Хьюи Ньютон - Революционное самоубийство

• Название: Революционное самоубийство
• Автор: Хьюи Ньютон
• Издательство: Ультра.Культура
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-98042-016-9

Легендарный герой американской прессы, основатель "Черных пантер", философ, пропагандист, политический заключенный и профессиональный революционер Хьюи Перси Ньютон незадолго до трагической гибели написал свою автобиографию. "Революционное самоубийство" — это не только детективная история жизни бунтаря, дружившего с кубинскими революционерами, китайскими хунвейбинами и скандальным парижским драматургом Жаном Жене, но и редкая возможность почувствовать атмосферу тех «безумных» лет, когда восстания черных в гетто, захваты студентами университетов и «акции» против полиции воспринимались интеллектуалами как начало необратимых и долгожданных изменений в структуре всей западной цивилизации.

---

Я занимался многие вещами, по сути своей незаконными. Иногда мы с друзьями получали от какой-нибудь компании украденные чековые бланки. Мы вписывали туда сумму в 150 или 200 $, никогда не превышая обычных размеров еженедельных платежей. В другой раз мы воровали чековые бланки сами. Бывало и так, что мы покупали пустые чеки у парней, которые украли их. Обналичивать чеки следовало как можно быстрее, до того как компании сообщали номера чеков в банки и магазины.

Мы обчищали дома на холмах Окленда и Беркли при свете дня. Иногда мы одалживали грузовичок «пикап» и загружали в него газонокосилку и садовый инвентарь. Мы подъезжали к дому, в котором, на наш взгляд, никого не было, и звонили в дверь. Если хозяев действительно не было, какое-то время мы катали газонокосилку туда-сюда, делая вид, что собираемся косить траву и подрезать живую изгородь. А потом мигом взламывали дверь и уносили из дома все, что хотели.

Нередко я в одиночку обкрадывал машины. Прогуливался себе спокойно по улице, высматривая подходящий автомобиль, взламывал его и брал вещи, лежавшие на сиденье или в бардачке. Многие люди не запирали свои машины, что значительно облегчало мою задачу.

Но больше всего мы наваривали на махинациях с кредитом и от обсчета кассиров. Мы воровали или покупали краденые кредитные карточки и, не жалея, тратили лежавшие на них деньги, покуда номера карточек не доходили до магазинов. Можно было либо продать купленное, либо пользоваться им самому.

Мы отработали очень выгодную схему с кредитом. Выглядела она следующим образом. Мы платили 20–30 $ мелкому предпринимателю, чтобы он подтвердил, будто мы работали у него лет пять. Такая рекомендация служила хорошим поручительством и помогала нам получить кредит в крупном магазине. Мы набирали товара на сумму около 150 $ и платили сначала 20 $, остальное шло в кредит. Разумеется, мы пользовались не своим именем и давали не свой адрес. На самом деле, это был адрес и телефонный номер одного из наших друзей: мы предоставляли магазину реальные данные, чтобы его служащие могли при желании их проверить и удостовериться, что все в порядке. Пару месяцев мы исправно выплачивали кредит. Затем мы увеличивали размер кредита. Если вносишь платежи регулярно, то кредит тебе расширяют без особых проблем. И вот мы делали в магазине очень большой заказ и… переставали выплачивать кредит. Если из магазина звонили по «месту работы», то там отвечали, что мы только что уволились. Если звонили по «месту жительства», то в ответ слышали, «они съехали больше месяца назад». Магазин оставался в подвешенном состоянии. В действительности владельцы магазина ничего не теряли, они в свою очередь обкрадывали общество. Невыплаченный кредит списывался, а грабеж продолжался. Мораль истории такова: ты можешь выжить благодаря мелким преступлениям и вдобавок причинить вред тому, кто обижает тебя.

Занявшись мелким криминалом, я перестал вступать в драки. Вся моя агрессия, враждебность, желание нарваться на конфликт, которые раньше я выплескивал на братьев, переместились на Истэблишмент.

Но больше всего мне удавалась афера с обсчетом кассиров. В искусстве обсчета я достиг такого уровня мастерства, что мог заработать на этом $50–60 в день. Я практиковался везде, в маленьких магазинчиках и универмагах, и даже обманывал кассиров в банке. Я приходил в магазин с пятью банкнотами по одному доллару и просил продавца обменять их. Из магазина я выходил уже с банкнотой в десять долларов. Таким образом, из пяти долларов я делал десять. Можно было и из десяти сделать двадцать. Для этого надо было только прийти в магазин с десятью однодолларовыми банкнотами.

Для начала нужно было сложить четыре банкноты вместе. Потом нужно было что-нибудь купить, леденцы или жвачку, например. Покупка оплачивалась оставшейся однодолларовой купюрой. При этом продавец обязательно открывал кассу, чтобы отсчитать сдачу. Я всегда останавливался поодаль от кассы, так что продавец был вынужден подходить ко мне со сдачей. Необходимо было добиться того, чтобы продавец открыл кассу и отошел от нее, отвлекшись от полученной ранее банкноты.

Когда продавец приносил мне сдачу, я протягивал ему пачку из четырех банкнот и говорил: «Здесь пять купюр по одному доллару. Можете дать мне одну пятидолларовую за них?» Обычно продавец давал мне банкноту в пять долларов, прежде чем осознавал, что в трубочке лежало лишь четыре однодолларовых купюры. Касса оставалась открытой, и я подводил продавца к обнаружению ошибки. Ошибка вскрывалась, и тут я давал еще однодолларовую банкноту, присоединив ее к той пятидолларовой, которую продавец дал мне чуть раньше. Я протягивал эти банкноты продавцу и с учетом четырех банкнот, лежавших в кассе, просил дать мне одну купюру в десять долларов. Продавец выполнял мою просьбу, я забирал десятидолларовую банкноту и улепетывал, пока продавец не понял, что его одурачили. В большинстве случаев продавцы ни о чем не догадывались. К тому моменту, когда до них могло дойти что к чему, они уже и не были уверены в том, что их надули. Обман раскрывался лишь в конце рабочего дня, при пересчете наличности в кассе. Они уже были не в состоянии вспомнить обо мне. Естественно, если продавец быстро соображал и чувствовал, что что-то не так, я разыгрывал искреннее смущение, извинялся за ошибку и просил обменять купюры уже без обмана. Игра с обсчетом продавцов была потрясающе безобидна и срабатывала почти всегда.

Обучивший меня этому фокусу чернокожий брат потом стал мусульманином. Но еще до того, как он принял ислам, он показал мне, как обворовывать машины, припаркованные у больниц, там, где была «скорая помощь». Люди мчались в больницу в большой спешке и бросали свои автомобили незапертыми. Ценные вещи лежали на самом виду. Я никогда не грабил машины негров — ни при каких обстоятельствах. Зато обчистить машину белого значило нанести удар по несправедливости.

Всякий раз, когда мне удавалось раздобыть достаточно денег и когда у меня было свободное время, я оставался дома и читал книги, среди которых были «Преступление и наказание» Достоевского, «Замок» и «Процесс» Кафки, «Взгляни на дом свой, ангел» Томаса Вульфа. Я перечитывал Виктора Гюго — его «Отверженных», историю о Жане Вальжане. Герой романа просидел в тюрьме тридцать лет, осужденный за кражу булки хлеба. А он всего лишь хотел накормить голодных родных. Я по-настоящему прочувствовал эту книгу, потому что сравнивал себя с Вальжаном. Я думал и о моем отце как о человеке, тоже попавшем в своего рода тюрьму, которую для него устроило общество. У него была та же цель, что и у героя «Отверженных», — обеспечить свою семью всем необходимым. После прочтения «Постороннего» и «Мифа о Сизифе» Альбера Камю моя уверенность в том, что я поступаю правильно, отнимая собственность у угнетателя, еще больше окрепла. Мои действия служили противоядием от социального самоубийства.

Я воспринимал белых как преступников, потому что они грабили весь мир. Однако это чувство было несколько сложнее, чем просто ненависть без разбора, ведь у меня никогда не возникало желание причинить вред белым беднякам, несмотря на то, что некоторые из них обзывали меня в школе «ниггером» и еще по-всякому. Я дрался с ними, но никогда не брал пакеты с их обедом или деньги. Я знал: у них не было ничего, что помогло бы им стартовать в жизни. С теми, у кого водились деньжата, я обходился совершенно по-другому. В моих глазах обладание деньгами по-прежнему равнялось белому цвету кожи. Когда я брал то, что было моим, то, что белые преступники называли своим, это давало мне ощущение подлинной свободы.

Я расхваливал друзьям свой образ жизни. Бывало, они приходили ко мне, а у меня в доме было хоть шаром покати. Я говорил им, что, хотя и голодаю, зато я полностью распоряжаюсь своим временем и могу делать с ним все, что захочу. У меня не было машины, почти все деньги уходили на оплату квартиры, на покупку еды и одежды. Отвечая на расспросы друзей насчет того, почему я не обзавожусь собственным авто, я объяснял, что не желаю иметь дело со счетами и что машина не являлась главной целью моей жизни или моей заветной мечтой. Я поставил перед собой иную цель — добиться столько свободного времени, сколько возможно. Я мог бы гнуть спину, да еще и на нескольких работах, но мне даром были не нужны признаки закрепленного за тобой социального статуса. Больше всего на свете я хотел избежать жизни прислуги, который вынужден наниматься на низкооплачиваемую работу и на которого с презрением смотрит белый хозяин.

В конце концов, меня поймали за руку (попадался, кстати, я не раз). К тому времени я изрядно поднаторел в уголовном праве и решил защищаться на суде сам. Хотя я и не был профессиональным адвокатом, я мог составить неплохую защиту. Если ты экзистенциалист, самозащита становится для тебя еще одним проявлением свободы. Когда тебя приводят в суд, учрежденный Истэблишментом, ты можешь продемонстрировать там свое неуважение по отношению к системе. Большинство обвиняемых стремятся заполучить дорогостоящего адвоката или государственного защитника. Если ты отвечаешь сам за себя, ты можешь точно говорить то, что хочешь, или, по крайней мере, не говорить того, чего не хочешь. Ты вообще можешь посмеяться над ними. Как говорится в песне «Конец тишины», которую сочинила Элейн Браун из «Черных пантер»: «Глупая судьба обошла тебя стороной, но ты смеешься над законами, которые велят тебе возносить благодарность за то, что ты имеешь». Законы выдуманы для того, чтобы защищать владельцев собственности. Законы охраняют собственников, которые должны делиться с другими людьми, но не делятся. Защищаясь самостоятельно, я демонстрировал свое презрение ко всей этой структуре.