Вячеслав Рыбаков - Звезда Полынь

• Название: Звезда Полынь
• Автор: Вячеслав Рыбаков
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2007
• ISBN: ISBN: 978-5-699-21613-0

Казалось, в начале XXI века Россия больше не может мечтать о большом космосе. Казалось, ей навсегда придется проститься с амбициями великой космической державы. Однако отдельные люди, в советское время воспитанные на мечте об иных мирах и после распада СССР сумевшие добиться финансового могущества, с этим не согласны. В недрах секретных российских институтов начинает осуществляться грандиозный тайный проект по разработке принципиально новых средств выхода в космос. Тайный — потому что в современной России слишком много тех, кто пытается навсегда отрезать страну от космоса: и своих, и чужих. И свои, как всегда, опаснее…

---

— Валентин Витальевич, я… — сказал он, запинаясь. — Я себя ужасно чувствую после той вечеринки. Я сильно перебрал… Совсем не соображал ничего, и вообще… Ну, пожалуйста, простите меня. Я… ну, это как помутнение было. Что на меня нашло — сам не понимаю. Невероятно стыдно. Я очень сожалею и прошу у вас прощения.

И смущенно улыбнулся. И, чуть помедлив, довольно скованно, но решительно протянул в сторону Бабцева пятерню.

А остальные как только того и ждали. Будь их больше — они, верно, хоровод бы вокруг мирных переговоров завели; но даже и вдвоем ухитрились тесно обступить Бабцева и Корхового по сторонам, крепко сцепили руки, взяв обоих в живое кольцо, и дурашливыми голосами запели не в лад:

— Мы едем, едем, едем в далекие края! Хорошие соседи, веселые друзья!

Мирят. Надо же, вы только подумайте — мирят.

Слова вот разве что перепутали: девица спела «Хорошие соседи, веселые друзья», а Фомичев — «Веселые соседи, хорошие друзья». Но лишь переглянулись озадаченно и сами же захохотали.

Щас я прям зарыдаю от умиления.

— Могли бы не затрудняться, Степан… Э… Не знаю, простите, как вас по батюшке.

Лицо Корхового чуть вытянулось.

— Я, конечно, могу и руку вам пожать, и обняться с вами даже, но это ведь ровным счетом ничего не изменит, — продолжал Бабцев. — Вы по-прежнему будете, вероятно, ненавидеть горбоносых инородцев и лелеять какую-нибудь очередную бронетанковую русскую идею. Вы по-прежнему останетесь в плену своих убеждений и заблуждений. Так чего ради нам разыгрывать эту комедию?

Теперь лица вытянулись уже и у хоровода. А у Корхового вздулись и опали желваки. Лицо его утратило всякий намек на смущение.

— Я, собственно, — сказал он, — не за свои убеждения прошу прощения у вас, Валентин… э-э… тем более что вы о них ни черта не знаете… а исключительно за то, что вел себя по отношению к вам как пьяный хам.

— Рад, что вы хотя бы это поняли, — ответил

Бабцев и светски улыбнулся, — Но некоторые убеждения стоят того, чтобы за них просить прощения.

Корховой кинул короткий беспомощный взгляд на девицу. Потом, видно, сообразил, что все еще стоит с протянутой в сторону Бабцева рукой — будто милостыню просит. Он резко спрятал обе руки за спину.

— Глядя на вас, — отчеканил он, — в этом очень легко убедиться.

— Вот и поговорили, — подытожил Бабцев. «Он бы меня сейчас не то что опять ударил, — подумал он, — он бы меня убил. Вот такие простые добрые парни от души давили венгров и чехов гусеницами своих танков. А потом с легким сердцем говорили: ну, не дуйтесь, не дуйтесь, дело житейское, мы ж от чистого сердца… И не понимали, отчего их за эти подвиги не благодарят те, кого они случайно не раздавили».

— Я только в толк взять не могу, — даже с каким-то искренним недоумением, совсем не ерничая, сказал бычок. — Вы же за демократию. Демократы же… ну… в перестройку-то, я помню, чуть не на каждом углу повторяли знаменитую фразу Дидро: я не разделяю ваших убеждений, но я жизнь положу за то, чтобы вы могли их свободно высказывать…

— Это Вольтер, — Бабцев ослепительно улыбнулся. Корхового словно огрели кнутом. Лицо его судорожно дернулось, он рывком повернулся и грубо разорвал живое оцепление из якобы дружелюбных рук.

Фрагменты лопнувшего хоровода несколько мгновений догнивали порознь в неловком молчании. Потом дева глянула в лицо Бабцеву так презрительно, будто это не он победил.

— Валентин, а вы Вольтера сами слышали? — звонко спросила она.

И второй… как его… Фомичев невесело захохотал.

И они ушли тоже.

Ну и поездка будет, с внутренним содроганием думал Бабцев. Неприятные люди какие подобрались, один к одному, будто нарочно. Хорошо хоть статья успела выйти. Там, куда мы летим, ее уже наверняка отследили. Вы еще с этим столкнетесь, господа, и вас немало удивит: вам только официальная информация, а со мной — будто приехал проверяющий от Политбюро.

Он нисколько не страдал, оставшись один. Но уж при посадке в самолет деться было некуда — волей-неволей приходилось держаться рядом, не хватало еще потеряться, если там будут встречать. Бабцева будто не видели. И замечательно. Он все равно не хотел бы участвовать в их разговоре; опять, судя по всему, шла речь о былом величии или о чем-то подобном. Непонятно, кто этот разговор завел, — но без разницы; летим на секретный объект — и разговор соответствующий. Фомичев вещал:

— Баксы баксами, а для разведслужб идеологии не менее важны, чем баксы. Самые лучшие люди всегда идеалисты, а идеалисты склонны работать не за баксы, а за идею. Вспомните, сколько замечательного народа горбатилось за так, за красивые глаза на Советский Союз, пока жива была коммунистическая идея. Разумеется, жива не для всех, идеи не водка, всем сразу угодить не могут — но для многих. И эти многие по своим человеческим качествам дали бы нам, пардон, сто очков вперед. Я уж не говорю про их специальные дарования. Хоть ядерный шпионаж вспомните — там же были талант на таланте. Фукс, кембриджцы… СССР воспринимался как позитивный социальный эксперимент и, не исключено, открыватель принципиально иного пути в будущее. И как раз в ту пору у СССР оказалась лучшая разведка в мире. В отличие, скажем, от нацистской. У Канариса и Шелленберга тоже ведь работники сидели грамотные, но гитлеризм практически никем в мире не воспринимался как маяк. И разведка их, при всем немецком хитроумии и тевтонском упорстве, раз за разом попадала впросак. А вот когда вера в коммунизм скисла и все стали благоговейно поглядывать на демократию — у КГБ поперли провал за провалом. Будущего люди хотят! Не столько настоящего, сколько будущего! По возможности — светлого… Несмотря на все повышенные оклады, на все привилегии — народ потек на Запад. От Гордиевского до Калугина…

— Пеньковский еще раньше, — вставил Корховой.

Фомичев отмахнулся.

— Тут просто вопиющий прокол Конторы. Этого урода на семь верст нельзя было подпускать к секретам. Он же такой был благородный борец с кровавым коммунистическим режимом, что даже маленьких атомных бомб у америкосов просил — разложить их в Москве по укромным местам и взорвать в урочный час. На нем аршинными буквами написано было: я — маньяк. Но блат главней наркома… А вот в семидесятых упадок веры уже стал системным. Нет, ребята, когда люди чувствуют очарование предложенного твоей страной варианта будущего — это для твоей разведки такой питательный бульон, с которым никакие доллары не сравнятся!

— Но тогда, — проговорил Корховой раздумчиво и веско, будто Америку открывал, — тогда сейчас у китайцев должна быть очень успешная разведка.

— Вот! — с невыносимой назидательностью подхватил Фомичев и даже палец указательный вздыбил вверх. — Вот! А я что говорю!

— Как вы не понимаете, — не выдержал Бабцев, — что реальный вариант будущего — один. Один! И все чаяния могут быть связаны только с ним. И его разведка всегда будет переигрывать любые иные — в частности, именно поэтому. Хотя, между прочим, и столь презираемых вами долларов у него, у этого единственного варианта, почему-то более всего. И его экономика будет переигрывать, и его политика будет переигрывать, и его наука будет переигрывать, и его разведка — тоже будет переигрывать обязательно. Потому что за ним — реальное будущее, а за всеми вашими «измами» — пустота, они — всего лишь более или менее короткоживущие иллюзии.

Фомичев счел за лучшее поддержать его тон. Будто ничего и впрямь не произошло. Будто и впрямь они добрые коллеги, занятые одним и тем же делом, и вот — увлеченно спорят, как оно и водится среди умных дружелюбных сподвижников. Спорим, мол, а тронь любого из нас посторонний — друг за друга вражине пасть порвем.

— Ох, Валентин, — сказал он, — иллюзия правильности куда как часто бывает очаровательнее самой правильности. Действует-то на людей, чувства-то у них вызывает не правильность, а очарование… — Помолчал. — Конечно, когда правильность и иллюзия правильности совпадают — это вообще счастье. Тут вообще можно горы свернуть. Но это бывает так редко…

— Да отчего же редко! — против воли взятый за живое, запальчиво воскликнул Бабцев. — Отчего же редко! Вот все верно вы говорите, Леонид. Так сделайте же последний шаг! И все для вас станет кристально понятно, никаких неясностей и двусмысленностей… История доказала, что в будущее есть лишь один путь. Лишь один. И именно поэтому он побеждает все остальные. Не злыми кознями, не насилием, не подкупом и шантажом… Естественным образом побеждает. Именно поэтому все, кто пытался измыслить что-то иное, очень быстро оставались у разбитого корыта. Никто же им не мешал опробовать свой путь. Но эти пути раз за разом обваливались сами, сами оказывались тупиками! И китайская иллюзия обвалится вскоре, поверьте мне…