Сергей Булыга - Поднадзорный

• Название: Поднадзорный
• Автор: Сергей Булыга
• Жанр: Фэнтези

Один ничем не примечательный с виду человек обладает сверхъестественной способностью. Дар это или грех? Как тайной полиции оценить это его необычное качество?

---

Сергей Булыга Поднадзорный

Господин обер-префект! По независящим от меня причинам я прибыл в город только поздно ночью. Явившись по указанному адресу, я представился и объяснил поставленную передо мной задачу. Наш человек тут же выдал мне старый солдатский мундир без нашивок, восемьсот карворадо ассигнациями и подробную карту города. Я закрылся в дальней комнате, переоделся и до утра изучал карту, а затем ушел через окно на крышу соседнего дома и дальше, по задворкам, к площади. Агент мне показался ненадежным, что вскоре, увы, подтвердилось.

А вот одежда, коей он меня снабдил, пришлась как нельзя кстати – в городе полно беглых солдат, и поэтому я легко затерялся в толпе.

Придя на рыночную площадь, я принялся ждать. Невзирая на то, что возница в дороге был ранен, дилижанс из столицы прибыл почти без опоздания. Пассажиров было много, однако я сразу узнал поднадзорного – испитое лицо, всклокоченные вьющиеся волосы соломенного цвета и синие, в последнее время заметно слезящиеся глаза. Зато одет он был безукоризненно: сюртучная пара, трость, белые перчатки, цилиндр. Он щелкнул пальцами и подозвал носильщика. Носильщик взял два саквояжа, и они пошли к извозчику. Я двинулся следом. Они этого не заметили.

Вдруг вокруг все закричали и забегали. Я понял – началась облава. Хватали мешочников. А поднадзорный садился в пролетку. И я побежал. Пролетка тронулась, я прыгнул на запятки…

И тут меня схватили, сбили с ног и начали топтать. Я подскочил, меня вновь сбили, связали и, то и дело пиная ногами, понесли.

В участке меня, ни о чем не спросив, спустили вниз по лестнице и затолкали в подвал, полный всякого сброда. Я долго стучал – не открыли. Тогда я стал кричать, что у меня есть пачка ассигнаций – никто не ответил. Зато сидевший у двери мешочник засмеялся и сказал, что здесь не дураки и разноцветные бумажки брать не будут. Я замолчал.

Как потом оказалось, наш человек обязан был выдать мне деньги в тяжелой монете, а он подсунул ассигнации, чем существенно затруднил мое освобождение. Все тот же словоохотливый мешочник объяснил, что стучать и просить бесполезно, что вечером и так всех вызовут, проверят документы, изобьют, отнимут ценности и вытолкают прочь. Но я никак не мог так долго ждать! Я опасался, как бы поднадзорный за это время не исчез из города. И я опять стал стучать и на сей раз кричать, что я от Паршивой Собаки. Дверь тут же открыли, схватили меня под руки и отвели к начальнику.

Начальник сидел у себя за допросным столом и жевал чертов корень. Я еще раз сказал, что служу у Паршивой Собаки. Он засмеялся, не поверил. Тогда я сказал, что в пакгаузе двадцать шестого квартала мы обнаружили склад контрабанды, охрана малочисленна, и мы намереваемся… Ну, и так далее. Тогда начальник обещал подумать. И пока его люди проверяли верность моих слов, мы с ним жевали чертов корень и беседовали. Чертов корень здесь, кстати, продают совершенно открыто и намного дешевле, нежели в столице. А когда мы расставались, то начальник предложил нам свои услуги. Памятуя ваши наставления, я отказался. К тому же я почти не сомневался, что при первой же возможности они сдадут меня боевикам Паршивой Собаки.

Выйдя из участка, я не теряя времени стал обходить ближайшие гостиницы и говорить привратникам, что у меня срочное письмо к постояльцу такому-то. В шестой гостинице мне было сказано, что час тому назад такой-то вышел в город. Узнав, в каком он номере остановился, я повернул за угол, поднялся по пожарной лестнице, открыл окно, вошел, прошел по коридору, вскрыл нужную дверь и, запершись изнутри, произвел досмотр.

Досмотр ничего не дал. Трость, трубка, пепел, бумажник, в нем деньги. Я вскрыл саквояжи; в обоих – земля. Да, господин обер-префект, обыкновенная земля, суглинок – больше ничего. Я просеял ее через сито – опять ничего. Не имея никакого повода к аресту, я не остался в номере, а вышел по пожарной лестнице и стал ждать вечера.

Как я уже сообщал, агент вручил мне ассигнации, а это все равно что ничего. Целый день я голодный слонялся по городу.

Кстати, общие женщины здесь ведут себя довольно пристойно, не оскорбляют сограждан своим доступным видом, а носят вполне скромные одеяния, сильно напомнившие мне одеяния монахинь. И грабежей здесь почти нет, потому что отряды местной самообороны весьма надежно патрулируют кварталы, хватают подозрительных и расправляются с ними на месте. Здесь, к слову же, решительно искореняют пьянство. Так буквально на моих глазах ударники из Ордена Разумных примерно разгромили тайный винокуренный завод. Происходило это так: сперва они сожгли само заводское здание и покарали виноделов, а затем возмездие было перенесено и на соседние дома – за недоносительство. Ни полиция, ни отряды самообороны не решились пресекать избиение. Орден – значительная сила в городе, что говорит о нравственном здоровье населения. Но, правда, ходят слухи, будто Орден полностью на содержании у гильдии торговцев чертовым корнем.

Но я отвлекаюсь. Дождавшись вечера, я вышел к реке и, миновав игорные кварталы, спустился в Харчевню Поэтов. В столице полагают, будто бы Харчевня недоступна для непосвященных, но, поверьте, стоит лишь сказать при входе условные слова «перо и муза», как вас тут же беспрепятственно пропустят в зал, а там нальют вина и даже подадут кой-какую закуску. Поэтам нравится таинственность, и все они считают, будто ремесло стихосложения доступно только избранным, а избранных должны преследовать.

Но к делу. Спустившись в зал, я сел за крайний столик и стал наблюдать. Здесь как всегда было людно и шумно. Собравшиеся пили, читали стихи, жевали чертов корень, курили оламму. Компания прелестных общих женщин, одетых на сей раз довольно светски, плясала на эстраде. И там же, возле самого камина, я увидел поднадзорного.

Я до сих пор не понимаю, что могло его там привлекать; как нам доподлинно известно, он в каждый свой приезд почти все вечера просиживал в Харчевне. Но, видимо, у каждого есть своя слабость. Одни пропадают на скачках, другие играют на бирже, а кто-то слушает надрывные, глупые стихи.

И, тем не менее, я был настороже. В Харчевне уже дважды начиналась потасовка: один раз из-за какой-то белобрысой красотки, второй – из-за стихов, но оба раза все кончилось скорым примирением. Поэты – словно дети или женщины; им главное – это внимание к своей персоне, а не к своим делам. И после обоюдных весьма жестких оскорблений они как ни в чем ни бывало курили оламму, читали стихи и волочились за своими музами – так они называют тех женщин.

А поднадзорный сидел в стороне. Он не участвовал в общей беседе, не пил. Он настороженно смотрел по сторонам, покашливал в кулак и думал.

С эстрады читали стихи, а из зала над ними смеялись. Собравшиеся топали ногами, свистели, улюлюкали. И дело было не в стихах, а просто здесь так выражают общую беспечность и довольство жизнью. Но, тем не менее, я понял, что сейчас что-то случится, и посмотрел на поднадзорного.

Он резко встал и вышел на эстраду. В зале тут же наступила тишина. Здесь многие знали его уже немало лет и, как и я, давно отметили, что он сегодня сам не свой, а это значит… Однако, что все это значит и чем должно кончиться, знал наверняка один только я. И, чтоб не быть потом застигнутым врасплох, я заранее взвел курки.

Однако поднадзорный, молча осмотрев собравшихся, так ничего и не сказал, не сделал, а спустился с возвышения и, никому не отвечая на вопросы и приветствия, поспешно вышел из Харчевни.

И я, стараясь не привлечь внимания, пошел за ним.

Была уже поздняя ночь, а здесь с одиннадцати вечера и до шести утра действует комендантский час. Окрестные селяне вот уже четвертый месяц не подвозят в город продовольствие и, мало того, по ночам собираются в шайки и грабят окраины. Стрелки отрядов самообороны сидят по чердакам и, должен вам сказать, несут свою службу исправно – я шел довольно осторожно, но все-таки по мне трижды открывали пальбу.

Когда я подошел к гостинице, его окно уже светилось. Войдя в соседний дом, я поднялся на крышу и стал наблюдать.

Сквозь жалюзи я четко видел поднадзорного. Он был без сюртука и галстука, ворот расстегнут. Стоял посреди номера. Босой. Это меня насторожило. Я перезарядил ружье и взвел курки. Рука моя дрожала, я боялся промахнуться.

Поднадзорный стоял неподвижно – должно быть, собирался с силами. И вдруг – я видел это совершенно ясно и отчетливо – он всплыл, именно всплыл на пол-локтя над полом и замер.

Конечно же, я мог стрелять. И расстояние, и освещение благоприятствовало мне. Но я не сделал этого.

Он опустился на пол, походил по комнате, вновь замер, всплыл – и снова опустился. Затем сел к столу, взял перо и бумагу.

А я едва ли не скатился вниз, метнулся через улицу, поднялся по пожарной лестнице, открыл окно, вошел, прошел по коридору, вскрыл дверь и, не давая поднадзорному опомниться, одним прыжком сбил его на пол, ударил в висок – и он лишился чувств.