Авраам Иехошуа - Любовник

• Название: Любовник
• Автор: Авраам Иехошуа
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-05-004307-7

Роман «Любовник» стал бестселлером и прославил имя его автора, А. Б. Иехошуа. Книга завораживает своим парадоксальным сочетанием простоты и загадочности. Загадочно дремлют души героев – Адама с его усталой еврейской кровью, несовершеннолетней его любовницы, его жены – «синего чулка», ее любовника – своеобразного «князя Мышкина», юной дочери Адама и мальчишки-араба, ее возлюбленного. Пробуждают героев к жизни не политические потрясения, а жажда любви. Закрепощенная чувственность выплескивается на свободу с плотской, животной страстью, преступно ломает все запреты и сокрушает сердечную черствость, открывая души для человеческого единения.

---

В доме было темно, и он уложил меня обратно в кровать, а сам пошел в свою спальню, начал разговаривать там с проснувшейся женой. Они говорили о чем-то очень взволнованно, но у меня не было сил прислушиваться, я сразу же заснул. Спал я очень долго. Я и правда очень устал и мог спать и спать без конца. До чего приятно мне было в этой красивой комнате со множеством книг, на мягкой кровати, прямо в самой гуще евреев.

Наверно, уже кончалось утро, когда я начал просыпаться, нежусь себе тихо в кровати. Раз или два приоткрылась дверь, и милая девчоночья головка просовывалась поглядеть на меня. А я все спал. Зазвонил телефон, громко заговорило радио. Девчонка все время крутилась по дому. Только ее шаги и были слышны, и снова она заглянула в комнату, наверно, не могла дождаться, когда я встану, но мне не хотелось. Ночью я поработал как настоящий специалист, теперь можно и поспать немного. Из окна видно голубое небо, слышатся детские голоса. По радио продолжают болтать, даже в субботу им не надоедает. Девчонка остановилась у двери и тихонечко постучала. Я быстро закрыл глаза, а она неслышно вошла, подошла к книжному шкафу, притворилась, что ищет какую-то книгу, нарочно шумит, чтобы разбудить меня. На ней были брюки и свитер в обтяжку, и я заметил под ним маленькие бугорки. Вчера я был уверен, что у нее еще нет там ничего, и вот как будто выросли за ночь.

Увидев, что я не двигаюсь, она подошла и дотронулась своей горячей рукой до моего лица. И мне очень понравилось, что она дотронулась до меня, а не только говорила со мной. Я решил все-таки открыть глаза, а то еще подумает, что я умер.

Она тут же зачастила своим хрипловатым голосом:

– Тебе пора вставать. Папа с мамой уехали утром. Уже одиннадцать. Я приготовлю тебе завтрак. Какие яйца ты любишь?

Вся зарделась, серьезная такая.

– Все равно…

– И мне все равно.

– Сделай, что хочешь.

– Но мне все равно… скажи ты…

– Сделай то же, что и себе, – улыбнулся я.

– Я уже поела… хочешь яичницу-болтунью? Я не знал, что это такое, яичница-болтунья, но почему бы не попробовать? И тут я сказал с каким-то нахальством, сам не знаю, откуда оно взялось у меня:

– Ладно, только, если можно, без сахара.

– Без сахара???

– Вчера, – пробурчал я невнятно, – было немного сахара в котлетах.

А она поняла вдруг и разразилась диким смехом. Очень ей это понравилось.

Я тоже слегка улыбнулся. Она вышла. Я быстро оделся, убрал постель, пошел в ванную, умыл лицо и почистил зубы, причесался их гребенкой и потом помыл раковину. Пошел на кухню, там на столе было полно еды. Наверно, вытащила все, что нашлось в холодильнике, и поставила на стол. Может быть, первый раз в жизни она готовит завтрак гостю. Надела фартук и начала очень энергично жарить что-то на огне, а потом принесла мне какую-то болтушку из яйца, еще и слегка подгоревшую, дала подгоревший хлеб и кашу. Села напротив, смотрит во все глаза, как я ем, все время предлагает мне еще что-нибудь. Сыр, селедку, шоколад. Она решила, что я должен уничтожить всю еду, которая есть в доме. Сама намазывает мне хлеб, все время меняет тарелки, точно она моя мама или жена; играет какую-то роль, и ей это нравится.

А я ем с закрытым ртом, жую медленно. Иногда отказываюсь, а иногда соглашаюсь. Она следит за мной, словно я ребенок или щенок, которого надо накормить. Лишь иногда я осмеливаюсь поднять на нее глаза и вижу, какая она свежая, не такая, как вчера, более решительная, совсем не сонная. Волосы собраны в пучок, черные глаза блестят. Она не дотрагивается до еды.

– Ты не ешь? – спрашиваю я.

– Нет, я и так толстая.

– Ты толстая?

– Немножко…

– А по-моему, нет…

И снова она разражается смехом. Просто страшно, какое дикое ржание вырывается у нее изо рта. Прямо звериное рычание. Что-то во мне смешит ее. Вот она замолкает. Становится серьезной. И снова – сначала чуть улыбается, а потом без предупреждения и без всякой причины разражается громким хохотом.

А я ем и ем, и так, не переставая есть, все больше и больше влюбляюсь в нее, влюбляюсь окончательно и бесповоротно, всем сердцем, готов целовать ее белую ступню, которая все время раскачивается передо мной.

– Ну как, не слишком сладко было?

– Нет… все нормально… – Я весь покрылся краской.

– Но кофе ты пьешь с сахаром?

– Кофе – да.

И она идет приготовить мне кофе.

День совершенно ясный, словно зима уже кончилась. По радио передают музыку, пока новые болтуны не займут место тех, что пошли отдохнуть. А я уже влюблен по уши. Мне даже не надо смотреть на нее, она у меня в сердце. Пью кофе. Какая-то безумная жизнь. Словно это и не я вовсе. А она все смотрит и смотрит на меня, точно не видела никогда, как люди едят.

– Вы нас очень ненавидите? – вдруг слышу я ее голос, у меня чуть стакан из рук не выпал – так она меня напугала.

– Кого?

Хотя я и знал, что она имеет в виду, но не ожидал, что именно она начнет говорить о политике.

– Нас… израильтян…

– Мы тоже израильтяне.

– Нет… евреев.

Я смотрю ей прямо в глаза.

– Теперь уже не очень, – я пытаюсь отвечать правдиво, вижу перед собой ее красивое лицо, светлые волосы, – после войны, после того, как вас немножко победили, вас ненавидят меньше…

Она рассмеялась, очень ей понравилось то, что я сказал.

– Но твой двоюродный брат… этот террорист…

– Но он был не совсем нормальный… – прерываю я ее, не хочу, чтобы она говорила об Аднане.

– А ты ненавидишь нас?

– Я… нет… что ты! – соврал я, хотя иногда очень даже злюсь на евреев, потому что они никогда не сажают нас в свою машину, даже если идет проливной дождь и кто-нибудь из нас один стоит на дороге.

Вдруг зазвонил телефон. Она побежала снять трубку. Звонила, как видно, ее подруга, и она, может быть, полчаса стояла там и говорила. Смеется и шепчет что-то, потом заговорила даже по-английски, чтобы я не понял, наверно – что-нибудь неприличное. Я расслышал, как она сказала шепотом: «Симпатичный араб» – и еще говорила обо мне что-то, но я не разобрал. Сижу на своем месте, не двигаюсь. Съел еще немного селедки, шоколада, смотрю на пустые подсвечники, не знаю, можно ли мне уже встать из-за стола. Смотрю на мебель, заглядываю в газету, лежащую на стуле, читаю объявления.

Наконец она пришла и удивилась, увидев, что я сижу на том же месте.

– Уже поел?

– Давно…

– Тогда можешь идти. Папа сказал, что ты ему больше не нужен. Он сказал, чтобы ты поел и вернулся к себе домой. Встретитесь с ним в гараже.

Ну что ж. Вот все и кончилось. Дали рабочему поесть, и теперь он может проваливать.

Я быстро встаю, беру свою пижаму и направляюсь к двери.

– У тебя есть деньги на автобус?

– Да.

Хотя денег у меня не было.

– Ты знаешь, где автобусная остановка?

– Да. Но я пойду пешком.

До чего же мне было жаль, что все кончилось, хотя что, собственно, могло тут продолжаться.

– Хочешь, я провожу тебя…

Словно поняла мои мысли, словно и ей жаль…

– Как хочешь, – отвечаю я равнодушно, хотя мне хотелось упасть к ее ногам и обнять их.

– Так подожди минутку.

И она пошла надеть туфли.

И мы пошли вместе, странная такая пара. На нас даже оборачивались, потому что она очень красивая и хорошо одета, а я – в своей грязной рабочей одежде, помятой после дождя. Идем быстро, почти не разговариваем. Начали спускаться с горы. Она показала мне лестницу посредине горы, среди цветов, деревьев, кустов и всякой зелени, как тропинка в раю. Она спускалась впереди, я шел за ней. Нам почти не удавалось разговаривать. Только один раз она остановилась и спросила меня, когда у нас женятся, то есть в каком возрасте. И я сказал ей:

– Как и у вас.

И мы продолжали спускаться. Примерно на полпути она встретила двух ребят, своих знакомых, которые очень обрадовались, увидев ее. Она сказала им:

– Это Наим.

Они не поняли, кто я такой, но назвали свои имена, которых я не расслышал. А она вроде только сейчас сообразила, что я не подхожу им, грязный такой, и сказала мне:

– Отсюда ты найдешь дорогу сам.

– Конечно, – сказал я.

Я оставил ее болтать с друзьями и лишь сейчас вспомнил, что не поблагодарил ее за завтрак, но возвращаться не стал, а только посмотрел снизу, как она все еще стоит и болтает с ними, а потом они всей компанией повернулись и стали подниматься наверх. Наконец они исчезли из виду. А вокруг одно сплошное небо.

Субботний весенний день, люди в праздничных одеждах и много-много детей.

Автобуса на остановке не было, но мне попался фургон из соседней деревни. Ссадили меня в нескольких километрах от нашей деревни, а оттуда я пошел пешком, иду, здороваюсь с людьми, работающими в поле. У нас работают все время, без отдыха. И вдруг у меня сжалось сердце. Не знаю – от счастья или наоборот, но я заплакал в голос, словно внутри у меня включился какой-то мотор. Столько пережил я за последние два дня. Иду по безлюдной дороге и плачу, упал на мокрую землю, будто жалею, что я араб, хотя, будь я даже евреем, легче мне от этого не стало бы.