Василий Емельяненко - В военном воздухе суровом

• Название: В военном воздухе суровом
• Автор: Василий Емельяненко
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- А может, не в дивизии, а в другом месте залежались? Каждый мечтал о дне, когда придется на гимнастерке "дырку вертеть". Ведь важно награду получить при жизни.

Незаметно промелькнул сентябрь, а мы все еще тренировались в Исти-Су. Молодые летчики научились метко стрелять и бомбить, стали уверенно держаться в строю не только при полете по прямой, но и при маневрировании. Овладели техникой атаки цели всем составом эскадрильи. На это внушительное зрелище, не отрывая взгляда, смотрели все, кто оставался на земле.

Двенадцать штурмовиков одновременно опустили носы, из-под их крыльев одним дымным росчерком метнулись к земле 96 "эрэсов" - дробно хрястнул залповый взрыв. Вслед за этим снопы трасс кромсают мишени, а при выходе из пикирования от самолетов отделяются черные точки, стремительно несутся вниз. Под ногами вздрагивает земля, поднимается пелена пыли, и громовое эхо гулко отдается в горах.

Штурмовики вновь пошли на высоту, чтобы повторить атаку. Командир полка в микрофон:

- Внимание, в воздухе вражеские истребители! Летчики слышат команду, и ведущий выходит вперед. Его самолет кренится, остальные вслед за ним вытягиваются в цепочку, и в воздухе образуется карусель. Этот боевой порядок придумали для самообороны от "мессеров". Назвали его "спасательным кругом". Одноместный штурмовик сзади беззащитен, но если бы фриц сейчас попытался кого-нибудь атаковать, то идущий у него позади сможет отсечь "мессера" своим лобовым огнем.

- Атака отбита, разрешаю посадку, - говорит в микрофон командир, садится в автомашину и спешит проверить результаты работы первой эскадрильи майора Галущенко.

Красиво она сработала, ничего не скажешь. Миша Талыков, стоявший рядом, первым нарушил молчание:

-- Вот теперь мы собрались с силами! - И зачем-то притопнул каблуком. А я тогда подумал: "Да, это уже не тот полк, когда пришлось воевать на двух штурмовиках".

...Полк был готов к отлету на передовой аэродром, но вдруг последовало новое распоряжение: седьмой гвардейский будет ночным. Это новость! Нам и слышать не приходилось, чтобы ночью летали на штурмовиках. Теперь снова будет задержка с переучиванием. В нашем полку немногие летчики летали ночью, да и то лишь на У-2.

В крайних саклях аула вечером стоял галдеж.

- Не пойму, какой толк, что будем летать ночью?

- А такой толк, что меньше будет потерь. Вон девчата из полка Бершанской по ночам тарахтят на У-2, - многие из них уже "наклепали" по триста боевых вылетов. А ведь у них вместо брони фанера да полотно. У штурмовиков, как известно, редко кто до пятидесяти вылетов дотягивал.

- Теперь, братцы, прощай бреющий, на высоту нас загонят: в потемках мигом в гору воткнешься.

- А если загонят на высоту, тогда уж стрелять не придется, только бомбить с помощью КС-42...

- И групповая наша слетанность насмарку пойдет...

- Это почему же?

- А как же ты, интересно, в темноте будешь держаться в строю? Даже пешие в ночных переходах друг другу на пятки наступают.

- Соседа по навигационным огням можно видеть. Для чего же, по-твоему, их установили на концах крыльев и на хвосте?

- Если хочешь знать, так "ночники" их включают только при взлете и посадке. Будешь с огнями летать, немецкие зенитчики только спасибо скажут: даже без прожекторов лупить будут. Ночные истребители по огням легко находят...

- Братцы! А как же мы цели ночью отыскивать будем?

- Придется осветительные бомбы брать.

- А фугасные куда подвешивать?

На этот вопрос охотника отвечать не нашлось.

И началась в наших головах великая путаница. И это после конференции, когда все вроде бы стало на свои места.

На следующий день откуда-то привезли с полсотни фонарей "летучая мышь", расставили их на летном поле: ночной старт. Прожектора для освещения посадочной полосы не было. Прилетел на У-2 боевой летчик из ночного полка нас вывозить.

Летали мы от заката до рассвета несколько ночей подряд, и на удивление дело с переучиванием пошло очень быстро. Молодежь вылетела самостоятельно. А до чего приятно летать ночью на У-2! Воздух спокоен, и самолет плывет, не шелохнувшись, словно в сметане. Вокруг чернота, лишь слабо мерцают приборы, да на аэродроме тускло светят редко выставленные в два ряда фонари, напоминая улицу мирного города в поздний час. Видеть это на фронте непривычно: ведь все населенные пункты затемнены, машины но дорогам ездят без фар. Глядя вниз, невольно уносишься мыслями к безмятежным довоенным дням.

Мы стояли на старте и следили за пролетавшим над нами самолетом. По звездному небу бежали три огонька: красный, зеленый и белый. И если бы не тарахтение мотора в ночной тишине, можно было бы принять их за полого падающие звезды. Это сержант Остапенко выполнял самостоятельный полет по кругу.

- Хохол-то твой землю носом роет, - одобрительно сказал командир. Он сделал смачную затяжку, жар цигарки осветил его лицо с глубокими морщинами около губ. И в этот самый миг яркий свет резанул по глазам, ударило волной всколыхнувшегося воздуха, мы упали на землю. Первым вскочил командир: - Гасить фонари!! - закричал он. Бросились врассыпную выполнять команду. Только теперь услышали отдаленный завывающий гул немецкого "ночника", спешившего до рассвета перелететь линию фронта.

На востоке, со стороны Махачкалы, уже светлело небо. Техники закапывали опаленную взрывом воронку. Ни один человек, ни один самолет у нас на аэродроме Исти-Су не пострадал.

Мы уже тряслись в грузовике по пути в аул и клевали носами.

- А фриц этот тоже по кирзовому сапогу отбомбился, - послышался голос Ивана Остапенко. Сидевшие с ним рядом хохотнули.

- А ты откуда знаешь? - спрашивает кто-то.

- Видел... - Остапенко сделал паузу и начал плести: - Поравнялись это мы с ним на встречных курсах, фриц первый меня заметил и спрашивает: "Эй, рус-Иван, не на Моздок ли собрался, нашу переправу бомбить?" - "Да нет, - отвечаю, - я только сегодня самостоятельно вылетел". - "Ну тогда мотай отсюда подальше, я сейчас по вашим огням шарахну!" - "Так дай мне вначале приземлиться, как же я без огней сяду? Я и по званию всего-навсего сержант..." - "Не говори мне под руку, целиться не мешай!" - заорал ихний ас, а сам, вижу, кирзовый сапог с левой ноги начал стягивать...

В кузове дружно засмеялись. Холобаев на ходу открыл дверцу кабины, вырос на подножке:

- Опять Остап травит?

...Программа полетов на У-2 заканчивалась, и настало время вылетать ночью на ИЛе. Кто полетит первым? Намеревался сделать это сам Холобаев, но его, как на грех, в эти дни замучили приступы язвы желудка. Он и на старте не расставался с грелкой. Вызвал он майора Галущенко, спросил:

- Тебе ночью на СБ летать не приходилось?

- Приходилось.

- А на ИЛе полетишь?

- Полечу, - не раздумывая, ответил тог. - Только первый полет надо бы в вечерних сумерках сделать, чтобы постепенно глаза к темноте привыкли.

- Хорошо. Полетишь на спарке, а в заднюю кабину майора Хашпера с собой возьмешь. Один майор - хорошо, а два - лучше.

Еще не стемнело, а УИЛ-2 с двумя майорами вырулил на старт и пошел на взлет. Сделал один круг над аэродромом, точный расчет и мягкая посадка на три точки. Летчик снова дал полный газ. После отрыва самолет круто пошел вверх, направился в зону повиражить, чтобы дождаться темноты.

Ждать пришлось недолго. Со стороны Кавказского хребта в долину быстро наползала темень. Вскоре и штурмовика не стало видно, а потом он зарокотал над аэродромом. Мы его обнаружили, но не столько по навигационным огням, сколько по лохмам пламени у патрубков. Многие удивлялись этим огненным языкам.

- Его и с потушенными огнями, оказывается, можно легко найти, - протянул кто-то разочарованно. - На У-2 совсем другое дело.

- На У-2 пять цилиндров, и выхлопные патрубки в коллектор помещены. А здесь из двенадцати цилиндров наружу огонь хлещет... - объясняет техник.

Сделав круг, штурмовик вышел на последнюю прямую и издалека начал снижаться на малых оборотах. Гул сменился редкими хлопками - летчик убрал газ перед приземлением. Газ убран, а пламя стало еще больше. Огненные усы все ниже и ниже. Мы настороженно прислушивались, чтобы уловить момент касания земли, но совсем близко от нас снова взревел мотор. Летчик ушел на второй круг.

Еще раз Галущенко пытался сесть и снова ушел - на третий круг. Тогда он передал по радио:

- Ослепляет пламя, не вижу фонарей. Буду пристреливаться... - Тут Остапенко обратился к Холобаеву с вопросом:

- А как же вы в потемках на штурмовку Бобруйского аэродрома летали?

- Хочешь тут конференцию продолжить?! - одернул его командир. Не стал он, конечно, разъяснять, что взлетали тогда действительно в темноте, но садились-то при солнышке. Галущенко долго "пристреливался" и приземлился лишь с пятой попытки и то с промазом, далеко выкатившись за ограничительные огни. На наше счастье, там не оказалось канавы, и единственная наша спарка уцелела.

Холобаев прекратил полеты, позвонил в дивизию. Из дивизии последовал звонок в воздушную армию, а оттуда пришел запрет "до особого распоряжения".