Александр Абрамов - Время против времени

• Название: Время против времени
• Автор: Александр Абрамов
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Интересно, где они будут искать серебро и кого обвинят в ограблении? — вдруг спрашивает Мартин, круто переменив тему разговора.

— Полиция, кажется, здесь наполовину подкуплена, — говорю я. — Ничего и никого не найдет. Мердока же вообще даже упоминать не будут, не только что обвинять.

— А серебро-то у него в кармане, — ухмыляется Мартин.

— Ты так уверен?

— Зря, что ли, я сидел в комнате с камином. У стены люк в подвал. Его открыли и вносили туда ящики.

— Может быть, ящики с оружием или продовольствием?

— Я узнал их. Те самые, которые грузили с причала в кормовой люк «Гека Финна».

Глава VII ГОРОД СЕМИДЕСЯТОГО ГОДА

В Вудвилль мы приехали вечером и уехали утром на другой день. С городом как следует и не познакомились. То, что увидели, проезжая по улицам, выглядело чуточку солиднее и побогаче, чем в Сильвервилле: меньше дощатых и бревенчатых хижин, дома в большинстве каменные, из розового туфа, как у нас в Армении: видно, поблизости находятся каменные отложения минеральных вод. Встречались дома, отделанные гранитом и кремовым песчаником, разнообразившие цветовую архитектурную гамму городе. Вывесок было побольше, и показались они нам крупнее, чем в Сильвервилле. Добротно выглядела и гостиница «Веррье-отель» с боковыми крыльями и колоннадой у входа. Ее владелец Гастон Веррье, к которому мы и направлялись по указанию Стила, любезно предоставил нам комнаты в своей огромной квартире, занимавшей весь первый этаж гостиницы. В отличие от Сильвервилля, воспринявшего какие-то черты американского дальнего западе из старых ковбойских фильмов, Вудвилль скорее напоминал городок провинциальной Франции, где-нибудь в Нормандии или Бретани. Веррье, толстенький, разбитной француз с чисто выбритым лицом, сохранившим лишь подстриженные седоватые бачки, владел рыболовными промыслами по берегу реки. Мы видели их: бараки и хижины, опрокинутые лодки на берегу, сети, натянутые на колья. Ему принадлежали и виноградники на склонах холмов, примыкавших к городку с севера. Принял он нас гостеприимно и радушно, познакомил со своим типично французским семейством, приказал отвести наших измученных лошадей на конюшню и угостил обильным и сытным ужином, преимущественно из дичи и рыбы. Запивали его крепким виноградным вином производства торгового дома «Веррье и Компания» и успели узнать, что все «порядочное население» города голосует за популистов.

Утром, простившись с Веррье, Мартин и я уже сидели в купе первого класса железной дороги Вудвилль-Город. Как непохоже было это путешествие на первую нашу поездку в Город пятьдесят лет назад. Тогда запряженный шестеркой битюгов бывший автобус, облупленный и запыленный, не дилижанс, воспетый Андерсеном и Диккенсом, а именно земной автобус с выброшенным из-за отсутствия бензина мотором, рваные, обтрепанные сиденья с торчащими пружинами и несколько запоздавших с загородной прогулки туристов, одетых совсем как наши земные парни и девушки. Сейчас же роскошный купированный вагон, пассажиры в цветных сюртуках, длинных бархатных и кружевных платьях, толстые свечи в медных подсвечниках, старомодные саквояжи и кофры, завтрак и обед, принесенные вышколенным официантом из вагона-ресторана, и медленно плывущий пейзаж за окном: то лиственный лес, то газон на фермах, то коровы на лугах, то редкие трубы заводов поближе к Городу. Вое это можно было увидеть, наверно, проезжая по Южной Германии или Швейцарии в восьмидесятых годах прошлого века.

До самого вокзального перрона меня не оставляла тревожная мысль, давняя, все время беспокоившая мысль о встрече с Городом. Что живо, что умерло, что изменилось? Не изменилась каменная брусчатка у заставы и утрамбованная сухая глина в примыкающих переулочках — раньше именно отсюда и начинался Город, сохранилась и центральная, немощеная, с рыхлой землей дорожка посреди улицы. По ней, как и раньше, скакали верховые: курьеры, порученцы государственных и частных контор, конные полицейские и просто любители верховой езды. Остались и велорикши, ожидающие пассажиров. А вот конные упряжки изменились. Запряженные лошадьми автомашины без моторов сменили легкие ландо и фиакры, а проще говоря — двухместные и четырехместные кареты и коляски на литых и дутых шинах, как у московских лихачей в дореволюционные годы. Я увидел и конку — легкий, открытый со всех сторон вагон, запряженный четверкой лошадей, тащивших его довольно быстро по врезанным в камень рельсам. Но Город начинался раньше с ободранных автобусов, поставленных на сваи ушедшими на пенсию полицейскими, и нестройным рядом самодельных хижин из пустых бидонов, канистр и ящиков, а сейчас начинался с вокзала. Он был выстроен, вероятно, лет двадцать назад, постарел, облупился и не блистал архитектурными изысками, но для меня он был неким новым явлением, преображавшим въезд на территорию города. Отсюда тянулись длинные серые заборы, почерневшие от дыма и гари приземистые заводские корпуса и высокие каменные трубы, извергавшие в ясное прежде небо облака черной копоти. Ехали мы в открытой коляске с кучером в желтой крылатке и с длинным плетеным бичом, странно напоминающим удочку. И чем глубже проникали мы на территорию Города, едва уловимые как будто изменения становились для меня все ярче и разительнее. На улицах стало просторнее и тише, потом мне объяснили, что по меньшей мере треть городского населения покинула Город в поисках счастья на необжитых землях. Многие любопытные последствия этой миграции я узнал позже, пока же удивляло отсутствие привычной уличной толкотни, памятной мне по-нашим хождениям здесь более полусотни лет назад. Удивляло обилие магазинов и всевозможных частных контор. Выросла и развернулась торговля и торговлишка, как в любом земном городе, куда еще не докатились чудеса супермаркетов и универсамов. Большие магазины и крошечные лавчонки, ларьки и киоски попадались буквально на каждом шагу. Век девятнадцатый путался с двадцатым: в центре, например, высились электрические фонари, гирлянды лампочек украшали входы кинотеатров и кафешантанов — я употребляю именно это слово, потому что увидел его над застекленным входом в дом, по фасаду которого даже днем бежали электрические буквы. Вспоминая Стила, можно было сказать, что этот, видимо, самый модный в Городе кафешантан с мопассановским названием «Фоли-Бержер» имел достаточно средств для того, чтобы позволить себе электрическую рекламу. По когда-то лесистым, а теперь начисто вырубленным горным склонам, продолжавшим город и напоминавшим не то поселок лесорубов из Орегона, не то индейскую резервацию где-нибудь на границе с Канадой, рассыпались в беспорядке улиц и переулков уже не самодельные бревенчатые хижины, а каменные хоромы богачей, окруженные садами с подстриженными клумбами и кустами.

Отель «Омон» встретил нас с бальзаковской старомодностью, характерной для него и пятьдесят лет назад. Те же тяжелые плюшевые портьеры, старинные канделябры, пузатая мебель, которую на земле увидишь лишь в антикварных магазинах, на аукционах или в музеях. Отель, видимо, был настолько богат и солиден, что мог позволить себе и электрическое освещение и телефон, правда, не в комнатах, а только у стойки похожего на директора банка портье.

Сейчас после недолгого бездействия, на которое я был обречен отсутствием Стила, неожиданно уехавшего в Ойлер для контакта с будущими его избирателями и не успевшего меня даже познакомить с обязанностями советника его канцелярии, я легко вжился в тихий отельный быт, в его некрикливые темные краски, в бесшумную поступь слуг, неразговорчивость коридорных и чинную клубную обстановку бара. Отель был наполовину пуст, — говорят, из-за летних сенатских каникул, — и я часами просиживал за стойкой бара с единственным собеседником шестидесятипятилетним барменом, помнившим и отель и Город такими, какими видел их и я.

— Город в те дни был совсем другим — это еще отец мне рассказывал, приходится немного присочинять мне. — Да и с моих мальчишеских лет здесь много изменилось.

— А вы долго здесь не были? — спрашивает бармен.

— Лет десять. Теперь мне уже тридцать, после колледжа я бродил по северо-востоку… А ведь в Городе стало потише, Эд.

— Народу поменьше. Пятьдесят лет назад до миллиона доходило, а сейчас тысяч семьсот, не больше. Я не считаю пригородов. Там новых заводов много.

— Уходит, значит, народ?

— Молодежь больше. Вроде вас, когда вы в леса сбежали. И теперь бегут. С луком и стрелами, как и раньше. Не всякий может охотничью двустволку купить. Да и просто так уходят. Земли много — только налог плати. А уйдешь подальше так и бесплатно просуществуешь. И существуют. Дичью торгуют, шкурами. А меха нынче в моде.

— Значит, нуждается Город в рабочих руках?

— Держится мастеровщинка. Высокая оплата труда. Приходится раскошеливаться, если хочешь рабочих держать.