Виктория Холт - Случайная встреча

• Название: Случайная встреча
• Автор: Виктория Холт
• Издательство: МиМ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-86459-160-2

Начало XIX века. Европа сотрясается наполеоновскими войнами. Многие исторические события этого периода нашли отражение на страницах романа. Но они являются лишь фоном, на котором среди сюжетных хитросплетений разворачивается необыкновенная история жизни необыкновенной женщины. Джессика — характер сильный, независимый, страстно-импульсивный, влюбляется в вожака цыганского табора, расположившегося неподалеку от замка, и спасает его от гибели…

---

Холт Виктория Случайная встреча

ЦЫГАН ДЖЕЙК

Полагаю, что лишь немногие, пережившие лето и начало осени 1805 года, могли забыть о них. Вся страна была охвачена страхом перед грядущим, который подавляло лишь чувство решимости бороться с уготованной судьбой. Мы были нацией, готовившейся к вторжению самого грозного противника со времен вождя гуннов Атиллы. Корсиканский авантюрист Наполеон Бонапарт, подчинив себе большую часть Европы, обратил свой взор на наш остров.

Его имя было у всех на устах, слухи о нем преувеличивались и передавались дальше. Ему дали прозвище «Бони», поскольку ничто не служит столь хорошим противоядием от страха, как презрение — пусть даже притворное, — и оттого его пренебрежительно называли «маленьким капралом». Самым большим наказанием, которым мать грозила непослушному ребенку, была угроза: «Бони заберет тебя», — как будто Бонн был самим дьяволом во плоти.

По всей Англии организовывали боевые отряды, люди собирали и припрятывали оружие. Мы поглядывали на море, омывающее наши берега, и, независимо от того, было ли оно в этот момент лазурным, спокойным, или его свинцовые волны с яростью набрасывались на побережье, — в любом случае мы благодарили Бога за то, что оно у нас есть. Море было нашим главным союзником, так как отделяло нас от суши, которую захватили войска Наполеона и где, казалось, ничто не могло остановить его.

Давние враги становились союзниками, сходясь в главном: мы все стали одной большой семьей, полной решимости сохранить свою независимость. Мы не были маленькой европейской страной, которую легко можно завоевать: до сей поры мы были властителями морей и совсем не собирались сдавать свои позиции. Мы были, — всяком случае, надеялись, — недосягаемы на нашем родном острове, и собирались сохранять это положение.

В доме только об этом и говорили, и, сидя за обеденным столом, мы слушали высказывания отца по поводу нынешнего состояния дел. Мой отец с полным правом мог называться главой семейства. Он был патриархом, настоящим хозяином, что чувствовалось во всем. В семье были лишь два человека, способных как-то смягчить его характер: моя мать и я.

К этому времени отец был уже стариком — ему было шестьдесят, — и моя мать была его второй женой. Хотя оба они в молодости были влюблены друг в друга, у обоих воссоединению предшествовали другие браки. У моей матери были взрослый сын и дочь от первого замужества, а я как раз и была плодом этого запоздалого союза.

Родственные отношения в нашей семье были непростыми. Например, моя закадычная подружка, Амарилис, вместе с которой мы воспитывались с первых месяцев жизни, поскольку она была всего на месяц моложе меня, была в то же время моей племянницей: ее мать Клодина дочь моей матери от первого брака. Я всегда считала, что это давало мне определенное превосходство над Амарилис, и частенько называла ее племянницей, пока мисс Ренни, наша гувернантка, не сказала мне, что это просто смешно.

— Но это же правда! — настаивала я.

— Не нужно это подчеркивать, — возражала мисс Ренни. — Вы обе всего-навсего маленькие девочки, а разницу в возрасте вряд ли можно считать существенной.

Мы вместе занимались в классной комнате, в один и тот же день нам подарили пони, мы обучались езде верхом под руководством одного и того же наставника. У нас была общая гувернантка, мы были как родные сестры. Но хотя мы были в близких родственных отношениях и редко расставались, по внешности и характеру мы были весьма разными.

Амарилис была хорошенькой, хрупкой, с голубыми глазами, обрамленными длинными ресницами, с личиком, напоминающим по форме сердечко и с вьющимися волосами — гиацинтовыми локонами, как их назвал кто-то. Словом, ангелочек на цветных картинках в Библии.

Амарилис была доброй девочкой и любила животных. Ее мать, моя единоутробная сестра Клодина, обожала ее, как и Дэвид, ее отец, являвшийся сыном моего отца. В общем, наши родственные связи выглядели весьма сложными, как на них ни посмотри, но мы были очень дружной семьей, а самые близкие отношения были между мной и Амарилис.

Меня же, в отличие от нее, нельзя было назвать прелестной. У меня были темные, почти черные волосы и темно-карие глаза, густые темные брови и ресницы. Вообще в нашей семье встречались женщины либо с очень темными, либо с очень светлыми волосами. Об этом ясно свидетельствовала портретная галерея. У некоторых брюнеток были синие глаза — очень привлекательное сочетание. К такому типу женщин относились моя мать и ее прабабка Карлотта. Обе женщины были с драматичными судьбами, обе были способны нарушать общепринятые правила, если у них возникали проблемы. Были женщины и мягкие, с приятными добрыми лицами, они контрастировали с темноволосой линией нашего рода.

Мы с Амарилис точно вписывались в эти каноны, и обе были окружены любовью. Амарилис была дочерью, которую выбрало бы большинство родителей, будь у них возможность выбора. Но мои отец и мать, уверена, предпочитали меня такой, какая я есть. Они знали, что я могу быть не всегда послушной, поступать непредсказуемо: должно быть, моя мать когда-то тоже была такой. Что касается отца, он всегда был смелым, решительным человеком, умевшим настоять на своем. Он тоже предпочел бы дочь, несколько напоминающую характером его самого.

То, что между мной и Амарилис существовала тесная дружба, объяснялось в основном ее терпимостью и отсутствием эгоизма. Когда я брала какую-нибудь особо любимую игрушку или стремилась захватить в свое полное владение лошадь-качалку, она просто спокойно уступала. Не потому, что у нее не хватало решимости протестовать: я убеждена, что в случае необходимости Амарилис сумела бы настоять на своем. Возможно, у нее была врожденная мудрость, и уже с самого раннего возраста она понимала бесплодность отчаянных требований чего-то, что, в конечном итоге, оказывалось не стоящим таких усилий. Возможно, Амарилис была достаточно дальновидна и понимала, что после того, как я добьюсь желаемого, оно тут же потеряет в моих глазах ценность, если я увижу, что она вовсе не собирается отчаянно цепляться за него.

В общем, так или иначе, Амарилис была Амарилис, а я Джессикой. Мы были настолько разными, насколько могут быть разными дети, выросшие бок о бок в одной детской и в одной классной комнате.

Полагаю, у меня были необычные родители, особенно мой отец — Дикон. Он сам устанавливал правила, которые в нашем доме становились законом. Например, когда нам исполнилось по восемь лет, было решено, что мы уже не маленькие, нужно прекращать есть в детской под присмотром мисс Ренни и пора обедать за столом вместе со взрослыми.

— Я хочу видеть всю семью в сборе! — заявил отец.

Родители Амарилис охотно согласились с ним. Нас поощряли к застольным беседам и даже прислушивались к нашему мнению. Я очень любила поговорить, и мой отец отчасти подстрекал меня к этому, откинувшись на спинку кресла, наблюдая за мной с подрагивающими уголками рта и едва сдерживая смех. Он любил поспорить со мной, поймать на слове, а я с азартом включалась в споры, отстаивая свою точку зрения, — независимо от того, совпадала ли она с его мнением, — зная, что чем больше я не соглашаюсь с отцом, тем больше ему это нравится. Обычно моя мать сидела при этом совершенно невозмутимо, посматривая на нас обоих.

Так же обстояли дела и с Амарилис: ею родители гордились не меньше, чем мои мной. Я хорошо представляла себе, как поздно вечером, оставшись в спальне наедине, они разговаривают, и мой отец говорит: «У Амарилис, конечно, нет того характера, что у Джессики. Я рад, что у нас такая девочка!» А в другой спальне раздается: «Какая все-таки между ними разница! Я рад, что Амарилис не такая шустрая. Временами Джессика бывает просто невыносимой!» Мы обе были окружены любовью, то есть самым важным, по моему мнению, в чем нуждается ребенок.

С тревогой все думали о том, что вражеские войска могут вторгнуться сюда и нарушить наш привычный образ жизни. Мои родители хорошо сознавали угрозу, впрочем, как и вся остальная Англия. Патриотизм чувствовался во всем, ведь люди начинают осознавать ценность чего-либо лишь тогда, когда возникает опасность потерять это.

Вот что происходило с нами в те достопамятные дни 1805 года.

Есть какое-то особое ощущение уюта в больших домах старинных поместий. Эверсли был именно таким семейным гнездом для многих поколений наших предков. С каким-то благоговейным страхом я думала о том, что этот дом стоял в течение многих веков до нашего появления на свет и будет стоять здесь и после того, как мы исчезнем с лица земли.

Было очень удобно, что здесь могла разместиться вся семья — и мои родители, и родители Амарилис. Брат-близнец Дэвида, Джонатан, давно умер, и его жена Миллисент уехала к своим родителям, жившим в нескольких милях отсюда, забрав с собой сына — тоже Джонатана. Вообще-то им следовало жить в Эверсли, так как именно Джонатан был его законным наследником. Следующей в линии наследования была я, а за мной — Амарилис. И все же Миллисент захотела жить в своем старом доме, в Петтигрю-холле с родителями, хотя она часто посещала Эверсли.