нет, ничего.

На секунду комнату залил электрический свет молнии. Через два-три мгновения глухо пророкотал в отдалении гром.

— Ты бежала? Сиди отдыхай. А я должен столько всего рассказать тебе! Ты ведь побудешь со мной? Можно отправиться в паб и взять сэндвичи, разумеется, если ты ничего не имеешь против, чтобы заплатить.

— Когда вернется Таллис?

— Не сегодня. После занятий он едет в Клэпхем, там кто-то заболел, и он будет при нем дежурить. Морган! Давай пойдем куда-нибудь и поднимем бокалы. Ты знаешь, я ведь устроился на работу!..

— Здесь очень жарко, — сказала Морган. Гром грохотнул вдали словно пушечный выстрел.

— Хочешь чего-нибудь выпить? У Таллиса есть несколько жестянок пива. Морган, ты выглядишь очень странно. В чем дело, Морган, дорогая?..

— Я потеряла сумочку.

— Бедняжка! — Питер придвинул стул и сел рядом.

— И еще там был голубь… на станции «Пикадилли-сёркус»… внизу эскалатора… Я пыталась его поймать…

Ребенок, стучало у Морган в мозгу, у меня мог быть ребенок. Сейчас ему было бы несколько месяцев, и это решило бы все проблемы. Почему, почему она не понимала тогда, как это ужасно — лишить его жизни? Вместо этого она походя хладнокровно его убила и потом выпила полбутылки коньяка.

— Ребенок… — Снова над ней навис весь кошмар этой жизни.

— Морган, ты плохо себя чувствуешь?

Гром приближался, напоминая уже звуки взрыва, и словно раскалывал небо над Лондоном. Несколько крупных капель упали, пестря дома, стуча, словно галька, по окнам и крышам. Струйки холода пронизали удушливый желтоватый воздух.

В кухне стало темно. Придвинув свой стул еще ближе, Питер попробовал обнять Морган.

— Не прикасайся! — Грубо оттолкнув его, Морган встала.

— Морган, пожалуйста, не смотри так.

— Оставь меня в покое!

Теперь лило, словно из прохудившегося ведра. Яркая вспышка молнии на мгновение наполнила кухню холодным ртутным светом и выхватила из темноты широко раскрытые глаза Морган и несчастное испуганное лицо Питера. А потом все погасло, и остался один только дождь — шуршащая, плотная, занавесом упавшая пелена.

Темнота съела рванувшуюся к двери фигуру Морган, и следующая вспышка молнии высветила лишь нити дождя, поблескивая струящиеся в открытом дверном проеме. А ее не было; выбежав, она мгновенно сделалась невидимой: обесцветилась, растворилась, аннигилировалась в густом сером мареве рокочущего бушующего ливня.

11

— А, это вы, — сказал Таллис.

— Вы меня ждали? — удивился Джулиус.

— Предполагал, что как-нибудь объявитесь. Входите. Джулиус вслед за Таллисом прошел в кухню. Ее заливал ровный свет вошедшего в силу утра.

Пол кухни был очень мокрым и липким, казалось, его покрывала черная пленка нефти.

— Прошу прощения, — сказал Таллис. — Гроза устроила нам тут потоп. Я оставил окно открытым, и дождь хлестал прямо в дом.

— Но почему так липко? — спросил Джулиус.

— Липко всегда, в чем причина, я так и не понял. А дождевая вода, похоже, вступила в реакцию с этими непонятными веществами. Постойте секунду, я подстелю газеты.

Таллис расстелил по полу газетные листы, Джулиус аккуратно прошел по ним до стола и сел.

— Включить свет? — спросил Таллис.

После грозы похолодало, начались дожди, небо заволокло тяжелыми серыми облаками.

— Как хотите.

— Если не возражаете, я предпочту обойтись без него. Днем электричество как-то нервирует.

— Всецело с вами согласен.

— Простите, что здесь так холодно. Окна толком не закрываются. Но можно включить газовую плиту. — Открыв духовку, Таллис поднес спичку к ряду газовых рожков. Они с легким шипением вспыхнули. Дверцу Таллис оставил открытой.

— Погода заметно переменилась, — произнес Джулиус.

— Да, стало очень прохладно.

— И холод очень сырой. Для меня непривычна такая влажность в сочетании с низкой температурой.

— Да, понимаю.

— Надеюсь, я не помешал вам. Вы работали?

— Всего лишь чинил нитку бус. — Таллис сгреб горстку коричневатых бусин в ящик стола, и они раскатились по дну. Закрыв ящик, он сел на стул против Джулиуса.

— Хорошо хоть, что с утра нет дождя, — сказал Джулиус. — Погода тихая. Чтобы сложить свой зонтик так, как это положено в Англии, мне требуется уйма времени, обидно было бы сразу разрушать этот шедевр. — Он выложил на стол узкий, безукоризненно скрученный зонт. Черная ручка оканчивалась кругляком из слоновой кости с вырезанным на нем контуром цветка лотоса. — Вам не кажется, что он слишком похож на женский?

— Ничуть. Он очень элегантный.

— В Лондоне это смотрится нормально. В Нью-Йорке было бы немыслимо.

— Догадываюсь, что так.

Джулиус был одет тщательно и слегка старомодно. Темный костюм, белая рубашка, узкий галстук в поперечную полоску. Бесцветные волосы недавно подстрижены. Голова не покрыта.

— Вы работаете над книгой? — Джулиус указал на стопку бумаг, книг и журналов, лежащих по ту сторону стола.

— Нет. Всего лишь готовлю лекции.

— А я полагал, что вы пишете книгу о Марксе и де Токвилле.

— Я забросил ее.

— Жаль. Весьма интересная тема.

Наступило молчание. Джулиус, слегка хмурясь, осматривал кухню. Заметил и молочные бутылки, и немытую посуду, и пачки газет, и странную гору предметов на кухонном шкафу.

Большие, словно подернутые дымкой глаза Таллиса были устремлены в окно.

— Мой отец очень болен, — произнес он.

— Прискорбно слышать об этом.

— Он умирает… рак.

— Сочувствую. Сколько ему осталось?

— Шесть месяцев. Или год.

— Если болезнь неизлечима, может быть, это и к лучшему. Надеюсь, у него нет болей.

— К сожалению… боли есть. — Таллис по-прежнему смотрел в окно. — Сначала мы думали, это артрит. У него очень давно болел бок. В последнее время боли усилились. Доктор сказал, что облучение, вероятно, поможет. То есть поможет облегчить боль; рекомендовал и таблетки — я забыл, как они называются.

— Ваш отец знает, что у него рак?

— Нет, — сказал Таллис. — И я ничего ему не сказал. Продолжаю говорить об артрите, о вероятности операции. Это то, о чем говорить получается. И потом, может, считая, что это артрит, он будет легче справляться с болью. Он привык к боли, причина которой — артрит. Но лгать ему и подробно расписывать то, чего нет, ужасно.

— Воображаю себе ваше состояние, — ответил Джулиус. На улице стало накрапывать. Слышалось монотонное завывание ветра и звук стекающих по стеклу струй дождя.

— Лгать умирающему непростительно. Но эта мысль — какая-то абстракция. Я уже очень давно за ним ухаживаю. И чувствую себя скованным необходимостью защищать его. Хочу избавить его от страданий, избавить его от страха.

— Я понимаю.

— Но в каком-то смысле я защищаю себя. Жить с ним, пока он не знает правды, легче, чем если бы он ее знал.

— И учет собственных интересов углубляет сомнения, правильно ли вы поступаете?

— Да.

— А что за человек ваш отец? Таллис минуту помолчал.

— Мне трудно говорить о нем объективно. Никто еще не просил меня описать его. У него нет никакого образования. Работал на скотобойне. Перетаскивал туши. Кто-то ведь должен заниматься этим. Долго был безработным. Получил место в гараже, но это было гораздо позже. Переехал сюда на юг из Дербишира, когда мы были еще детьми. Нас было двое: я и сестра-близнец, но она умерла от полиомиелита. Когда мы приехали в Лондон, мать бросила нас. Разумеется, ей хотелось устроиться как-то получше. Отец кормил нас хлебом с маслом и тушенкой. Мы были для него жуткой обузой. Господи, у него была чудовищная жизнь. Смерть неизбежна, но как тяжко, что его жизнь была такой безумно беспросветной.

— У вас хорошие отношения?

— Да. Мы кричим друг на друга.

— Возможно, правда будет смущать вас обоих. И вы не сможете говорить о ней.

— Говорить о ней в любом случае невозможно, — ответил Таллис. — Мы не умеем говорить об этом. Даже если и думаем, что умеем, на самом деле это не так.