Сергей Абрамов - Мир приключений, 1989

• Название: Мир приключений, 1989
• Автор: Сергей Абрамов
• Издательство: “ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА”
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1989
• ISBN: ISBN 5-08-000752-4

Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов.

---

— Если читать слева направо, — нехорошо осклабившись, гнусавил Бегемот, — то будет: «У нас попробуй выиграй!» А если справа налево, получается: «Выиграл — попробуй уйди!» Живым! — мрачно добавлял он и мастерски сплевывал сквозь зубы.

Для знавших Бегемота не было секретом, что, несмотря на внушительные размеры и зверскую физиономию, он был отчаянным трусом и, как многие трусливые, обожал покуражиться над слабыми, когда чувствовал свою безнаказанность.

Сегодня ребятам с Кисаровки как раз предстояло играть с командой соседнего дома 2/4, тянувшегося по нижней части Маросейки от проезда Серова до Большого Спасоглинищевского переулка. Парни в этой команде были все великовозрастные и здоровые — в прошлый раз кисаровские им проиграли. Витька тогда сначала стоял в воротах и не пропустил ни одного мяча. Потом он перешел в нападение, а место голкипера занял несколько неуклюжий, но добросовестный Юрка Трусов. Команда не возражала, зная, что у Витьки молниеносная реакция и умение обрабатывать мяч в одно касание. А вот бегать долго он не мог: быстро уставал.

В той игре Витька забил гол сразу. Получив пас слева от Леньки Плиева, он точно ударил ногой по летящему мячу, и тот мгновенно оказался в воротах противника. Вратарь даже не шелохнулся. Тогда защитники устроили новоявленному нападающему плотную «опеку», и Витька, пытаясь уйти от них, скоро полностью выдохся. Тем временем Юрка пропустил подряд три мяча. После игры кисаровские попросили сыграть матч-реванш. Капитан команды дома 2/4, по прозвищу Бобыля, снисходительно согласился.

— Все равно продуетесь! — небрежно бросил он.

Кисаровские промолчали.

БУТЕРБРОД

— Если бы ты не отдал сегодня за марку Ваське Голдобину свой бутерброд с маслом, ты бы так быстро не устал, — сказал Витьке после игры Ленька Плиев.

У Леньки была неприятная привычка сразу говорить в лицо то, что думал. За это многие его не любили. Недоброжелатели называли его Осетриной. Прозвище прилипло к пареньку с раннего детства, еще с довоенных времен, когда он старательно объяснял всем и каждому, что по национальности он осетин. А так как по малолетству Ленька еще не справлялся со словами, у него получалось: «Я осетиина». Малыша немедленно окрестили Осетриной, благо перед войной это «рыбное» слово было еще в обиходе. Но все, кто знал Леньку поближе, называли его только по имени, так как уважали за отзывчивый и справедливы, характер.

— Бутерброды ты кончай отдавать! — продолжал между тем Ленька. — А марок я тебе и так достану, у меня коллекционер есть знакомый, обещал поделиться дублями. Еще у Федора старый альбом лежит, может, он его тебе подарит.

Федор Степанович Махаев, одинокий тридцатилетний человек с пробитой осколком мины грудью, из-за чего он часто болел, жил в 58-й квартире и дружил со всеми мальчишками Кисаровки.

— А Голдобин твой — гад, каких мало! — добавил Ленька. — Я бы на твоем месте никаких дел с ним не имел. Марка, которую он тебе за бутерброд дал, считай, ворованная!

— Откуда знаешь?

— У них в квартире до войны дядя Голдобы жил. Брат матери. Говорят, хороший был человек. Он с фронта не вернулся, без вести пропал. А комната его до сих пор пустует. Мать Васьки с управдомом договорилась и комнату эту заняла, а вещи брата в угол сложила. Так Васька потихоньку от матери дядин альбом с марками стащил и теперь распродает коллекцию…

— Точно?

— В их квартире Галка Гуреева живет. А она никогда не врет. Она мне и рассказала.

Ленька не заметил, что при последних его словах Витька слегка покраснел. Красивая, сероглазая Галка Гуреева из 239-й женской школы была предметом его тайных воздыханий, о чем никто не знал.

— Оказывается, — говорил Ленька, — старшая Галкина сестра Нина того соседа, что с войны не возвратился, очень любила и сейчас любит, ждет до сих пор. А у Нины сам знаешь, какая внешность — любой замуж возьмет… Только она всем отказывает…

— Ладно, Леня. — Витька овладел собой. — Васька мне и самому сильно не нравится. Не удержался я, когда он мне марку показал. Зебра на ней нарисована. Понимаешь, зеленая марка и крупным планом — серая зебра на фоне саванны! «Компания де Мозамбик». А у меня — ни одной португальской колонии! Я предложил Ваське поменяться на Бельгийское Конго — ну, знаешь, марку с африканскими хижинами и копьями по краям. Он скривился и говорит: «Давай лучше бутерброд и бери марку».

Ленька засопел:

— Если бы Голдоба голодным был… А то твой хлеб с маслом он тут же продал Мишке Резникову — тот всегда есть хочет, и у него как раз деньги были.

— Лень, а ты не знаешь, зачем Ваське деньги?

— Ну, во-первых, он жадина, а во-вторых, хочет спекулировать по-крупному. Потому и с Бегемотом дружит. А Бегемот хуже шакала. Он, — Ленька понизил голос, — свел Ваську с дядей Яковом из шестидесятой квартиры.

ИНВАЛИД-СИЛАЧ

Витька присвистнул. Дядю Яшу основательно побаивались. Взрослые старались избегать разговоров о нем, а мальчишки с затаенным страхом и определенной долей почтительности называли его меж собой Сильвером — по ассоциации с главарем-пиратом из «Острова сокровищ». Внешнее сходство действительно было: хотя дядя Яша и имел обе ноги, он сильно хромал на левую. Старухи на кухне рассказывали, что ногу эту дяде Яши повредили в момент рождения. Он и считался инвалидом от рождения и поэтому имел «белый билет», то есть от воинской службы его освободили пожизненно. Нога у дяди Яши была сильно искривленной, но если не видеть его во время ходьбы — не догадаешься, что он калека. Витька однажды наблюдал, как этот инвалид, раздетый по пояс, колол во дворе дрова. Могучие бицепсы борца, бычья шея и спина из бугров мышц… Можно было подумать, что это молотобоец.

Побаивались Якова, однако, не из-за его физической силы. Мальчишки улавливали порой обрывки разговоров взрослых, из которых явствовало, что дядя Яша человек далеко не простой и водит компании с разного рода темными людьми, которые при надобности могут и убить, не моргнув глазом. Впрочем, в большой коммунальной квартире ничего не скроешь, и, наблюдая за типами, которые приходили к Якову, мальчишки сами могли строить кое-какие предположения.

ФЕДОР

Упоминание о Якове насторожило Витьку еще и потому, что вчера вечером впервые с неожиданной ненавистью отозвался о хромом Федор Махаев. Дело было так. Федор последние дни плохо себя чувствовал и почти все время лежал в кровати. Витька забежал к больному после школы, чтобы сварить кашу, кисель и покормить его. Настроение у Федора было хуже некуда, похоже, он всерьез подумывал о смерти. Витьке все это активно не нравилось. Федора искренне уважали все кисаровские мальчишки за внутреннюю порядочность и за то, что он всегда помогал пацанам, когда они что-нибудь мастерили из дерева. До войны Федор был отличным столяром-краснодеревщиком.

Жил Федор в узкой десятиметровой комнатке, был холост и старался избегать женщин. Он не мог простить им всем измену одной из них — его бывшей невесты: она вышла замуж вскоре после того, как он ушел на фронт. Только к Нине Гуреевой относился бывший столяр с искренним уважением. Видимо, за ее верность погибшему жениху. Мальчишки часто и запросто заходили к Федору, порой чтобы просто посоветоваться с ним о своих делах.

— Столяр я столяр, пока еще не помер, — шутливо напевал он, завидев юных гостей.

Иногда на Федора нападала грусть, и он начинал рассказывать ребятам об обороне Ленинграда, о страшной блокадной зиме, когда ослабевшие, голодные люди, которые делали все, что только могли, для фронта, не выдерживали и падали, умирая прямо у станков или на улице. Но все держались до конца, добавлял Федор, знали, что умрут, а человеческого достоинства не теряли и делились друг с другом, чем могли.

О блокаде мальчишки слушали с большим интересом, они ведь тоже пережили в Москве голод и холод зимой сорок первого — сорок второго годов. Тогда, чтобы спасти родных от гибели, они обшаривали все чердаки окрестных домов в поисках дощечек и деревянных брусков. Это был единственный вид топлива, доступный в ту зиму. Но ребята отлично понимали, что лишения их семей не шли ни в какое сравнение со страданиями ленинградцев.

Когда Федор начинал говорить о блокадных временах Ленинграда, он вдруг менялся, становился собранным, торжественным, и голос его слегка звенел:

— Никогда, ребятки, слышите, никогда фашисты не смогли бы захватить Ленинград. По крайней мере, пока был жив та-м хоть один человек…

— Неужели не было в Ленинграде подонков? — как-то спросил Федора Витька.

Тот помрачнел:

— Были, конечно, и такие. — И вдруг взорвался: — Один из них в нашем доме живет. Будь у меня автомат, я бы эту хромую мразь расстрелял! Встречался я с ним там, в блокаду. Завмагом где-то работал, сволочь! У умирающих старух ценности большие, золото, бриллианты на продукты выменивал! А взамен золота продуктов давал так мало, что старухи все равно от голода помирали… Ненавижу! — скрипнул он зубами.