Роман Коноплев - Евангелие от экстремиста

• Название: Евангелие от экстремиста
• Автор: Роман Коноплев
• Жанр: Контркультура

«Евангелие от экстремиста» — обязательно к прочтению для каждого практикующего революционера. Помогает понять, что есть революционный процесс, как надо и как не надо делать революции.

---

Урод Юра, работодатель хренов, через полгода пропал без вести — поехал строить дороги на север, на границу со Швейцарией, на обещанные две тысячи долларов зарплаты в месяц, и его смыло. Наводнением. Украинское консульство получило только паспорт. Тело так и не нашли. Все очень сильно переживали. Кроме меня.

Я вылетел из Ламеции в Милан, и потом, оттуда, в Москву. Дверь свою, кстати, пилоты почему-то не закрыли. Хотя уже случилось 11 сентября. "Наверное, посмотрели, что в салоне нет лиц кавказской национальности", — подумал я.

В Москве было, как и положено, холодно. Минус тридцать. Кожаные штаны приклеились к ляжкам. Я заехал в Бункер, поздоровался с недоумевающим народом, выпил стакан чаю и поехал в Брянск. Разгребать обломы. Впереди была безоблачная снежная равнина. И ни одной надежды на светлое будущее. С работой так ни хрена и не клеилось. Жизнь стягивалась, как пружина. Предполагался какой-то прыжок. Разум возмущённый был уже на пределе. Целыми днями я жил, как настоящее животное. Раза три в неделю раздавался один и тот же звонок:

— Папа, ты в три дома будешь? Я после учёбы к тебе заеду.

Это от своего жениха в конспиративном тоне звонила длинная, в черных кудряшках, беспредельно юная кошка по имени Кэт. Она курила Парламент. Я бадяжил спирт каким-нибудь компотом, мыл её, и мы валились на пол, чтоб не ломать мебель. После диких сцен соития двух бессловесных животных, Кэт быстро одевалась, и я провожал её до двери:

— Пока, папочка.

Наверное, её очень заводило преимущество перед своим молодым человеком. Измена всегда дает определенные преимущества. Он был красивым культуристом, а я — просто бездельником и сволочью.

Ещё я ездил в спортзал. В целях борьбы с ожирением из-за резкой никотиновой диеты, я таскал штангу, жрал творог и читал французскую классику. Надо же когда-то было её прочитать. Всех этих Мопассанов, и так далее. Было очень познавательно. С каждым днем мои познания о женщинах росли, и это ни хера не радовало. Понятно было только то, что я, наконец-то, теперь уже совсем основательно попал. Сел на задницу. Плотно.

Спасение пришло издалека. Как-то глубокой уже ночью раздался звонок телефона:

— Рома, ты не знаешь, случайно, а какого… такого можно пообещать химикам, ну, если кругом химзаводы, чтоб им понравилось?

Это звонил Тишин. Из Нижнего Новгорода. Они сидели дома у нижегородского гауляйтера и рок-музыканта Димы Елькина, пили чай и пытались сочинять черновую концепцию предвыборной кампании для кандидата в депутаты Государственной Думы на дополнительных выборах по Дзержинскому избирательному округу. Кандидатом был наш общий старый знакомый. Его имя — Эдуард Лимонов.

На вокзале в Нижнем Новгороде меня встретили Елькин, Слон и Василиса. Всё кругом было серое, и мы сами были какие-то серые. Я был однажды до этого в Нижнем, с концертом. Дима Елькин был обычным нижегородским жителем, с виду и не скажешь, что этот парень — экстремист, под руководством которого городские панки бьют стекла в магазинах и офисах демократических партий, и ходят на митинги, выражая протест против американской помощи косовским албанцам, или еще по разным там бессмысленным и, наоборот, самым многозначительным поводам.

Дима жил в обычной многоэтажной панельке. Его родители когда-то работали на всем известном автозаводе ГАЗ, но это было уже давно. Мама пекла изумительный, пышный желтый хлеб. Его невозможно было резать — он рассыпался в руках, как украинская паляница, и был ужасно вкусный. По хлебу я, было, решил, что Дима — хохол. Что, однако, не подтвердилось в дальнейшем никакими фактами. Слоном был черноволосый кудрявый парень из МГУ, изгнанный оттуда будущий шифровальщик. Его родители были учёными и жили здесь же. А Василиса была на тот момент его девушкой, имела красные волосы и желание помочь всем своим присутствием.

Мы поехали к Елькину домой, немного пересидели и двинулись в Дзержинск. С первого знакомства я пребывал в полном и решительном ужасе от увиденного. Кругом наблюдалось решительное запустение. На улицах кругом лежали толстые слои мусора. Лёд никто и не собирался сбивать на тротуарных дорожках, поэтому кругом был лёд и вода. Было жутко скользко. Так, что можно было бы убиться. По городу ползали доисторические трамваи.

Мы сняли квартиру в центральной части города, на последнем этаже, кажется, трехэтажного здания. Столетний дом трясся при приближении каждого трамвая — за окном шли рельсы. И, наверно, самое страшное — это воздух. Воздух был полностью отравленным. Он имел неестественный голубоватый цвет стеклоочистителя и удушающий запах. Это было связано с тем, что Дзержинск был одним, наверное, из крупнейших химических центров России. Это город химзаводов. Они шли один за другим, рядами. И были везде. Только химзаводы.

В снятой нами квартире, исполнившей в дальнейшем роль головного предвыборного штаба, было две комнаты, разделенные деревянными перегородками, вытянутая прихожая, крошечная кухня, колонка, разбитая ванная и микроскопический туалет, который сразу начало затапливать. Мы привезли от Слона компьютер и принялись наполнять его содержимым. Отправили его за какой-нибудь посудой. Было уже темно, часов шесть. Слон вернулся весь запыхавшийся. У него было разбито лицо. Как оказалось, в самом центре легендарного города Дзержинска, где родился Лимонов, на Слона немедленно напали гопники, избили и отняли рюкзак с кастрюлями, сковородками и чайником, оставив лишь то, что Слон успел унести в руках. Такое вот воодушевляющее начало предвыборной гонки.

Кандидата зарегистрировали за небольшой предвыборный залог. Таким образом, можно было не собирать никаких подписей, а постепенно готовиться к самой ответственной части — предвыборной агитации за кандидата. Кандидат тем самым временем сидел себе в Лефортово, и выборы были еще одной, относительно законной попыткой его освобождения оттуда.

Мы провели первые соцопросы и оказались, однако, в середине списка с рейтингом в 4 процента. Для сидящего в тюряге писателя, никогда ранее не проявлявшего интереса к месту собственного рождения, рейтинг был просто «о-го-го». Достойное начало. Запредельное.

Жуткие же, однако, трамваи в этом Дзержинске. Они регулярно сходили с рельс, поскольку во многих местах пути уже очень давно не ремонтировались. Рельс проваливался, и трамвай ехал по улице туда, куда ему было надобно. Однажды нам повезло наблюдать вообще шедевр. Прямо на наших глазах, наверное, в единственном месте на земле, где есть эти самые трамваи, произошло ЛОБОВОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ ТРАМВАЕВ. Во как. Раньше я думал, что это фантастика. Так что трамваи — это ещё очень страшные звери.

Всё началось со скандала. Мы с Елькиным разработали свой оригинал-макет листовки. В Москве Тишин с Бахуром — свой. У них — Лимонов был "свой парень". С фотографией а-ля "монтажник первых пятилеток". Почему-то совсем без зубов. У нас — «Чикатило». В очках и чёрной куртке. Злой и волевой, как чекист первых лет революции. Довольно известная впоследствии фотка, висевшая ранее у него дома, на стене. Еще там я её заприметил, и держал в голове, предполагая, что вскоре именно она нам пригодится прежде всего. До сих пор думаю, что это одна из лучших его фотографий. По факсу нам присылали из Москвы полный ужас, мы пребывали в тотальном оцепенении. С народом делились впечатлениями. "Бахура следует просто убить". Я попросил у Толи последний шанс и выехал в Москву. Как оказалось, было уже поздно. Всё уже заранее решили, и я напрасно приехал со своими уговорами. "Свой парень" вышел тиражом в 25 000 экземпляров. Спустя неделю после расклейки рейтинг Лимонова сдулся до 1,3 процентов. Это было уже предпоследнее место. Настоящий позорный провал. С тех самых пор, слава яйцам, Толя Тишин в пиар-технологии, наши с Елькиным и Лавлинским, больше не лез. Я дозвонился до Алексея Голубовича, попросил немедленно брать какой-нибудь костюм с рубашкой и галстуком, и валить на машине сюда. Как оказалось, Голубович так и остался у нас единственным водилой со своим автомобилем. Больше никого не было. Так что его заслуга во всех успехах — не меньше половины банка.

Я встретил в Шереметьево-2 прилетевшую из Италии Хэлл. Мы отправились в Брянск. Там оказалось, что она твердо решила через пару месяцев валить обратно в Италию, уже насовсем. Что уж тут поделать, вот такая странная ситуация. Ну, думаю, раз жена из неё не получилась, так пусть хоть для партии польза будет. Мысленно я с ней уже попрощался. Наверное, так чувствовал себя Государь Иоанн Васильевич, регулярно отправлявший своих женушек в мир иной. Мне было уже всё равно — хоть бы её на этих выборах в стене замуровали. Передо мной был уже совсем чужой, далёкий от меня человек. Со своими понтами и претензиями. Её уже там, оказывается, во всю обхаживали румыны. Гаже этого я себе представить ничего не мог. Уж лучше б итальянцы, кто угодно, только не румыны. Так что я с полным недоумением вынужден был сообщить ей, что мне очень надо ехать в Дзержинск на выборы, что там меня ждут. Что я — такой же "солдат партии", как и все. И она, от нечего делать, решила поехать со мной, и то же отдать свой последний долг, помочь партии. Ну и ладушки.