Исай Абрамович - Взгляды

• Название: Взгляды
• Автор: Исай Абрамович
• Жанр: Биографии и Мемуары

Во второй книге — «Взгляды. История эволюции советского строя после смерти В. И. Ленина» — я сделал попытку исследовать:

историю борьбы Сталина за его самоутверждение как «преобразователя России»;

организационные и политические маневры, использованные им в борьбе против бывшей большевистской партии, социалистической страны и революционных кадров;

развитие его идеологии в противовес идеологии большевизма, под знаменами которого была осуществлена Октябрьская революция.

---

Поэтому то, что Плеханов вскоре после II съезда изменил свою точку зрения и стал вновь отстаивать демократические принципы, не вызывало у нас ничего, кроме презрения к нему, как к «предателю революции». Так думали мы, принадлежавшие к молодой партийной интеллигенции. Что же говорить о более широких слоях? Вспомним, например, очень правдивую фигуру Нагульнова из «Поднятой целины» Шолохова, когда он (Нагульнов) набрасывается на Разметнова, отказывающегося участвовать в раскулачивании («с бабами и детишками воевать не буду»).

«— Гад, — выдохнул звенящим шепотом, стиснув кулаки, Нагульнов, — как служишь революции? Жа-лость? Да я… тысячи становь зараз детишков, баб, дедов… Да скажи мне, что надо их в распыл… Для революции надо… Я их из пулемета… всех порешу!»

То-то и страшно, что «скажи ему только, что для революции надо». Вот Сталин и сказал… И пошли «в распыл» — не тысячи, миллионы! Надо было это революции? Нет, не надо было. И не может ей быть необходимо такое жертвоприношение. И если бы революция научила людей слушать голос своего разума и совести, а не только приказ, то и Нагульнов такой был бы невозможен…

Ценности демократии я и мои товарищи по институту впервые восприняли, когда в двадцатых годах начали изучать произведения Маркса и Энгельса под руководством таких преподавателей, как Д. Б. Рязанов. Мы, конечно, не могли не видеть, что принципы, провозглашавшиеся основоположниками научного коммунизма, резко расходятся с той политикой, которую проводит наша партия. Но мы считали, что централизация власти, запрет «инакомыслия» и прочее явления временные, вызванные тем, что страна находится в состоянии осады. Мы верили, что с переходом на мирное положение будут осуществлены демократические методы управления страной.

И вот, когда республика действительно перешла на мирное положение, в 1923–1926 годах, в партии появились и обострились разногласия именно по вопросу о демократии. Может быть, и под свежим впечатлением от прочитанных работ Марса и Энгельса многие из нас (я, в частности) присоединились к оппозиции, которая предлагала перестроить партию на демократический лад.

При этом мы, надо признаться, и не думали о предоставлении прав другим социалистическим партиям (о чем тоже в свое время писали Маркс и Энгельс) так далеко мы не шли. Но мы считали, что внутри правящей партии должна существовать полная свобода критики, невзирая на лица, свобода фракций и группировок, свободные высказывания в печати и на собраниях, ничем не стесняемые выборы парторганов и прочее. (Мы тогда еще не понимали, что свобода, основанная на привилегии, — это не свобода).

Но Маркс и Энгельс неоднократно высказывались и о принципах внутрипартийного строительства, всякий раз подчеркивая необходимость широких дискуссий внутри партии и категорически отвергая опасения насчет неизбежного якобы в результате таких дискуссий раскола партии (аргумент, которым, кстати сказать, широко пользовались сталинисты уже в 20-х годах).

«Партия настолько велика, — писал Ф. Энгельс В. Либкнехту, — что абсолютная свобода мнений внутри нее является необходимостью. Иначе просто нельзя ассимилировать и воспитать многочисленные новые элементы, пришедшие в партию. Новому пополнению в 700.000 человек нельзя вдалбливать, как школьникам, тут необходимы дискуссии и даже небольшая потасовка. Возможности раскола не приходится опасаться ни в малейшей степени. Самая большая партия в империи не может существовать без того, чтобы в ней не проявлялись в изобилии всякого рода оттенки. Надо избегать даже видимости диктатуры…» (ПСС, т.37, стр. 379)

Ни Маркс, ни Энгельс, правда, не писали о том, как должны строиться внутрипартийные отношения в правящей партии и вовсе не предполагали, что она будет единственной, то есть будет избавлена от критики извне. Вероятно, это обстоятельство (однопартийная система) весьма способствовало тому, что уже в двадцатые годы в партии все больше перегибалась палка в сторону «единства» и партийной дисциплины. И чем дальше, тем больше (особенно в сталинские времена) насаждалась мысль, что открытая критика недостатков опасна, так как ею могут воспользоваться враги.

Такого рода опасения высказывались и некоторыми немецкими социал-демократами в связи с критикой Марксом Готской программы. По поводу этих опасений Энгельс писал:

«…этот испуг был вызван, прежде всего, опасением: а как используют публикации наши противники? Перепечатка вещи в официальном органе притупляет жало выступлений наших противников и дает возможность сказать: смотрите, как мы сами себя критикуем, мы — единственная партия, которая может себе это позволить. Попробуйте-ка последовать нашему примеру! Это и есть именно та правильная позиция, которую этим людям следовало бы занять с самого начала». (ПСС, т.37, стр.17)

Сейчас на Западе и в кругах правой эмиграции очень модно утверждать, что современное советское общество и есть практическое осуществление теоретических идей и взглядов Маркса и Энгельса. Это или злостный обман, или печальное заблуждение. Современное советское общество есть воплощение сталинизма, а сталинизм не только не вытекает из марксизма, но прямо противоречит ему. Достаточно сопоставить многочисленные высказывания Маркса и Энгельса (как в теоретических работах, так и в письмах) о необходимости свободы мысли, свободы критики, открытой правдивой информации, о недопустимости цензуры и т. п. с установленной Сталиным и строго проводящейся современным советским руководством идеологической монополией, ненавистью к критике, цензуре не только взглядов, но и информации.

Запрещение на информацию в наш век бурного развития средств информации чрезвычайно показательно для реакционного характера советского общества. В СССР запрещена публикация самой разнообразной информации: о положении заключенных в тюрьмах и лагерях (особенно политических заключенных); о работе органов МВД и КГБ; о настроениях в армии; об эпидемиях, стихийных бедствиях, авиационных и железнодорожных катастрофах. Запрещается опубликование статистики — не только о выпуске стратегических видов продукции, но и, скажем, о выпуске и продаже водки, о заработной плате и ценах в сравнении с аналогичными данными западных стран и т. п.

Можно представить себе, как реагировал бы на такие запреты Энгельс, писавший в одном из своих писем:

«Благодарю вас… за ваше решение излагать нам факты такими, каковы они в действительности. Наше товарищество достаточно сильно, чтобы знать подлинную правду, даже если она окажется неблагоприятной, и ничего так не могло бы ослабить его, как дутые отчеты, не имеющие под собой никакой реальной почвы». (ПСС, т.33, стр.212).

«Дутые отчеты, не имеющие под собой никакой реальной почвы», стали бытовым явлением в нашей стране, о чем невольно свидетельствует даже подцензурная печать. «Приписками», «туфтой», «липой» занимаются все — от руководства Госплана до рядового бригадира — и это, конечно, ослабляет страну и развращает людей.

Примером того, какое оздоровляющее влияние имела бы свобода критики в нашей стране, может служить даже та половинчатая критика, которой после XX съезда КПСС был подвергнут Сталин. Уже самый факт открытого обсуждения в печати и на собраниях трудящихся доклада «О культе личности Сталина» оздоровил атмосферу в партии и стране. К сожалению, эта критика быстро была свернута и фактически запрещена, а культ вождя, искусственно созданный десятилетиями систематического восхваления, очень быстро возобновился в отношении Л. И. Брежнева и временами носит характер даже комический.

В западных партиях, гораздо менее склонных к культу личности, чем русские, тоже возникали временами тенденции обожествлять своих руководителей. Против таких тенденций всегда решительно выступали Маркс и Энгельс. В частности, это относится к возникшему одно время в германской социал-демократической партии культу Лассаля. «Мне бросается в глаза, писал Энгельс Марксу, — …попытка сделать из Лассаля полубога… Но эти люди как будто для того и родились, чтобы кого-нибудь обожествлять.» А Бебелю, который тогда был одним из руководителей германской социал-демократии, Энгельс тогда же писал: «Культ Лассаля привит искусственно, привит благодаря тому, что мы молчаливо терпели его вопреки нашим убеждениям. Вам, партии, нужна социалистическая наука, и она не может существовать без свободного развития».

Культ личности вреден потому, что он мешает свободному развитию социалистической науки, считали Маркс и Энгельс, и они боролись не только против культа Лассаля, но и против попыток установить культ Маркса и Энгельса. Можно привести бесчисленное количество свидетельств этого, как и того, что не выносил восхваления своей личности В. И. Ленин.

После смерти Ленина его последователи, такие как Зиновьев и Сталин, предоставив его имени почет и славу, выхолостили революционное содержание его учения. Об этом ярче всего сказано Троцким. В книге «Моя жизнь» он писал: