Феликс Дымов - Полторы сосульки (Сборник фантастики)

• Название: Полторы сосульки (Сборник фантастики)
• Автор: Феликс Дымов
• Издательство: СП "СМАРТ"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1989

В своих рассказах автор продолжает исследование своей излюбленной темы: человек в движущемся, изменяющемся мире.

СОДЕРЖАНИЕ:

Эхо времени:

Фантастическая гравюра — с. 5–20,

Сиреневый туман — с. 21–37,

Эхо — с. 38–51,

Хомо авиенс — с. 52–70,

А она уходила… — с. 71–85.

Ищу себя:

Авария — с. 87–97,

Я + я — с. 98–116,

Ищу себя — с. 117–143,

Полторы сосульки — с. 144–165,

На углу Митрофаньевской улицы — с. 166–178,

Эринния — с. 179–200.

---

НЕ СМЕЙ! ОСТАВЬ МНЕ НАДЕЖДУ НЕ СОМНЕВАТЬСЯ НАПОСЛЕДОК В СЕБЕ…

Запах шиповника окончательно подавил ночную фиалку и жасмин. Анатолий поднялся, проводил взглядом возвращающегося той же воздушной тропинкой шмеля. Тревожный запах и тревожный звук. Звук и запах детства.

Мысленный диалог двойников уместился в коротком миге: Борис только-только начал медленный разворот толстой шеей в сторону примолкнувшего для него Анатолия.

— Слушай, тебе когда на работу? — опередил его вопрос Билун.

— Послезавтра. — Борис пожал плечами. — Я сутки работаю, четверо дома. Но сейчас один из наших в отпуске…

— Давай-ка одевайся, поедешь со мной!

Борис кивнул, ни о чем не спрашивая, и пошел в дом, рыхлый, невозмутимый, готовый, как в детстве, поверить другу молча.

Анатолий опять использовал право на монорейс. Всю дорогу до вокзала и потом в вагоне болтали о пустяках. Но соединенный со Свердловском широкой полосой восприятия, Билун вторую половину сознания, не занятую Борисом, сосредоточил на Альбине Викторовне. Не надо было делать усилий над собой — свердловское «я» держало мысли об Але под четким контролем. Будто спешило завещать Анатолию все чувства.

Мужчина мечтает стать первой любовью женщины. Женщина — его последней любовью. В этом смысле мечта Альбины неожиданно и страшно претворилась в действительность: безнадежник Анатолий был совсем не жилец на свете, он не успевал ни на какую иную любовь, кроме временной любви к ней. К сожалению, осознание этого факта пришло слишком поздно: для Альбины после его смерти наступало окончательное и безрадостное одиночество, двусмысленное положение вечной вдовы. Некрасивая, лишенная привлекательного для мужчин обаяния, она к тому же отпугивала людей неровным сложным характером. Немногие умели разглядеть ее и разбудить.

То ли недоброта явилась следствием внешней непривлекательности, то ли, наоборот, черствость и истеричность натуры изгнали из внешности всякие намеки на обаяние, но давно уже Альбина отскорбила свое по несостоявшемуся счастью, посвятила себя утешению безнадежных. Был у нее когда-то муж, случайный человек в ее жизни, да и в жизни вообще. Но об этом эпизоде она вспоминать не любила.

Безнадежники были разные. Безвольные и капризные. Или твердые, веселые, борющиеся до конца. Трудно сказать, какие устраивали Альбину больше. Но все были уже наполовину не здесь и ничего не заслуживали, кроме жалости.

Иное дело — Анатолий! Уходя, он оставался на Земле. Распадаясь под гробовой крышкой, в то же время бродил где-то далеко, здоровый и полноценный. Он не тосковал, не искал горячечно ни рук, ни губ — еще, еще разок, может, на этот раз последний. Недоцелованный, он имел отсрочку до новой ласки. Умирая, оставался жить.

Но именно это больше всего и разрывало Альбинино сердце. Уходил Анатолий. Оставался тоже Анатолий. Чужой. С Толиными глазами, лицом, телом и памятью. Может, он был Зойкин, судя по молодым жадным письмам. Может, еще чей. Но того дальнего, незаконного она уже возненавидела за то, что он отнял у ее Анатолия единственное право умирающего — умереть до конца.

Не щадя сжигала она своей любовью того, который был при ней, отнимала у него все силы и мысли. Пожалуй, последним ее утешением было злорадство: тот, остающийся, не знал и никогда ни узнает ее любви. Он даже ненароком не подумает о ней как о покинутой женщине.

Бедная, она не подозревала о телепатическом резонансе двойников!

В вагонах гравистрелы удивительно думается. Анатолий испытывал благодарность к неопределенности, разобщающей его на болтовню с Борисом и полупосторонние размышления о женщинах и любви. Неожиданное, как удар, упало вдруг затемнение над Свердловском. Вспухло, не помещаясь в груди, сердце. Тело сделалось ломким, невесомым. Перед глазами пробежала рябь бесцветья. И затем в обнаженные нервы последним взрывом жизни впилась болезненно-неподвижная и яркая, как при вспышке молнии, картина.

Пикирующее на землю лимонное с жилками облако, наискось перечеркнутое червонной иглой институтского здания.

Остановившееся мгновение ласточки поперек неба.

Опрокинутые ладони лиственницы с растопыренными зелеными пальцами.

Синяя треугольная ямка, накопившаяся под нижней Алиной губой.

Голубая развилка жил у нее на руке.

Силуэт вздернувшей голову безмолвно воющей собаки.

Изумрудная стрекоза на былинке — в глазах сотни удивленных солнц.

И рухнувшее в безмолвие и мрак стоголосое: Ааааааааах!..

…Сначала вернулось восприятие плоских изображений с резко очерченными контурами. Постепенно предметы наполнились объемом. Под потолком плавало деформированное, как в зеркальном боку чайника, Борькино лицо. У горла рвали ворот чьи-то неуклюжие пальцы. Сквозь толщу воды или банный пар доносился грубый неразборчивый голос. Потом прорвало, будто магнитофонную пленку ускорили: в ушах сложился неприятный визгливый вопрос:

— Что? Что с тобой?

— Тише! Я умер! — отмахнулся Анатолий.

И ни на миг не застыдился под бабьим, слезливым, по-собачьи скорбным и преданным Борькиным взглядом.

В Свердловске на пятачке их уже ждал вызванный с дороги двухместный винтороллер. Не умея остановиться, прозрачные лопасти трепетали на ветру. Анатолий влез, подождал, пока Борис, кряхтя, поерзал в кресле, раздвигая податливые подлокотники. Протянул руку к пульту.

Первое побуждение набрать адрес Института Анатолий тут же и отбросил. С секунду покусал ноготь на большом пальце. И, подчиняясь гипертрофированной интуиции, включил настройку управления на собственное биополе. Винтороллер взмыл, описал полудугу и помчался, мелко рыская, как ищущий в зале спрятанную иголку гипнотизер. Внизу проплыли окраины города, озеро, зачернел какой-то лес или парк.

В легендах разных народов бытует странный мотив, будто ощущения покойника длятся еще три дня после смерти. Наука не может этого опровергнуть: шесть минут клинической смерти равны периоду полураспада нейронов мозга — через трое суток из десяти миллиардов клеток живыми остаются примерно десять штук…

Винтороллер провалился вниз и застыл на поляне. За кустами под кедром возилась кучка людей.

Анатолий медленно вышел из машины, уже зная, что здесь увидит. Разминаясь, с протяжным шумным выдохом вылез Борис. Люди на поляне не обратили на них внимания. Двое на утоптанной площадке выкладывали пластины дерна, плотно пригоняя их друг к дружке. Третий разбрасывал с лопаты лишнюю землю под ближайшие пихты. Четвертый царапал кору кедра ножом. Поодаль, безучастно скомкав у подбородка черный платок, стояла Альбина.

Анатолий продрался сквозь можжевельник, споткнулся о поваленный ствол и, удерживая равновесие, нелепо пробежал, наклонившись, несколько шагов. Оставалось последнее не прикрытое дерном квадратное окошко. Он присел посреди жирной высокой травы, положил на это место ладонь.

Из травы, не замеченная им ранее, подняла голову Нэнси. Глаза ее были печальны и мутны, белая шерсть на груди свалялась клочьями. Он мог бы сейчас поручиться, что и нос у нее опасно горячий, воспаленный. Протянул руку. Нэнси села, чуть-чуть раздвинув уголки черных губ, обнажила клыки.

— Нэнси! — шепотом позвал Анатолий.

Она слегка заскулила, попятилась, залегла, утопив морду между лапами, у самой кромки упрятанной под дерном могилы.

Безымянной могилы, о которой никто никогда не узнает.

Лишь дата на кедре.

И пятеро свидетелей, поклявшихся молчать.

Анатолий медленно выпрямился. Под настороженными недоверчивыми взглядами отступил еще дальше, дал Грише Лукконену и Жудрову поставить на место широкую дернину, выровнять, замять края. Больше ни у кого не было дел, и Анатолий стоял теперь один против друзей умершего.

Его друзей.

Вот Гриша Лукконен, лечащий врач. Все перепуталось у него в голове, как в плохо оформленной истории болезни. Есть захороненное тело, но нет умершего, потому что мертвые не могут так набычившись сверлить глазами живых, а живые зато не каждый день приходят на собственные похороны. Новое тело Билуна Лукконен знал так же хорошо, как и старое, даже еще лучше, потому что сотворил его вот этими руками. Но самого Билуна в этом знакомом теле еще не видел.

Вот Зенит Королев, мастер интерьера. Друг, так сказать, по призванию, соратник по совместительству. Ни один свой проект не выпускает без проверки в лаборатории Анатолия. Его недоверие к новому Билуну смешано с легким презрением и даже возмущением. Как смел этот самозванец явиться сюда в такую минуту?! Здесь имеет право быть только один Билун — тот, что лежит в земле. И никто никогда его не заменит, в какие бы похожие тела ни рядился. По крайней мере, лично для него.

И Жудров тоже здесь. Унылый скептик и вечный оппонент. На Ученом Совете, бывало, камня на камне от позиции Анатолия не оставит. А гляди-ка, явился. Привыкнув работать с мыслью Билуна, в борьбе с ним отыскивать истину, он не таит своего: ты мил-человек, пока еще просто однофамилец тому, под дерном. Как бы ты ни был на него похож и что бы там ни заложили тебе в голову — еще докажи свое право называться Анатолием Билуном!