Михаил Харитонов - Успех (сборник)

• Название: Успех (сборник)
• Автор: Михаил Харитонов
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-027461-0, 5-9660-0913-9

Возможно ли, что земляне — единственная разумная раса Галактики, которая ценит власть выше жизни? Какой могла бы стать альтернативная "новейшая история" России, Украины и Белоруссии — в разных вариантах? Как выглядела бы коллективизация тридцатых — не в коммунистическом, а в православном варианте?

Сергей Лукьяненко писал о повестях и рассказах Михаила Харитонова: "Это жесткая, временами жестокая, но неотрывно интересная проза".

Начав читать рассказ, уже невозможно оторваться до самой развязки — а развязок этих будет несколько. Автор владеет уникальным умением выстраивать миры и ситуации, в которые веришь… чтобы на последних страницах опровергнуть созданное, убедить в совершенно другой трактовке событий — и снова опровергнуть самого себя.

Читайте новый сборник Михаила Харитонова!

---

По телевизору говорили, что стагнация (Саша не могу взять в толк, за каким хреном каждому очередному бардаку и развалу начальники придумывают новое красивое название) вот-вот кончится, и что правительство намерено и дальше вести жёсткую монетарную политику, чтобы не допустить падения курса национальной валюты. С национальной валютной у Саши было плохо. Зелёная бумажка, которой Люська расплатилась с ним за восемь лет совместной жизни, кончилась за неделю. В понедельник Саша наскрёб по карманам железа и пошёл к киоску за четвертинкой осколовской тошнухи. На осколовскую не хватило, и хачик в киоске продал ему какую-то совсем уж левую водку, в бутыльке без этикетки и акцизной ленточки, но с круглой сиреневой печатью на боку. Хачик поклялся мамой, что это водка. По тому, что он не сказал "хорошая водка" (осколовскую тот называл "очен харошая"), Саша понял, что лучше бы это не пить, но сейчас ему было всё равно.

Возле лавочки валялся грязный пластмассовый стаканчик. Саша хотел было его поднять, но передумал и раздавил ногой. Потом вытащил из кармана бутылку, свинтил пробарь, тот деловито хрупнул. Водка воняла горелой резиной. После первого же глотка он поперхнулся, и поэтому остался жив.

Российская Федерация, г. Москва.

16 июня.

— У нас нет другого выхода, — повторил российский Президент. — И у нас очень мало времени. Это надо делать сейчас, или не делать вообще.

— Если только это выход, — добавил Премьер. Он смотрел прямо в глаза, голос у него не дрожал, но Президент чувствовал, что тот уже согласен, уже убеждён, точнее говоря, уже хочет быть переубеждённым.

— У нас нет другого выхода. Кстати, национальная культура сохранится. Они будут очень тщательно её сохранять.

— Сохранять — да. Но не воспроизводить, так? Культура существует, пока она жива, понимаете вы это или нет?

— Она уже мертва. Посмотрите на то, что пишут, что показывают по телевидению.

— Это временное явление. Это когда-нибудь кончится.

— Вместе с нами. Вы можете сообразить, что нас очень скоро не будет? Просто не будет. И, главное, все всё прекрасно понимают. Просто ничего не могут сделать.

— И что же такое все понимают?

Президент в упор посмотрел на собеседника.

— Вы хотите это услышать? Наша страна неконкурентоспособна. Нация неконкурентоспособна. Мы исчерпали себя. Мы не можем сделать усилия, чтобы подняться. Мы вообще ничего не можем. Всё.

Премьер отвёл глаза.

— Есть новости с мест?

— Всё идёт нормально.

— Сколько их сейчас?

— Ну, полсотни, наверное, наберётся. Там очень низкий процент людей с этим геном. Мы специально искали такое место.

— И ничего?

— А чего вы ожидали? Революции?

— А чего ожидали вы?

— Мы, — серьёзно сказал Президент, — ожидали, что никто ничего не заметит.

— И как?

— Пока всё в порядке. Это же маленький замурзанный городок. Мелкий дребезг на микроуровне. Ленивость и нелюбопытность. А потом будет поздно.

— А не получится ли так, что западники нас за это накажут?

Президент улыбнулся — впервые за весь разговор.

— Может быть, накажут. Но я думаю, что для начала они здорово перегавкаются друг с другом.

Российская Федерация, Ленинградская область, г. Тоцк.

17 июня.

То, что с ним происходит что-то непонятное, он почувствовал сразу после выписки. В больнице его продержали где-то около суток, из которых половину времени он провалялся под капельницей. На прощание главврач, замученный старый дядька в грязном белом халате, посоветовал воздержаться от принятия пищи в течении ближайших двух дней. Саша ухмыльнулся и попытался стрельнуть у доктора сигарету. Доктор поморщился и мотнул головой в сторону двери. В другое время он пошёл бы выписывать бюллетень, но теперь оставалось одно: идти домой.

Странности начались дома. Сначала он поймал себя на том, что стоит посреди прихожей, как баран, потому что ему не хочется подходить близко к вешалке. Присмотревшись, он понял, что вешалка висит криво. Потом в памяти что-то шевельнулось, и он чуть ли не увидел, как прибивал её к этому самому месту года три назад — и ведь до сих пор не замечал, что перекосил. Он потоптался ещё немного, но всё-таки заставил себя повесить куртёнку на колышек, хотя делать этого ужас как не хотелось.

В комнате он почувствовал себя совсем неуютно. Всё было привычным, знакомым, но каким-то неправильным. Особенно зловещим казался мусор в углу. Саша никак не мог заставить себя сесть к нему спиной: он ощущал, что из мусора на него кто-то смотрит.

Он включил телек, но по телеку показывали тоже всё неправильное.

Ночью ему приснилось, что среди мусора сидит крыса. Она смотрела на него красными глазами, и он чувствовал, что, когда он отвернётся, она укусит его, и потом он умрёт. Умрёт в мучениях, гадко и страшно. Саша встал, попил холодной ржавой воды из-под крана, и стал искать совок и веник.

Потом он ненадолго заснул, а утром принялся мыть полы. У себя под кроватью он нашёл осколки стекла, отвёртку с обломанной рукоятью, и пятидесятирублёвку, оказавшуюся там невесть как и когда.

Он вернулся из магазина, прижимая к груди две пачки стирального порошка, упаковку хозяйственного мыла, и банку с белилами. Кисточку он нашёл в бельевом шкафчике. Щетина засохла намертво, и пришлось долго вымачивать в керосине, благо Люська всегда держала небольшой запасец для коптилки, на случай непланового отключения света.

Весь день он провозился с самым неотложным ремонтом. Ночью ему опять блазились кошмары: бесконечно длинные грязные улицы, тёмные углы, из которых смотрели крысы, черти, и какие-то маленькие гнусные человечки. Они были везде, выглядывали из каждого окурка, из каждого грязного пятна, из каждой незаделанной щели. И все они тянулись к нему, чтобы коснуться его, запачкать, осквернить, убить.

Но под утро ему приснился огромный железный циркуль. Он спускался с небес, в нестерпимом блеске, и на обоих концах его были сияющие иглы. Мерзкие твари в ужасе сбились в кучу, но циркуль вонзился в самое средоточие этой мерзости, а когда он снова поднялся, на сияющей игле корчилось что-то бесформенное и страшное, но уже издыхающее.

Саша проснулся, и почувствовал под щекой мокрое: он плакал во сне.

— Бог — эти Порядок, — прошептал он в подушку. — Порядок — это Бог. И когда Порядок будет везде, всё будет в Порядке. Я люблю Порядок.

Ему стало легко и хорошо, и он опять уснул, думая про себя, что наконец-то понял самое главное, и теперь-то уж точно всё пойдёт как надо.

Российская Федерация, Ленинградская область, г. Тоцк.

18 июня.

Окна Петров вымыл утром, а потом опять отправился за покупками. От пятидесяти рублей почти ничего не осталось, и он стал размышлять над тем, можно ли заработать здесь, или сразу продать квартиру и отправиться в Петербург (почему-то он был уверен, что сможет найти там работу). На улице всё было неправильно, особенно же мусор, наваленный прямо около урны. Мусор должен был быть в урне. Правда, она была старая и ржавая, и к тому же не выгребавшаяся, наверное, с советских времён, но это было правильное место для мусора, и крыса в ней сидеть не могла.

Когда он подумал о крысе, у него пересохло во рту и захотелось сплюнуть. Он подошёл к урне и попытался попасть прямо в чёрный зев, но промахнулся: слюна повисла на самом краешке тяжёлой каплей. Это выглядело противно, и хуже того, неправильно. Саша поднял смятую коробку из-под папирос, и, стараясь не запачкаться, аккуратно счистил липкую гадость с края, после чего отправил коробку на место, в урну.

— Извините, — раздался за спиной чей-то голос.

Саша обернулся с острым чувством неловкости, как будто его застали за нехорошим делом. И обомлел: перед ним стоял правильный человек.

Трудно сказать, в чём, собственно, заключалась эта самая правильность, но Саша ощутил это сразу.

Секунды через две он сообразил, что перед ним Пал-Егорыч.

Правда, этот Егорыч был разительно не похож на прежнего — хотя бы тем, что был в пиджаке и при галстуке.

— Я очень рад видеть вас снова, — правильно сказал Павел Егорович и слегка склонил подбородок. Саша машинально кивнул, и тут же опять ощутил неловкость: кажется, ответить нужно было как-то иначе.

— Я… хм… э… очень рад, — выдавил он из себя, чувствуя, что говорит что-то не то.

Павел Егорович сделал вид, что пропустил это мимо ушей.

— Добрый день, господин Семенихин, — наконец, нашёл правильные слова Петров.

Павел Егорович поощрительно улыбнулся.

— Дорогой Александр, не следует, наверное, так волноваться, — заметил он как ни в чём не бывало, — и, может быть, нам лучше пройти в некоторое помещение? Мы могли бы там беседовать. Я не приглашаю к себе. Я извиняюсь, в моих комнатах нам будет не удобно. В моих комнатах, вы это догадываетесь, делается небольшой ремонт.