Алексей Фролов - Мама джан

• Название: Мама джан
• Автор: Алексей Фролов
• Издательство: Астрель: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-043513-5 978-5-271-16680-8

Что мы знаем об уличных музыкантах? Что мы знаем о людях, у которых нет дома? Что мы знаем о людях, у которых нет достойной работы? Обо всем этом написал молодой талантливый автор, который не понаслышке знает все о тяготах жизни, поскольку провел свое детство в детдоме. Он не романтизирует дно жизни и его обитателей, но мы убеждаемся, что и у них есть истинные ценности.

Книга входит в молодежную серию номинантов литературной премии «Дебют».

---

Алексей Фролов Мама джан

Алексей ФРОЛОВ М А М А Д Ж А Н

Моим друзьям – уличным музыкантам

и беспризорникам Курского вокзала

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Глаза пустые, бегающие. Одет, как попало. Майка заношенная, когда-то белая, а теперь неопределенного цвета. Заправлена неряшливо в трусы. Речь бессвязная, лепечет чушь, одно только можно разобрать: достань ЭТО, где хочешь, но достань…

Господи, как же она его ненавидела в такие минуты! Не мужчина, какой там мужчина!.. пожалуй, и не человек уже, но – отец! То-то и оно, что отец. Отец… Наркоман, блин, законченный. Иногда ей хотелось уйти из дома и назад не возвращаться. Не любила она свой чужой дом.

– Даже не проси, – отрезала Рина.

А он и не слышит. Дрожащими пальцами, с обкусанными ногтями, отсчитал двести пятьдесят рублей. На ЭТО. И сорок рублей на дорогу. Последние семь рублей едва-едва наскреб мелочью. Сует ей в ладошку, заискивающе в лицо заглядывает.

– Плохо мне, Риночка… Твоему батьке очень плохо, понимаешь, дочка… Родненькая ты моя… Цветочек мой ненаглядный. Плохо мне, милая… Ты же знаешь, как мне плохо. Давно плохо… Ты ведь любишь своего батяню, девочка… Знаю – любишь. Ты добрая… Такая же добрая, как твоя мама. Мама у нас была хорошая… Несчастная только. И ты хорошая. Ты будешь счастливой. А твой батька уже не будет счастливым. Кончилось его счастье… Вот и пожалей меня, своего бедного папика… Пожалей! Меня жалеть надо… А кто меня пожалеет, кроме родной кровинушки? А, доча? Да никто меня, пропащего, не пожалеет. Одна ты можешь пожалеть… А ты меня дичишься… Стыдишься меня, да? А ты не стыдись… Слаб я… Вот и все. Сломлен и слаб… Признаю… Но не стыжусь. Это ведь рок, Риночка, судьба, одним словом… А если судьба, то чего ж ее стыдиться? А, Риночка? Судьбу надо принимать такой, какая она есть. Когда-нибудь ты это поймешь. Тогда и меня поймешь… Я сейчас заплачу… Ты хочешь, чтобы я заплакал? Я заплачу, Риночка. Но ведь ты не любишь, когда твой батька плачет. А я, правда, заплачу… Мне нужно поплакать…

Отец стал всхлипывать.

– Только не надо ля-ля… – оборвала его идиотские причитания Рина. – Ты бы подумал, на что мы жить будем?

– А на что и жить, если жить не на что, – жалко улыбнувшись, попытался отшутиться отец.

Остатки былой предрасположенности к юмору. Он когда-то был остроумным и веселым, ее папик. Пока не пришел «груз 200». Из Чечни. Проще говоря, гроб. В нем доставили то, что осталось от ее старшего брата, десантника, не дожившего до двадцати лет трех недель. Тогда-то они и запили, отец и мама. Мама быстро сгорела. У отца, видно, здоровье было крепче. Только теперь он алкоголь на барбитураты сменил. Хрен редьки не слаще.

«А может, и правда, ему легче будет, если он ЭТИМ станет накачивать свои синюшные вены?» – так подумала Рина. Помешкав, она взяла деньги.

– Вот спасибо, вот спасибо… Золотая у меня дочка! Я всем говорю, что дочка у меня золотая. Одна радость осталась. Да и говорить не надо, все и так знают, что дочка у меня – золото чистой пробы. И я горжусь тобой, Риночка. Пусть батька твой опустился… – он всхлипнул. – Слабый человек, что же… В ясности своего сознания повторяю еще и еще раз… И еще тысячу раз повторю – слабый! Зато ты – сильная! В тебе уже теперь угадывается характер. У-у, какой у тебя характер! Какой характер! Всем характерам характер! Вот какой… Голыми руками не возьмешь! И ты никогда такой не будешь, каким стал я… Знаю, что не будешь. Уверен, что не будешь… А я что ж… Прошлое мне тяжело вспоминать. Да и не хочется. Глупо вспоминать прошлое… Мираж… А будущего у меня нет. Только ты и есть… Как в песне, миг между прошлым и будущим. Между прочим, большая философия. Миг – и ни прошлого, ни будущего… Прости, заболтался… Прости навсегда… Я люблю тебя, Риночка… Вот…

Лицо у него вдруг посуровело, он метнулся к серванту, достал пакет.

– Вот… – выудил из пакета пистолет. – «Макаров». Гляди, новенький. Мне сосед дал… Димка… Спер, наверно. Он у новых русских дачу сторожит. У них, небось, и спер. Загони, говорит. Проширяем… Загнать-то всегда успеем. Держи!

– С какой радости? – удивилась Рина, не сводя взгляда с оружия, формы которого были совершенными, но холодными и грозными и вызывали невольный трепет в душе.

– Держи, держи… Он пневматический, правда, но палит как боевой. И по виду не отличишь. Обращаться с ним просто – один раз зарядила и можешь подряд тринадцать пуль выпустить, не перезаряжая.

– В кого?

– Ну, не знаю… Ты же в Москву за этим поедешь, город опасный, криминальный. Всякое случается. Держи. Мне так будет за тебя спокойнее, – отец опять всхлипнул. – Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится.

Пистолет будоражил кровь. Рина взяла его из рук отца. Этот вороненый «Макаров» удобно помещался в ладони. Дурашливо прицелилась в свое отражение в зеркале. Как актриса в этом боевике, как его? Ну, неважно, все боевики одинаковы: пиф-паф.

– Береженого бог бережет, – сказал отец.

– Ты заботливый, – как-то двусмысленно сказала Рина.

Она опять направила пистолет на свое отображение. И вдруг– бац! Зеркало упало. И вдребезги, разлетелись по полу мелкие осколки. Это зеркало было старше Рины, висело в прихожей, сколько Рина себя помнит. И вдруг упало. Ни с того ни с сего. Она ведь не стреляла, точно не стреляла.

– Я не стреляла, па… Честно… Оно само…

Отец всполошился.

– Плохая примета… Зеркало разбить – к несчастью. Если не привезешь ЭТО, не знаю, что со мной будет.

Рине только недавно исполнилось пятнадцать лет, про приметы ей ничего еще не было известно. Все равно неприятно. Она хотела собрать осколки, но отец остановил.

– Я сам, я сам… Ты поезжай… Да не задерживайся. Одна нога там, другая здесь. Я буду ждать и волноваться.

Она засунула пистолет за спину, под джинсы, спустила кофту пониже и вышла из дома. А на душе почему-то кошки скребли.

В родном Климовске, конечно, были аптеки. Но ЭТОГО там не продавали. Наркоманы скупали все мигом, глазом моргнуть не успеешь, и тогда местные власти добились, чтобы ЭТОГО в аптеках и близко не было. Можно подумать, что решили проблему наркомании, Бога за бороду схватили! Как бы не так! Наркоманы стали отовариваться в Москве, а в Климовске появились перекупщики. Наркотики они брали оптом в Москве и поштучно продавали местным. Товар сразу подскочил в цене, и многим ЭТО оказалось не по карману. Рине тоже пришлось мотаться в Москву. Она нашла такую точку, где ЭТО продают без рецепта.

Впрочем, мотаться – это неверно сказано, мотаться – это подразумевает что-то неприятное, подневольное, а Рина любила Москву и ехала туда с радостью, как будто в сказочное путешествие отправлялась. Вот Климовск, честно говоря, она терпеть не могла, задыхалась в родном городе. Безысходная тоска и гнилость царят в нем. Утром ли, днем ли, вечером ли выйдешь в центр – то бомжи, то пьяные рожи навстречу. На дискотеку завеешься – здесь каждый второй под димедролом или триганом, каждый первый бухой. У парней одно на уме: накачаться алкоголем или обдолбаться – и потрахаться. Но нажравшись и употребив, уже и трахаться не тянет. А у девчонок свой интерес, подцепить кого-нибудь, хотя бы и на ночь, и гульнуть на халяву и, конечно, потрахаться. А Рине ни колоться не хотелось, на отца налюбовалась до отвращения к этому занятию, ни тем более трахаться с кем попало. Она мечтала о любви. Но влюбиться в свои пятнадцать лет ей не было суждено в Климовске. Не попал еще в ее поле зрения такой парень, на которого можно было бы запасть безоглядно.

Она не курила, пила совсем мало, не испытывая при этом особого удовольствия. Подруги над ней насмехались: редкостный экземпляр, таких теперь днем с огнем не сыщешь, в пятнадцать лет – и целка! Полный отпад, то есть ненормальная какая-то, наверно, даже фригидная. А парни спорили между собой – целка, кому же она достанется? «В Климовске – никому!» – решила Рина.

Насколько отталкивал ее родной город, настолько притягивала к себе Москва. Здесь, ей казалось, царила атмосфера нескончаемого праздника, рождавшая в душе Рины какие-то смутные надежды. Надежды на что? Она и объяснить-то этого не смогла бы вразумительно. На счастье, разумеется.

В Москве она чувствовала себя Золушкой на балу.

Бродила по улицам, заходила в дорогие магазины, не обращая внимания на скептические улыбки продавцов, с полувзгляда понимающих, кто действительно стоящий покупатель, а кто так – с дыркой в кармане. Плевать на их глупые ухмылочки. Она их не замечала.

Рина с наслаждением разглядывала дорогую одежду, не решаясь примерить. Мысленно представляла, как бы она в ней выглядела. В ювелирных магазинах любовалась драгоценными безделушками. Ах, как смотрелся бы на ее точеной шее вот этот миниатюрный кулон на тонкой золотой цепочке. Или это колечко с бриллиантом. Если надеть на ее длинный палец – взгляд не оторвешь.