"На суше и на море" - На суше и на море. Выпуск 9 (1969 г.)

• Название: На суше и на море. Выпуск 9 (1969 г.)
• Автор: "На суше и на море"
• Жанр: Научная Фантастика

В сборник включены повести, рассказы и очерки о природе и людях Советского Союза и зарубежных стран, зарисовки из жизни животного мира, фантастические рассказы советских и зарубежных авторов. В разделе «Фанты. Догадки. Случаи…» помещены статьи на самые разнообразные темы.

---

в которой я безмятежно провожу время на восточном берегу Каспия и даже разговоры о каменных скульптурах Горного Мангышлака ничуть не затрагивают моего воображения

Спалось в палатке великолепно, как в те невозвратимые теперь уже годы первых экспедиций, когда ничего не требовалось молодости, кроме неба, ветра да радостно встречающего тебя темного от росы коня.

Утром было солнечно, и сквозь голубой парус откинутого полога виделся синий Каспий, ослепительно белый пляж, на который вползали буро-зеленые растрепанные плети растений.

Голубой парус на мгновение перечеркнула темная приземистая фигура.

– Прибившийся к нам искусствовед, - сказал мой сосед по палатке; он лежал во вкладыше, выставив наружу коричневые плечи.

Я промолчал, потому что тоже «прибился» к экспедиции: жену привели на Мангышлак служебные обязанности, а я приехал вместе с ней, чтобы увидеть Каспий и отдохнуть от города.

– Вы слышали, с какой идеей носится искусствовед? - Сосед мой, выбравшись из вкладыша, натягивал на тугую грудь майку. - Уверяет, что открыла Горном Мангышлаке, на Каратау, скульптурные произведения эрсари… Впрочем, он весьма щепетилен и говорить об искусстве эрсари не любит. Хочет сначала все досконально изучить, а потом уж поразить мир. - Сосед улыбнулся. - Одному ему туда не добраться, вот он и ездит второй год с геологами.

– Вы тоже видели скульптуры? - я спросил совершенно равнодушно, просто чтобы поддержать разговор.

– Формы выветривания там действительно причудливые, - сказал сосед. - Но едва ли к скалам прикасалась рука человека. Все можно объяснить гораздо проще. Например, особенностями меловых пород альбского возраста: в них включены очень твердые, разнообразные конкреции, которые теперь вынесены на поверхность.

После завтрака геологи уехали в поселок Ералы отбирать образцы горных пород в кернохранилище, и в лагере остались только дежурный и мы с искусствоведом. Искусствовед - невысокий коренастый человек с ослепительно сияющей на солнце лысой головою - сам представился мне:

– Евгений Васильевич Варламов. - И добавил: - Можно просто Евгений.

«Просто Евгений» энергично встряхнул мою руку и весьма напористо предложил пройтись вдоль берега.

– Все равно они раньше трех-четырех не вернутся, - сказал он о геологах.

Я охотно принял предложение, но, как только мы вышли за пределы лагеря, поход наш едва не сорвался.

– Говорят, вы нашли любопытные скульптуры на Каратау? - спросил я, не имея в виду ничего худого и еще не зная характера своего спутника.

Евгений подскочил, и мне даже показалось, что, раздуваясь от негодования, он на некоторое время повис в воздухе.

– И вам уже проболтались?!

Я смущенно смотрел себе под ноги, и Евгений сжалился надо мной.

– Надеюсь, вы не будете распространяться о скульптурах в своих сочинениях? - смягчаясь, спросил он и, уловив краем глаза мой робкий кивок, зашагал дальше но пружинящей тине с запутавшимися в ней белыми скелетами раков.

Километрах в двух от лагеря розово-голубой уступ - чинк - почти вплотную подступал к морю. Мы шли вдоль уреза воды, обходя высохшие трупы тюленей и распугивая водяных ужей; над нами кружились стрижи и ласточки, но я больше смотрел на песок со следами ночных обитателей и почему-то думал, что восточный орнамент и даже буквы арабского алфавита художникам подсказали причудливые следы животных, поутру еще не тронутые ветром.

Евгений, молча шагавший впереди, наконец остановился и сел на обломок мергеля, скатившийся с чинка. Другие, более крупные обломки лежали в море, и в узких проливах между ними качались рыжие водоросли. Евгений сбросил полукеды и опустил распарившиеся ноги в холодную воду. Я последовал его примеру.

– Вообще-то вы слыхали про эрсари? - спросил Евгений и, не дожидаясь ответа, сказал: - Это одно из туркменских племен, населявших Мангышлак до семнадцатого века.

– И вы нашли их следы?

– Следы их искать не надо. Это не ваши фантастические антаркты, - саркастически заметил Евгений, намекая на мой очерк «Найти и не сдаваться». - Эрсари - историческая реальность, зафиксированная в документах. Тут все точно. Загадка - скульптуры. Как-никак, а вероисповедание эрсари - ислам суннитского толка. Ни и скульптура, ни живопись не поощрялись этой религией. Более чем не поощрялись.

Из воды, казалось из самых глубин моря, выплыл коричневато-зеленый водяной уж с таким же коричневато-зеленым бычком в пасти. Уж плыл прямо к нам, и я подумал, что было бы совсем неплохо, если бы всяческие человеческие тайны вот так, совершенно неожиданно кто-то приносил к нашим ногам. Я пристально следил за ужом, который, изящно извиваясь, стремился к нам, пытаясь преодолеть неширокую и несильную полосу прибоя, и желал ему успеха… Но нахлынувшая волна вдруг смыла ужа с его бычком-тайной, и он исчез в рыжих водорослях.

Тогда я лег на песок, стирая с него таинственные ночные иероглифы, и стал следить за ласточками и стрижами, выписывающими на плотном полотне неба еще более замысловатые письмена… Я не мог прочитать их. И может быть, впервые после того, как мы с Березкиным занялись хроноскопией, я радовался, что письмена недоступны мне, что не надо их расшифровывать и достаточно просто чувствовать спиною сухое и доброе тепло песка и просто следить за крылатыми мастерами, колдующими в поднебесье.

– Вы обещали нигде не упоминать про искусство эрсари, - напомнил Евгений, когда мы вернулись в лагерь, и я искренне подтвердил свою готовность молчать до гробовой доски.

Вечером геологи решили «лучить» кефаль - бить ее острогами при свете факелов, - и чисто практические заботы поглотили все лагерные, и мои в том числе, интересы. Специалисты по такому лову доказывали, что для факелов требуется асбест, пропитанный соляркой, а в экспедиции не нашлось ни того, ни другого. Тогда специалисты решили заменить асбест тряпками, а солярку - смесью машинного масла с бензином и переругались из-за пропорций… Я в спор не вмешивался и меланхолично размышлял о вреде излишних знаний и излишней специализации, а когда высокие договаривающиеся стороны все-таки пришли к соглашению, я отдал в распоряжение «рыбоколов» свои кеды и остался на берегу, устроившись на вьючном ящике рядом с Евгением.

Над черной водой факел пылал оранжево-красным огнем и, пока он был близко, от него бежала к берегу рыжая дорожка; потом факел втянул в себя дорожку, отгородившись от берега черной полосой, и раздвоился: один факел светил теперь сверху, а другой снизу, из воды, и трудно было сразу разобрать, какой из них настоящий.

– Все-таки я покажу вам штуку, которую никому не показывал, - неожиданно сказал Евгений.

Он зажег фонарь и осветил свою ладонь.

– Смотрите.

На ладони лежала небольшая фигурка с собачьей головой. Я так и сказал:

– Собака.

– Шакал, - поправил Евгений. - Туркмены считали, что к шакалам переходят грехи людей и потому шакалы плачут по ночам…

Поэтому я сначала решил, что нашел талисман. Но потом… Знаете вы, что такое таб?

– Нет.

– Это прообраз современных шашек, игра древних египтян. Фигурами служили головы шакалов.

– Ничего не понимаю.

– Я нашел несколько шакальих фигурок на Каратау. И еще обнаружил там, на скале, написанное арабской вязью имя - Кара-Сердар. Любопытно, что оно заключено в картуш, в овал. Так писали свои имена фараоны Древнего Египта.

– Но вы говорите, что эрсари жили на Мангышлаке в средние века…

– Вот именно. Кстати, Кара-Сердар в переводе «черный военачальник».

Евгений подбросил на ладони голову шакала, ловко поймал в темноте и сказал:

– Пошел спать.

Я остался на берегу, следил за раздвоившимся факелом, и мысли мои крутились вокруг каменных скульптур, шакалов, картушей, кара-сердаров, но потом сосредоточились на кефали: очень уж мне хотелось, чтобы она благополучно удрала от наших «рыбоколов».

Глава вторая,

в которой рассказывается о нашем переезде к подножию Каратау и о моем знакомстве с необычными формами рельефа или загадочными скульптурами

Ночью я проснулся от назойливой мысли, даже какого-то внутреннего шума: в сонном мозгу, как морская галька, скрипело-перекатывалось слово «кара»… Каратау, Кара-Сердар… Нетрудно было догадаться, что прозвище военачальника прямо связано с его владениями - Черными горами, и я почему-то упорно размышлял об этом обстоятельстве, а не о гораздо более важном событии - открытии искусства народа эрсари… Уже снова засыпая, я подумал, что среди скульптур есть, наверное, и портрет Кара-Сердара.

Не берусь объяснить, почему у меня возникла такая мысль; утром я сообразил, что не знаю даже, имел ли Кара-Сердар отношение к эрсари.

Евгения мой вопрос рассердил.

– Что он вам дался? - спросил он. - Не интересовался я Кара-Сердаром и не собираюсь интересоваться. Скорее всего он принадлежал к этому племени, но не он же создавал скульптуры!