Роберт Форте - Тимоти Лири: Искушение будущим

• Название: Тимоти Лири: Искушение будущим
• Автор: Роберт Форте
• Издательство: Ультра.Культура
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-98042-041-Х

Это собрание воспоминаний, посвященных одному из тех людей, характеристика которых не укладывается в одно определение. Кто такой Тимоти Лири — опасный безумец, непризнанный пророк, безответственный псевдоученый, опередивший свое время гений, уголовный преступник или невежественный шарлатан? Насколько пестр перечень увлечений Лири — от медитации до карт Таро, от магии до психобиохимии, от Интернета до священных тибетских текстов — настолько же пестр и список близких ему людей, среди которых присутствуют ученые, политики, звезды Голливуда, предприниматели и музыканты. Все они вспоминают о Тимоти, отдавая дань почтения этой незаурядной фигуре, бросившей вызов всем табу американского общества.

---

Тим и несколько человек из Черных Пантер встретили нас в аэропорту. Из аэропорта мы поехали на двух машинах, Тим вел одну из них. Я ехала с ним, на заднем сиденье вместе с Розмари, Дарубой (из Пантер), Джен-нифер Дорн и Ионой Рэскином. Даруба, член нью-йоркского отделения Черных Пантер, бежал из тюрьмы Томбс в Манхэттене и нашел убежище в Алжире у «пра-вительства-в-изгнании» Черных Пантер, возглавляемого Элдриджем Кливером. Дженнифер, которая работала менеджером на фабрике, была младшей сестрой Бернадин Дорн, харизматического лидера Weather Underground. Иона был писателем, ученым и радикальным активистом антивоенного движения. Была поздняя ночь. Мы ехали по темной пустынной улице, кое-где освещенной случайными лампочками. Внезапно большой камень разбил стекло рядом с Дженнифер, засыпав осколками все заднее сиденье. Дженнифер не пострадала, но была, вполне понятно, напугана. Я сидела с другой стороны, и меня тоже не задело. Тим сидел невозмутимо, как будто ничего не произошло. Мы быстро развернулись и уехали из этого места и вскоре доехали до маленькой деревеньки возле моря, в которой жили Тим и Розмари.

На следующее утро вновь прибывшие американцы и Тим встретились за ланчем в маленьком кафе на берегу. Пожалуй, именно с этой встречи и начиналось мое настоящее знакомство с Тимом. Он был обаятельней-шим из ирландцев, взрывчатым, остроумным, жизнерадостным. Мы подняли тост за успешный побег Тима из-под стражи (из мужской колонии Сан-Луис-Обиспо, с помощью Weather Underground) и за следующую главу его приключений.

Потом мы были в гостях у Тима и Розмари на террасе, расположенной на крыше их маленького дома. Оба они были одеты в арабские джеллабы и выглядели в них так, словно всю жизнь их носили. Розмари показала нам свое фото на паспорте, который она использовала, чтобы путешествовать инкогнито. И я не знаю, может, это ложная память, но мне кажется, что Тим демонстрировал нам тогда маленький серебряный флакончик с самой чистой на свете кислотой, с которым он уже объездил полмира. Я прямо вижу его перед глазами, но не знаю, было так на самом деле или я только придумала это. Надо спросить у Розмари, помнит ли она этот момент.

Несколько дней спустя мы отмечали день рождения Тима с большим тортом, который мы с Ионой привезли с собой. Это был единственный раз, когда мы были наедине с четой Лири. Все остальное время мы провели под надзором в квартире любовницы Элдриджа Кливера.

На следующий день после дня рождения (или вскоре после него) Тим, Дженнифер и Ди-Си, глава службы безопасности Пантер, отправились в путешествие по Ливану и Сирии. Это был политический трип. После их отъезда я взбунтовалась против диктаторских замашек правления Элдриджа Кливера и очень удивилась, не найдя союзников среди убежденных леваков, которые сопровождали меня. В конце концов я сбежала через окно, приехала в аэропорт и прямо там оформила свой выезд из страны. (Поскольку Пантеры были гостями алжирского правительства, а мы — гостями Пантер, алжирское правительство хотело, чтобы Пантеры дали добро на наш отъезд. Так они и не узнали, что я уезжаю.) Я первым же самолетом улетела в Париж, где встретилась с Эбби. После этого я не видела Тима двадцать лет.

В следующий раз мы общались в 1987 году, когда он узнал от одного нашего общего друга, что я переехала обратно в Лос-Анджелес. Он позвонил, чтобы сказать мне, что слышал о моих приключениях в Алжире после того, как вернулся тогда из своей поездки по арабским странам, и что он аплодировал им. У меня было впечатление, что он долго ждал возможности сказать мне об этом. Для меня это было важно, потому что, когда в 1970-м случилась эта история, у меня не было союзников или хоть кого-нибудь, кто одобрил бы мои действия, кроме Эбби.

В девяностых, после того как Барбара ушла от Тима, мы стали почти друзьями и проводили много времени вместе. Мы оба проявляли интерес к компьютерной революции и развивающейся киберкультуре. Тим был чрезвычайно общителен. Он часто бывал в свете, а также устраивал замечательные собрания в своем доме в Беверли-Хиллз по воскресеньям. Здесь разные его друзья знакомились друг с другом.

Некоторые из этих голливудских вечеринок бывали скукотищей, особенно для такого аутсайдера шоу-бизнеса, как я. На одной такой вялотекущей вечеринке играло трио музыкантов, но только одна одинокая пара танцевала в холле на первом этаже. Большинство знаменитых, богатых или влиятельных гостей были наверху. Мы с Тимом потягивали белое вино за маленьким коктейльным столиком внизу, когда он вдруг внезапно поднялся, вышел в холл и принялся лихо отплясывать, вскидывая руки, вращаясь и подпрыгивая. Несколько гостей, подпиравших стены, уставились на старого чудака, вихляющегося и прыгающего в разные стороны. Я было подумала, что он здорово пьян и просто юродствует, кривляется. Но тут сначала Марио Ван Пиблз принялся тоже танцевать, к нему присоединилась одна пара, потом другая… и вот уже вся комната ожила. Будучи сама от природы полным интровертом, я не знала, как к этому относиться… пока внезапно не осознала, что это же мой любимый образ Тима — танцующего с дионисииским бесстыдством на семьдесят пятом году жизни!

Самые приятные времена с Тимом, которые я запомнила, это когда мы сидели с ним вдвоем в его патио под звездным небом или в его студии поздно ночью, слушая Билли Холлидей или Джеймса Джойса.

Он сидит за своим Макинтошем, пишет что-то, я растянулась на диване рядом, читаю. Время от времени он делает перерыв, мы разговариваем, курим или едим что-нибудь.

Мы не раз спорили с ним, обсуждая какие-нибудь идеи или цитаты. Однажды он по-настоящему вышел из себя, когда я употребила выражение «объединять людей». Я тоже вышла из себя из-за того, что он вышел из себя. У него вызывало отвращение все, что было как-то связано с политическими движениями левых.

Со временем я начала все более интересоваться странным феноменом НЛО и кругов на полях, но когда я заговаривала об этом с Тимом, он сразу приходил в ярость и просил меня никогда с ним не обсуждать подобные вещи. Он не позволял мне выяснить его взгляды на эти явления, но у меня сложилось впечатление, что он считал их антинаучными выдумками. А он прежде всего был ученый. Хотя он сам (в его тюремный период) как-то страстно увлекся проблемой освоения космоса, но, конечно, его нисколько не интересовали такие причудливые темы, как НЛО, и он не хотел, чтобы его имя было хоть как-то связано еще и с этим. Уже и так было достаточно всяких странностей, которые ассоциировались с ним или с его местом в американской культуре.

Он был настоящим коллекционером точных определений слов и особенно интересовался невербальными элементами общения: «Ты машешь руками». «Ты хмуришься». Хм-м-м. Не я одна это замечала, другие тоже. Он как-то сказал, что мне стоит начать рассказывать анекдоты. (Не сомневаюсь, это был полезный совет.) Я ответила, что не знаю никаких анекдотов, и он подарил мне один. Сам он любил анекдоты и отлично умел их рассказывать. Он все-таки был изумительный человек, и я нежно любила его.

Однажды он описывал свой арест в Афганистане, путешествие с федеральным конвоем в Штаты и последующее заключение в тюрьму особого режима. Он сказал, что его содержали под специальной охраной (он ведь однажды уже бежал из федеральной тюрьмы). Охранники вели его все ниже и ниже по уровням тюремного здания, которое на несколько этажей уходило под землю. Где-то там содержался Чарлз Мэнсон.[39] Тимоти посадили в маленькую темную одиночку. Он не знал, как долго ему придется в ней находиться.

Я спросила его, затаив дыхание: «И что ты сделал?»

«Я рассмеялся», — ответил он.

МОИ ВСТРЕЧИ С ТИМОТИ ЛИРИ Альберт Хофманн[40]

Тимоти Лири после своего побега из тюрьмы Сан-Луис-Обиспо в Калифорнии в сентябре 1970 года приехал в Швейцарию и попросил политического убежища. Он жил в курортном городке Виллар-сюр-Олон в Западной Швейцарии.

Мы познакомились при посредстве адвоката доктора Лири, доктора Мастронарди. 3 сентября 1971 года мы встретились с доктором Лири в кафе железнодорожной станции в Лозанне. Встреча была сердечной, ведь наши судьбы скрестились под знаком ЛСД. Лири был среднего роста, стройный, энергичный, с яркими, смеющимися глазами на загорелом лице, обрамленном слегка вьющимися с проседью волосами. Он скорее походил на экс-чемпиона по теннису, чем на отставного гарвардского профессора. Мы поехали на машине в Бушийон, где за столиком, сервированным белым вином и рыбой, наконец состоялся диалог между отцом ЛСД и его апостолом.

Я высказал свои сожаления по поводу того, что исследования ЛСД и псилоцибина, которые имели столь многообещающее начало, породили такую ситуацию, при которой их продолжение в академических кругах сделалось невозможным. Я также высказал свое несогласие с позицией доктора Лири о допустимости пропаганды ЛСД среди молодежи. Лири отрицал некоторую опасность ЛСД для молодежи. Он сказал, однако, что я не совсем справедлив, обвиняя его в совращении несовершеннолетних, так как тинейджеры в Соединенных Штатах, благодаря информации и жизненному опыту вполне сравнимы со взрослыми европейцами. Взросление, наряду с пресыщением и интеллектуальной стагнацией, наступает в Соединенных Штатах слишком рано. По этой причине он считает ЛСД-опыт важным, полезным и допустимым даже для людей, еще не достигших зрелого возраста. В этом разговоре я также высказал сожаление по поводу широкой огласки, которую Лири придал своим исследованиям ЛСД и псилоцибина, когда он приглашал на свои эксперименты репортеров из журналов и газет и даже мобилизовал радио и телевидение. Лири защищал свою политику гласности, мотивируя это тем, что он чувствовал свою личную историческую роль в том, чтобы сделать ЛСД всемирно известным. Несомненный положительный результат его распространения среди молодого поколения Америки делает любые негативные последствия, имевшие место в результате неправильного использования ЛСД, слишком малой ценой за это.