Авраам Иехошуа - Любовник

• Название: Любовник
• Автор: Авраам Иехошуа
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-05-004307-7

Роман «Любовник» стал бестселлером и прославил имя его автора, А. Б. Иехошуа. Книга завораживает своим парадоксальным сочетанием простоты и загадочности. Загадочно дремлют души героев – Адама с его усталой еврейской кровью, несовершеннолетней его любовницы, его жены – «синего чулка», ее любовника – своеобразного «князя Мышкина», юной дочери Адама и мальчишки-араба, ее возлюбленного. Пробуждают героев к жизни не политические потрясения, а жажда любви. Закрепощенная чувственность выплескивается на свободу с плотской, животной страстью, преступно ломает все запреты и сокрушает сердечную черствость, открывая души для человеческого единения.

---

Ночи в конце зимы, сочетание жары и дождя, запахи цветения. Весь Израиль в легкой дремоте, словно только что уснул, без снов. Страна кажется вдруг необъятной, кругом огни, маленькие деревни выглядят огромными городами. На дорогах беспрерывное движение, суматоха, армейские колонны, частные машины, грузовики, солдаты-тремписты,[48] внезапно выныривающие из темноты на пустынное шоссе, запыленные или чистые, отутюженные, одни едут домой, другие возвращаются в часть. Любители приключений, добровольцы из других стран, рабочие с территории.[49] Прошло уже четыре месяца после окончания войны, а люди все еще в каком-то беспокойстве, скитаются в поисках чего-то неопределенного, словно должны подвести какие-то итоги.

И я со своим тягачом в самой гуще, а рядом со мной двое детей, весело о чем-то болтают, над моей головой мерцает огонек, ищу маленький голубой «моррис» выпуска сорок седьмого года. Ищу исчезнувшего человека. Абсурд какой-то.

А работа очень тяжелая. Давно не занимался я такой черной работой. Починить поврежденные резиновые трубы, прочистить систему питания, отладить сцепление, оживить сгоревшее динамо. Приходится работать в тяжелых условиях, в темноте, под дождем, при свете фонаря, без подходящих запасных частей, импровизирую на месте, пускаю в ход стальную проволоку, старые винты. Счастье, что со мной Наим, преданный и сообразительный помощник. Он мне нравится все больше. Подает необходимый инструмент, залезает под машину, чтобы прикрепить трос. Некоторые работы он уже может выполнять самостоятельно, и я позволяю ему. Почему бы и нет? Меня все больше охватывает незнакомая раньше усталость, тяжело дышу, отвинчивая ржавые винты. Я уже забыл, как это делается. А израильтяне-полуночники – это особый народ. Тяжеловесные таксисты, мальчишки, застрявшие посреди дороги на отцовской машине, какой-нибудь усталый лектор, возвращающийся после лекции в одном из кибуцев, сердитые партийные деятели и даже женщины, совершенно одни возвращающиеся под утро с какого-нибудь митинга протеста или после ночного приключения. И всегда в машине сидит какой-нибудь подобранный по дороге солдат, дремлет в застрявшей машине с винтовкой, зажатой между коленями.

А вокруг тебя всегда собирается толпа сочувствующих, и все дают советы. Нужно иметь железные нервы, чтобы спокойно работать, не обращая внимания. Все вдруг становятся специалистами. Дафи быстро вступает с ними в беседу. Я уже заметил – эта девчонка за словом в карман не лезет и любит поддеть. Молодые ребята обмениваются с ней шутками, тянутся к ней.

Девушка…

Взрывы ее смеха в ночной тишине…

Под конец, после того как удается завести машину и все смотрят на меня благодарными глазами, я твердо называю цену. Ночные цены особые. Сначала они протестуют: «Почему так много?» Но я отсылаю их к Дафи, на этот случай у нее заготовлен прейскурант, написанный большими буквами, разными цветами. Она освещает его фонарем и, слегка улыбаясь, показывает им, получает деньги, пересчитывает, записывает данные на обороте чеков, спрашивает номер паспорта, и все это делает весело, с каким-то странным удовольствием.

Только вот иногда даже не с кого деньги получать. В прошлую ночь нас позвали к смятой в лепешку машине, мы нашли ее в канаве у автострады, недалеко от Хадеры. Одинокий солдат стоит рядом и ждет нас. Он был свидетелем ужасной аварии – двое родителей с маленьким ребенком. Ребенок погиб, а родителей увезли в больницу. Полиция уже была, все записали, а нам требовалось только забрать машину. Я посветил фонарем, окна разбиты, обивка порвана, свежие следы крови, ботиночек ребенка, маленький носок. Мы с Дафи застыли как парализованные, не можем сдвинуться с места, и только Наим, хотя я и не сказал ему ни слова, начал вытягивать тросы, ползает по земле между разбитыми частями, продевает трос, бежит к подъемным кранам, заводит их, возвращается, чтобы закрепить узлы, снова бежит к кранам и постепенно вытягивает машину из канавы. Я смотрю на него и думаю: «До чего же быстро он научился, просто не верится».

И так, в молчании, едем обратно, разбитая машина подвешена сзади, только одно ее колесо подскакивает на дороге. Едем очень медленно, дорога длинная, солдат дремлет около меня, а на заднем сиденье сидят Дафи и Наим, молчат, следят за буксируемой машиной, на которую падают капли дождя, проникая внутрь через разбитые стекла. Я веду машину устало, не смотрю по сторонам, забыл, что ищу его. Придется отказаться от этой мысли.

Ася

Огромный негр, очень элегантный, в светло-зеленом костюме, в модном галстуке того же цвета, был гидом. Он вел меня по гигантской галерее, залитой светом, крыша ее была сделана из стекла. Вел и рассказывал о картинах, повешенных в нишах на большом расстоянии одна от другой. На картинах был изображен цветущий пейзаж – сады, леса, деревни, европейский такой пейзаж, но под сильным и ярким африканским солнцем. Не он ли рисовал их, интересуюсь я, подняв к нему лицо, уж очень он был высокий. «Нет», – улыбается он уверенной белозубой улыбкой, но это пейзажи его родины, и поэтому он говорит о них с такой любовью. «Как это чудесно, как это прекрасно, посмотрите на новые селения, построенные нами, страна обновляется». Я подхожу поближе и вижу, что это вовсе не картины, а настоящая действительность, картина живая, ясно видно, как люди и маленькие телеги движутся, толстый спокойный крестьянин пашет землю, идет за каким-то криворогим животным. Лось, что ли? Темнокожие люди одеты в старомодные одежды, резвятся дети с колпаками на головах.

«Сюда, посмотрите на эту картину», – зовет он меня из другого конца зала, и я подхожу, смотрю с высоты своего роста на открывшуюся перспективу, ощущаю какую-то приподнятость от необъятных далей, будто обнимаю взглядом всю вселенную. На картине изображено поле, простирающееся до голубого горизонта, и на нем – ни души. Равнину пересекает длинный и прямой канал, изгибающийся на горизонте, а в нем пузырится какая-то белая пена, как будто лава поднимается из глубины земли. И хотя мне никто не говорит, но я понимаю, что это экватор. У меня дух захватывает, словно передо мною какое-то таинственное видение. Эта длинная, непреложная, решительная линия.

Ведуча

Возвращается мой араб под утро, весь перепачканный, ботинки в грязи, он уже научился снимать их в прихожей и заходит в квартиру в носках. Входит тихонько, но я просыпаюсь.

– Ну, нашли что-нибудь?

– Что?

– Что, что! Господи небесный, для чего же вы крутитесь по дорогам по ночам…

Но он с трудом понимал, о чем я говорю. Тогда я бежала звонить Адаму, а он говорил мне: «Неужто я не пришел бы к вам… если бы узнал что-то о нем…»

И я перестала спрашивать у араба и перестала звонить.

У этого араба все время хорошее настроение, весь из себя довольный, насвистывает какую-то мелодию, улыбается про себя. Господи, и чего это он так радуется? Побродит немного по дому, съест кусок хлеба и как есть, перепачканный, норовит залезть прямо в кровать. Но я набрасываюсь на него.

– Хаарам алеха, яа валад,[50] мы не в Мекке, сначала пойди помойся.

А он злится, весь бледнеет от обиды, затронула я святая святых для мусульманина.

– При чем тут Мекка? Мекка чище всего Израиля…

– Ты был там?

– Нет, но ведь и вы не были.

Совсем обнаглел. Откуда он знает, что я не была в Мекке? За свою длинную жизнь могла побывать везде. Но я пропускаю мимо ушей, что мне с ним, ссориться? Стыдно такой старухе, как я, спорить с мальчишкой, и что скажет Адам, этот чудесный человек, который, не жалея сил, ищет по ночам Габриэля?

Но все-таки он научился – сначала идет мыться, а я тем временем готовлю ему ранний завтрак, и он ест и пьет, слава Богу, не теряет за ночь аппетита, сидит в своей удивительной красной пижаме, напоминающей мне пижаму, которую мой покойный дедушка надевал летом после обеда, выходя на балкон своего дома в Старом городе, чтобы посмотреть на Стену плача.

Потом он шел спать, поворочается немного в кровати и засыпает. Часа через два я захожу в его комнату, поправляю одеяло, беру его одежду и бросаю в грязное белье, осматриваю карманы штанов, нет ли там какой-нибудь маленькой бомбы или гашиша. Надо следить за ним. Вот напасть на мою голову.

Сначала я ничего не обнаруживала в карманах, даже носового платка. Тогда я положила ему платок и две лиры, пусть купит себе какое-нибудь лакомство. Потом я стала находить там деньги – пятьдесят, сто лир. Адам дает ему деньги, он заработал их, но какой все-таки транжира, через неделю у него уже почти ничего не оставалось. Купил себе большой перочинный нож, который я сейчас же, не раздумывая, забрала, бросила его в уборную и спустила воду. Мы уже знаем, что случается, когда арабы ходят с ножами.

В полдень он просыпается, снова ест, выносит мусор, моет пол, чинит неисправный кран, прочищает раковину или уборную, если не проходит вода, и идет прогуляться по городу, заходит в кино. Возвращается в шесть вечера, полный впечатлений, глаза блестят, садится почитать мне газеты, читает каким-то сомнительным тоном, с насмешкой, но по крайней мере правильно произносит «айн» и «хет».