Константин Бальмонт - Полное собрание стихотворений

• Название: Полное собрание стихотворений
• Автор: Константин Бальмонт
• Жанр: Поэзия

«… К. Бальмонт по праву считается одним из лучших русских поэтов. Порывистый, увлекающийся и увлекающий, он обогатил русскую поэзию целым рядом новых чувств, образов и мыслей. Брошенные им девизы продолжают жить до сих пор. …» (Н.Гумилев)

«… Бальмонт прежде всего – „новый человек“. К „новой поэзии“ он пришел не через сознательный выбор. Он не отверг „старого“ искусства после рассудочной критики; он не поставил себе задачей быть выразителем определенной эстетики. Бальмонт кует свои стихи, заботясь лишь о том, чтобы они были по-его красивы, по-его интересны, и если поэзия его принадлежит „новому“ искусству, то это сталось помимо его воли. Он просто рассказывает свою душу, но душа у него из тех, которые лишь недавно стали расцветать на нашей земле. В этом вся сила бальмонтовской поэзии, вся ее жизненность, хотя в этом и все ее бессилие. …» (В.Брюсов)

---

У майских развалин

Еще не погасла Луна,
Но светит румянцем рассвет.
И ярко Венера видна,
Царица блестящих планет.

Созданья великих веков,
Застыли руины Уксмаль.
Воздушны края облаков,
Безбрежна пустынная даль.

Здесь жили когда-то цари,
Здесь были жрецы пирамид.
Смотри, о, мечтанье, смотри,
Здесь жемчуг легенды горит.

Здесь чудится памятный стих
О сне, что в столетьях исчез.
Пропел, и, изваян, затих,
Под тройственным светом Небес.

В безгласьи седеющих плит
Узорные думы молчат.
И только немолчно звучит
Стоустое пенье цикад.

Изумрудная птица

В Паленке, меж руин, где Майская царица
Велела изваять бессмертные слова,
Я грезил в яркий зной, и мне приснилась птица
Тех дней, но и теперь она была жива.

Вся изумрудная, с хвостом нарядно-длинным,
Как грезы крылышки, ее зовут Кветцаль.
Она живет как сон, в горах, в лесу пустынном,
Чуть взглянешь на нее – в душе поет печаль.

Красива птица та, в ней вешний цвет наряда,
В ней тонко-нежно все, в ней сказочен весь вид.
Но как колодец – грусть ее немого взгляда,
И чуть ей скажешь что – сейчас же улетит.

Я грезил. Сколько лет, веков, тысячелетии,
Сказать бы я не мог – и для чего считать?
Мне мнилось, меж могил, резвясь, играют дети,
И изумруд Кветналь не устает блистать.

Гигантской пеленой переходило Море
Из края в край Земли, волной росла трава.
Вдруг дрогнул изумруд, и на стенном узоре
Прочел я скрытые в ваянии слова: —

«О, ты грядущих дней! Коль ум твой разумеет,
Ты спросишь: Кто мы? – Кто? Спроси зарю, поля,
Волну, раскаты бурь, и шум ветров, что веет,
Леса! Спроси любовь! Кто мы? А! Мы – Земля!»

Орхидея

Я был в тропических лесах,
Я ждал увидеть орхидеи.
О, эти стебли точно змеи,
Печать греха на лепестках.

Того, что здесь грехом зовется,
Во мгле мещанствующих дней.
О, гроздья жадных орхидей,
Я видел, как ваш стебель вьется.

В переплетенности стволов
Друг друга душащих растений,
Среди пьянящих испарений,
Я рвал любовный цвет грехов.

Склонись над чашей поцелуйной,
В раскатном рокоте цикад,
Вдыхал я тонкий сладкий яд,
Лелейпо-зыбкий, многоструйный.

Как будто чей-то нежный рот,
Нежней, чем бред влюбленной феи,
Вот этот запах орхидеи
Пьянит, пьянит, и волю пьет.

Зеркало

Я зеркало ликов земных
И собственной жизни бездонной.
Я все вовлекаю в свой стих,
Что взглянет в затон углубленный.

Я властно маню в глубину,
Где каждый воздушно-удвоен,
Где вес причащаются сну,
Где даже уродливый строен.

Тяжелая поступь живых,
Пред глубью меняясь, слабеет,
Радение сил неземных
Незримо, но явственно реет.

Душа ощущает: «Тону»,
Глаза удивляются взору.
И я предаю тишину
Запевшему в вечности хору.

Змеиное отродье

У Тифона на плечах
Сто голов дракона.
Много блесков в их очах,
Дышит рев, и дышит страх,
На плечах Тифона.

Чу, мычания быка,
Свист стрелы летящей,
Глотка львиная громка,
Пес рычит изподтишка,
Вот завыл, грозящий.

С оживленных этих плеч
Все Тифону видно,
Столкновенье вражьих встреч,
Он ведет с женою речь,
Слушает Ехидна.

Горго-сын к нему склонен,
Соучастник в хоре,
И шуршит семья Горгон,
Двестиглазый лик Дракон,
Свисты змей на море.

На пирамиде Уксмаль

Свободна воля человека,
Разгульно бешенство страстей.
Спроси безумного Ацтека,
Спроси о цвете орхидей.

О том, как много вспышек жадных
Среди тропических лесов.
О жатвах мира, странных, страдных,
Под гром небесных голосов,

Непостижимые изломы
В сердцах жрецов и палачей,
Разрывы, молнии, и громы,
И кровь, хмельная от лучей.

И кровь, и кровь, своя, чужая,
На высях стройных пирамид.
Где, светоч бездн, доныне, злая
Агава, хищный цвет, горит.

Под тенью крыльев

Весьма давно, Отцы людей
В Стране Зеленых Елей были,
Весьма давно, на утре дней,
Смуглились лица всех от пыли.

Вапанэлева был вождем,
Людей сплотил он в диком крае,
Он Белым-Белым был Орлом,
Он был владыкой целой стаи.

Они пришли на Остров Змей,
И отдохнули там на склонах,
Весьма давно, на утре дней,
Пришли на Остров Змей Зеленых.

И каждый был бесстрашный муж,
И зорок был, и чуток каждый,
То было Братство Дружных Душ,
Проворных душ, томимых жаждой.

Вапанэлева первым был,
Но в Небе скрылся Белокрылый,
За ним царем был Колливил,
Красиволикий, мощь над силой.

И Змеи с жалами пришли
Нагроможденьем изумруда,
Но растоптал их всех в пыли,
Свершил Красиволикий чудо.

Но так как Небо – красота,
Красиволикий скрылся в тучах.
И сонмы к нам иных Могучих
Спустились с горного хребта.

Янотови, Свершитель правый,
И Птица Снежная, Чилиль,
И много их, венчанных славой,
И много их, чье имя – быль.

Когда владыки отходили,
Царя сменял достойный царь,
Черед давала сила силе,
И было вновь, как было встарь.

Восточный край был Краем Рыбы,
Закатный край был Край Озер,
И все мельчайшие изгибы
В горах и в Море видел взор.

Малейший звук был жив для слуха,
Считались дальние шаги,
К родной земле прижавши ухо,
Мы точно знали, где враги.

Под тенью крыльев мы ходили,
Средь говоривших нам стеблей.
Тот сон горел в великой были,
Весьма давно, в потоке дней.

Колдун

Тяжел он не был, но высок,
Был полон дум он безответных,
И звался между Красноцветных,
Колдун, глядящий на Восток.

Он не писал узорных строк,
Он не чертил иероглифов,
Но много он оставил мифов,
Колдун, глядевший на Восток.

И он теперь от нас далек,
Но, если возникает тайна,
Мы знаем, был он не случайно,
Колдун, глядевший на Восток.

И если молвишь ты намек,
В котором сердце сердца дышит,
Он здесь, мы знаем, нас он слышит,
Колдун, глядящий на Восток.

Вожди красноцветных

Один звался – Любимый,
Он строил города,
Другой был – Скрытый в дымы,
А третий был – Звезда.

Глядящий прозорливо,
Могучий Волк племен,
При нем взрастала нива,
Хотя был хищник он.

Немая Память, Цельный,
Ныряющий до дна,
Зеленоглаз Свирельный,
Знамена-имена.

Лазоревая Птица,
Захватистая Рысь,
Весельщик вод, Зарница,
Как Боги вы сошлись.

Ступающий безгласно,
Поющая Змея,
Вы, мыслившие страстно,
Вы, ласка бытия.

Перистый перстень

Колибри, малая Жар-Птица,
Рожденье Воздуха и грез,
Крылато-быстрая зарница,
Цветная лакомка мимоз.

Ты нежный перстень, ожерелье,
Перистый венчик, золотой,
На свадьбе вольного веселья
С воздушно-пряною мечтой.

Колибри, малая Жар-Птица,
Ты фея в царстве орхидей,
Ты Мексиканская царица,
И ты сильнее всех царей.

Промчались битвенные шумы,
И рой царей исчерпан весь,
И нет Ацтекам Монтезумы,
А ты, Колибри, здесь как здесь.

Мексиканский вечер

Заснул Чапультепек, роскошный парк
Ацтеков,
Растоптанных в борьбе за красные цветы.
Затих напрасный шум повторных
человеков.
Созвездья дружные сияют с высоты.

О чем ты думаешь, печальница немая,
Ты, переплывшая Атлантику со мной,
Ты, встретившая дни единственного Мая,
Как Море луч Луны – ласкающей волной.

Мы здесь с тобой одни, нам ближе тень Кортеса,
Чем призраки друзей в туманностях Земли.
К нам зовы не дойдут из Северного леса,
Все, нам привычное, растаяло вдали.

Воспоминания, что призрачно-угрюмы,
Да не восстанут вновь из-за громады вод.
Здесь агуэгуэтль, любимец Монтезумы,
Своей седой листвой сложился в мирный свод.

Воздушный ветерок в ветвях шуршит напевно,
Уйдем от наших дум, всецело, в наши сны.
Вечерней Мексики лучистая царевна,
Венера манит нас с прозрачной вышины.

Богиня с прядями волос лучисто-длинных,
Венера влюблена по-прежнему в любовь,
И шлет нам светлый зов из тучек паутинных: —
Горите, вы вдвоем, любите вновь и вновь.

А Ицтаксигуатль, венчанная снегами,
И Попокатепетль, в уборе из снегов,
Свой горный и земной возносят лик пред нами: —
Любите, вы вдвоем, доверьтесь власти снов.

Довременная

1